злой, отправлялся за тяжёлым рублём.
Лягайшвыденько был краснушником. Товарные вагоны с особо ценным грузом,
государственной собственностью, выкрашивали тогда в красный цвет. Вот эти самые
вогончики Хриплый с напарником и грабили. На полном ходу, естественно. Как иначе?
Поезда с такими вагонами охранялись и на станциях лишней минуты не задерживались.
Так что только на ходу. В пути.
Краснушники, работая, рисковали не столько свободой, сколько самой жизнью. Ночью
на каком-нибудь крутом повороте или разъезде, когда поезд притормаживал, снижал
скорость, они ловко взбирались на крышу вагона. Снаряжены, что твои альпинисты – ну
разве без этого… как его?.. без альпенштока. Они дожидались, когда поезд вновь
разгонится, и приступали к своему очередному безымянному подвигу на самой
бессмысленной войне за денежные знаки. Один страховал другого, который спускался по
верёвке вниз, взламывал замки и, забравшись внутрь вагона, выбрасывал из него пакеты,
или коробки, или тюки с товаром. Следом, собравшись с духом, прыгали они.
Это самая рискованная часть их работы. Поезд мчит на всех парах. Ветер, свища в
ушах, бьёт в лицо, сбивает дыхание. Необходимо точно рассчитать, улучить момент,
23
чтобы удачно прыгнуть в сторону хода поезда между проносящимися мимо столбами,
которые сменяют друг друга с пугающей быстротой и едва различимы в ночи.
И только потом, если всё прошло гладко, если тебя не расплющило об столб, если тебя
не затянуло под чугунные колёса, если ты не свернул при падении шею или не разбил
башку о случайный булыжник, можно спокойно хромать назад и собирать по пути
награбленное добро, свою добычу. Ювелирные изделия. Цветной металл. Ткань. Мех.
Кожа. Просто деньги. У краснушников всегда самая крупная добыча. И сроки тоже
крупные.
Лягайшвыденько был краснушником. Тут ключевое слово «был»… Жизнь у него была
красивой и короткой.
К чему я о нём вспомнил? Наверно сказать не смогу. Так…
…………………………………………………………..
………………………………………………………………….
………………………………………………………………………..
- О Пивоварове слышал? – спросил Прохоров.
Ну кто ж, думаю, не слышал о главном суке Советского Союза.
- Я даже сидел с ним в одной камере, - говорю, - в Питере ещё до войны.
Пивоваров первый предложил идею создания боевых групп, так называемых «летучих
отрядов» сук. (К слову сказать, такие же отряды, в противовес сучьим, были созданы и из
воров.) И сучья война перестала быть стихийной кровавой бойней, а стала неким,
управляемым правоохранительными органами, процессом.
Группа Пивоварова три года наводила ужас на воров и их приближённых. И в отличие
от, например, «ребровцев» или «кравцовцев» (их ещё незаслуженно называли
кровопийцами) «пивоваровцы» не просто резали блатных, они их беспощадно «трюмили».
Такую же политику проповедовал и Алексеев. Но размаха Пивоварова мы никогда не
достигали. К тому же мы хотели только одного по большому счёту - спокойно жить
дальше. Другое дело Пивоваров. Он хотел, чтобы все привилегии, принадлежавшие по
закону ворам, перешли к сукам. Все представители других мастей – мужики, фраера,
контрики, воры и прочие – должны были признать их власть и беспрекословно
покориться.
Но скоро в лагерях появилась ещё одна реальная сила. Автоматчики. Так их называли.
Или солдатня. После войны они постепенно начали составлять наибольшую часть
заключённых. В неё входили бойцы Красной Армии, побывавшие в немецком плену. Их
было великое множество. Они воевали, прошли плен. А ведь попасть в плен - это ещё не
значит проявить трусость. В плен, как известно, попадали целыми полками, армиями…
Они не были столь кровожадны, как другие, но если начиналась крупная кровавая
разборка, то финал её часто зависел от того, на чью сторону встанут автоматчики. И хотя
они старались не ввязываться (их больше интересовала собственная ненависть к
власовцам, которые, как и они, были в плену, но затем взяли оружие из немецких рук), но
время от времени они брали под свою защиту представителей той или иной группировки.
Как ни парадоксально, чаще они защищали именно воров. Во-первых, как правило, нам
оказывал помощь админ, а это не может не раздражать, а во-вторых, воры явно
проигрывали, особенно поначалу, а русский человек добр, широк душой и в ней всегда
найдётся место для сочувствия и сострадания к униженным и оскорблённым.
Кстати, сучья война родила ещё одну масть. Точнее, пополнила её. Беспредельщиков.
Коротко - бесов. Те не признавали никаких законов - ни воровских, ни сучьих, ни даже
общечеловеческих. Как бешеные псы, они ненавидели всех: и сук, и воров, и ментов…
Они воевали против всех! Резали и сук, и воров, а те в свою очередь резали их.
- Нет его больше, - сказал Прохоров.
- Что?
24
- Мне сообщили, вчера в коридоре пересылочной тюрьмы он был зарезан. – Кум
помолчал. – Недоглядели.
…………………………………………………………
………………………………………………………………..
………………………………………………………………………
Я вернулся в барак. Встал на пороге и медленно прошёлся по мрачному помещению
хмельным взглядом. Со стороны мои головорезы выглядели безобидными, как дети.
На параше безуспешно боролся с запором Семёныч. Хрящ бодяжил чифир. Рыл
пятнадцать дремало на нарах. Трое шпилили в терса. Остальные расположились вокруг
Косого, который вновь по своему обыкновению заворачивал очередную легендарную
историю из своего героического прошлого. К слушателям присоединился Хрящ, и по
кругу пошла дышащая паром кружка с чифиром. Заинтересованный, я двинулся к ним.
- …и вот я сарю, - рассказывал Косой, - я сарю, а в живых, блин, никого. Ну, кроме,
конечно, меня и старшины Величко. А крепость та хоть и старинная, но сделанная на
славу. На неё хоть атомную бомбу сбрось – ничего не будет, то есть, ничего ей не
сделается. Да… Так вот. И тут я сарю, немцы на нас попёрли по дороге такой булыжной, а
другого подхода к крепости нет. Ну, старшина Величко и грит мне… Давай, грит, Косой!
Будем, блин, держать оборону! А там, грит, либо наши подойдут, либо сложим туточки
свои буйные головы. Двое суток мы отбивали атаки. Не жрамши, не спамши… На завтрак
– бой, на обед тоже, на ужин… и на этот… на полдник, блин, перестрелочка… Меня
контузило… У старшины плечо прострелено… Но крепость не сдаём! Короче, когда наши
пришли, у них глаза из этих… из орбит повылазили. Когда трупы фрицев пересчитали,
оказалось полторы тыщи жмуриков. Почти два батальона. Хотели даже меня представить
к званию Героя Советского Союза. Но я в медсанбате одну медсестричку чуть не
снасильничал… - Косой тяжело вздохнул. – Подлые последствия контузии, блин…
- Так ты ещё и насильник? – спросил кто-то.
- Я же объяснил, - оправдывался Косой, - меня контузило!
- Да это видно!
- Как же так, - удивился Валет, - с двумя батальонами фашистов справился, а с бабой не
смог?
- Так ведь с бабой он один был, - смеётся Лапа, - без старшины Величко.
- Уничтожить два батальона - это вам не цацки-пецки, - хитровато усмехаясь, сказал
одессит Гриша Привоз. – Слушайте, Косой, а это не вы со старшиной Величко устроили
ту заварушку в сорок третьем на Курской дуге?
Неожиданно взвыла сирена. Зэки оборвали смех и почему-то взглянули на меня.
- Шо за кипеш? – спросил Привоз.
Пожатием плеч я дал понять, что и сам в полной непонятке.
- Побег, - предположил Косой.
- Может, сходить разнюхать, бугор? – спросил Валет.
Ответить я не успел. От удара ногой резко распахнулась дверь, и в барак ворвался
какой-то зэк с автоматом в руках. Его перекошенное от ненависти лицо было в крови, но я
