ему нечего. Какая разница – коммунисты, нацисты, фашисты, капиталисты… Нам всё
едино…
- Что ж ты на фронт попросился тогда?
Пархоменко хмыкнул, пожал плечами и неуверенно так ответил:
- Дак это… Ты понимаешь… Весна была…
3
Лицо его приняло какое-то наивно-детское выражение. Он помолчал задумчиво и
повторил:
- Весна была, сам понимаешь…
Я вроде как кивнул: понимаю, мол.
С верхних нар Щука негромко запел:
«Такова уж воровская доля,
В нашей жизни часто так бывает -
Мы навеки расстаёмся с волей,
Но наш брат нигде не унывает».
- Завыл, мля, – проворчал Порох.
«Может, жизнь погибель мне готовит.
Солнца луч блеснёт на небе редко.
Дорогая, ведь ворон не ловят.
Словно соловьи, сидим по клеткам».
- Слышь ты, Утёсов! – Порох постучал кулаком по верхней шконке. – Не рви душу!
Дело к ночи, пора дохнуть.
- Башкой стучи! – шутливо огрызнулся Щука. – В ней всё равно пусто.
- Зубы жмут? – спросил Порох. – Могу подправить.
Щука рассмеялся:
- А скажи, Порох, у тебя что, во время шмона рога не отобрали?
- Предупреждаю, перед смертью вредно так много говорить.
- Вредно другое, бацилла: одним воздухом с тобой дышать.
- Потерпи, тебе недолго осталось.
И пошла пикировка остротами. Одна из любимых забав уркаганов. Причём
удовольствие получают как участники, так и слушатели. Но я не слушал…
………………………………………………………………
……………………………………………………………………..
Действительно, была весна… Выгнали нас ранним утром, построили… И щуплый
старлей заученно объявил:
- Граждане заключённые! Советским правительством принят закон о предоставлении
осуждённым уникальной возможности кровью искупить свою вину за совершённые
преступления!..
- Надо же! – воскликнул знаменитый налётчик Алексеев. – Не справляются без нас!
- Не удивительно, – заметил ему инженер-вредитель совершенно безобидной
наружности. – На свободе почти никого не осталось.
- Цыц, вражья твоя морда! Ты, говорят, Родину не любишь? Я про тебя Усатому
напишу.
- А вы что, писать умеете?
- Не бурей, кадык вырву! – уже всерьёз пригрозил Алексеев. – Я тя так попишу – не
рад будешь.
Потянуло дымком – кто-то втихаря закурил.
- Может, записаться, а по дороге ноги сделать? – спросил меня карманник Толя
Чураев.
У него были золотые руки. А пальцы – Паганини отдыхает. Чураев снял котлы с руки
следака прямо во время допроса. Виртуоз! Он хватал следователя за руки, убеждая в том,
4
что невиновен. А следак только когда Толика увели, понял, что часов нет. Тю-тю
часики…
Я искоса глянул на Толю:
- На то и ноги, чтоб бежать…
Спустя полгода осколок немецкого снаряда оторвёт ему правую руку. Он, как ребёнок,
будет плакать и нервно всхлипывать:
- Лучше б меня убили. Господи, лучше б убили…
Бог услышит парня. Он умрёт по пути в госпиталь…
- Немец зачэм пришёль? – спросил стоявший позади меня Вагиз. – По нашей зимле
хадить? Наш хлэб кушать? Наших дэвушек брать? – Он поцокал языком. – Что с немцем
дэлать? Его рэзать нада!..
- Помните о законе, босяки, - тихо, но твёрдо проговорил авторитетный вор по кличке
Палёный.
- Мы помним, - покорно ответили стоящие рядом воры.
- Говорят, по новой инструкции охране разрешается применять оружие без
предупреждения при отказе зэка работать.
- Да ты что? – спрашиваю.
- Вот тебе и «ты что»! По закону военного времени.
- Нэт, - решил Вагиз, - я работать не пайду. Я пайду немца рэзать.
Финал его жизни подведёт немецкий снайпер за две недели до конца войны. Мы не
услышим выстрела. Вагиз просто резко упадёт с простреленным черепом чуток пониже
каски, и всё.
- Маша, просись на фронт, – предложил Алексеев одному педерасту. – Станешь
медсестричкой.
- Нетушки, я пожить хочу.
- С кем, подстилка?
…В добывании языка Алексеев будет незаменим…
- Пойти, что ли, повоевать? Скучно тут…
- Солдат должны хорошо кормить… - в голосе проскальзывают мечтательные нотки.
- Да, кормят там… прямо скажем… на убой.
- Однако отсиживаться тут тоже как-то не по-мужски… - сказал старый медвежатник
Каран.
- Помните о законе, - повторил Палёный.
- Закон для людей, - говорю, - а не люди для закона.
- Не мути народ, Угрюм.
- А я так мыслю, - вновь подал голос Каран, - наваляем немчуре и опять будем жить,
как прежде.
А старлей продолжал говорить.
Сверху давила беременная грозой туча… Когда старший лейтенант сказал:
«Добровольцы, три шага вперёд!» - ударил гром, и туча разродилась нешуточным ливнем.
Не помню, о чём я думал, да и думал ли, когда неожиданно для себя взял да и шагнул
из строя.
Точно, была весна… Но разве в этом главная причина?..
…………………………………………………………….
……………………………………………………………………
…………………………………………………………………………..
Когда я вынырнул из глубины своих воспоминаний, словесная дуэль между Порохом и
Щукой уже разгорелась не на шутку. По-моему, она больше не забавляла её участников.
Остроты потеряли лёгкость и очарование; они затупились и били по противнику тяжело и
грубо.
5
- Короче, Щука, ты задрал!
- Я тебя ещё не драл. Если б я тебя драл, ты б человеком был.
- Рот закрой, дерьмом воняет.
- От дерьма слышу.
- Щука, мамой клянусь, щас встану и тупо дам пизды!
- Дашь, дашь… Пизды у тебя много.
- От сучара бритая!
- Чё ты сказал?
- А ты что, в ушки балуешься? Пидар!
- Что?!
Щука рывком спрыгнул вниз. В руке уже блестела финка. Порох тоже вскочил.
Хотя это было не в моих правилах, я рванулся к ним и еле успел втиснуться между.
- Стоп, стоп, орлы, стоп!.. Харэ, сказал! Щука, спокойно! Порох, внимание! Ты ведь
сам давеча говорил, в одной упряжке бежим…
Порох угрюмо кивнул и, пробурчав что-то невнятное, вернулся на своё место.
Неохотно полез к себе Щука. Все улеглись.
Жоржик долго ворочался с боку на бок. Видно, грехи не давали покоя. Полонский,
засыпая, скрипел зубами.
И вдруг Щука добродушно заявил:
- А знаешь, Порох, тебя очень давно выдумали китайцы.
Эта фраза была столь неуместна, что я не сдержался и хохотнул. И Щука засмеялся. И
Порох тоже. А через минуту, как полоумные, мы ржали всей камерой. Нас охватил острый
приступ беспричинного веселья. Это, должно быть, нервное. У меня аж живот заболел,
так долго и неудержимо я смеялся.
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………
………………………………………………………………………
- А ты на чём погорел? – спросил я Пороха. - Опять сморило?
Было дело перед самой войной, Порох залез в квартиру одного крупного
политработника. Хозяева уехали на курорт, ему это было известно, и он чувствовал себя
совершенно расслабленно и свободно. Не торопясь он нашёл деньги и драгоценности,
затем упаковал в чемодан понравившиеся вещи. Напоследок заглянул на кухню, где из
остатков спецпайка для работников Центрального Комитета тут же устроил себе
шикарный ужин.
На подоконнике стояла початая бутылка коньяка. Как потом оказалось, хозяин
квартиры страдал бессонницей. В бутылке содержалась какая-то чудодейственная
настойка (на спирту, конечно). Хозяин принимал её по пятьдесят грамм на ночь. А Порох
за раз хлопнул полный стакан, хорошенько поел, хлопнул ещё стакан и… уснул. Да так
крепко, что не услышал ни пришедшую утром домработницу, ни вызванных ею мусоров.
Разбудить его оказалось делом не из лёгких. До его сознания слабо доходили громкие
крики, грубые толчки и удары, но проснуться он не мог и сквозь сон лишь невнятно и
добродушно посылал всех к такой-то матери.
