Стихи читает, веселый такой: «Люблю тебя Петра творенье». А в Москве он какой-то грустный, понурый, стихотворение, наверное, не сочиняется.

– Москва, как много в этом звуке… А что дальше?

Дальше мимо большого дома с фигурами и живыми швейцарами в форменных фуражках и в швейцарской форме Вилен вышел на большую улицу и остолбенел, как остолбеневали до него миллионы человек и как после него будут опять остолбеневать миллионы.

Примерно в это же время молодой, впоследствии знаменитый режиссер Андрон Кончаловский приехал в Венецию побороться за «Золотого льва», вышел на площадь Святого Марка и… Остолбенел он или нет, неизвестно, но спросил: «У вас что, праздник?»

– Нет, – ответили ему, – у нас так всегда.

Вилен, выйдя на Главный проспект, а улица оказалась Главным проспектом, тоже попал в праздник и спрашивать ничего не стал. Советские праздники он знал наперечет. На Главном проспекте был праздник несоветский, и, как потом понял Вилен, на Главном проспекте он тоже был всегда. Это было единственное место в Советском Союзе, где незнакомые люди улыбались друг другу, не мешали друг другу и даже были друг другу рады.

А в тот веселый летний день не мог понять Вилен, почему он остолбенел и сейчас, через 50 лет, понять не может, почему, каждый раз на Главном проспекте его охватывает то же необъяснимое чувство удивления. Строили чудо и построили к приезду Вилена.

Посмотрел Вилен направо, увидел золотой шпиль, и вместе с веселой праздничной августовской толпой, пошел к нему по Главному проспекту, текущему мимо дворцов и соборов, магазинов книги, обуви, рыбы и мяса, мимо ресторанов и кафе-мороженых к знаменитой реке Нее, дошел до золотого шпиля с корабликом и не остановился, а пошел дальше вдоль знаменитой площади, перешел по мосту реку Нею прямо на знаменитый Кошкин остров, к большим красным колоннам и музею с уродами. Остановился, обозрел с его стрелки необозримую невиданную красоту и пошел обратно, мимо рек и каналов, памятников, скверов и театров, аж до самого вокзала, на который они вчера приехали. Развернулся и пошел к Пушкину.

– Ну ты, Пушкин, даешь, все точно описал, – согласился восхищенный увиденным Вилен с солнцем русской поэзии и бросился в метро, чтобы не опоздать на ужин.

Конечно, в следующие дни им показали мосты, повисшие над водами рек и каналов с гранитными берегами, сады и парки, и опять дворцы, дворцы, дворцы вдоль рек и каналов, вдоль благородно расчисленных парков и садов, вдоль улиц, прямых и несгибаемых, как ряды гвардии на параде. Завели во дворец на знаменитой площади трех революций и показали малахитовую комнату, в которой министры временного правительства вздрогнули от выстрела «Авроры». Отвезли и поводили по пригородным дворцам и паркам с фонтанами и без фонтанов.

И дали достаточно свободного времени, чтобы съездить искупаться в теплом северном море. Побродить по огромным магазинам на Главном проспекте и понюхать запахи его ресторанов. Увидеть на знаменитой площади под колонной с ангелом девушку в мини-юбке из кумача и парня в джинсах.

От полученных впечатлений неокрепший мозг Вилена был в изумлении. И он решил, что такого количества красоты на один квадратный метр быть не может, что это мираж и все это ненастоящее и ему только кажется, потому что в СССР таких городов быть не может, и очень захотел остаться в этом городе-мираже навсегда.

Но экскурсия заканчивалась, и нужно было возвращаться в родной Серебрянск.

В Серебрянске мозг Вилена начал постепенно приходить в норму, а мираж рассеиваться, но сразу начинал принимать конкретные очертания, как, только придя из школы, Вилен врубал кассеты «Битлз» или «Роллинг стоунз», купленные у фарцовщика на галерее самого большого магазина Главного проспекта на все деньги, которые мама дала на всякий случай.

В этом мираже Виля в джинсах шел по Главному проспекту, и с ним рядом обязательно шла в мини-юбке из кумача его одноклассница, в которую он был влюблен без взаимности.

Если бы такой мираж реализовался в Серебрянске, возмущенные серебрянцы отвели Вилю с одноклассницей к памятнику танку, поставили к пьедесталу и побили их камнями. Впрочем, не надо наговаривать на серебрянцев. Они просто отвели бы Вилена с одноклассницей в юношескую комнату милиции. А там, узнав, что они из хороших семей, отдали бы их родителям на поруки.

– Опять рок-н-ролл-мьюзик, – улыбалась мама.

– И опять мираж, – говорил Виля. – Я хочу опять попасть в этот город.

– Правильно, – говорила мама. – Чтобы избавиться от твоего миража, нужно в него попасть, и он сразу превратится в просто большой и необыкновенный город, а чтобы попасть в большой и необыкновенный город, надо хорошо учиться и поступить в институт в большом и необыкновенном городе, – добавила мама и отвела Вилю к лучшему репетитору райцентра.

Федор Григорьевич Копытенко протестировал Вилю и назначил испытательный срок. Испытательный срок Виля выдержал, и Копытенко обещал Вилену, что он поступит в институт в большом и необыкновенном городе, если будет делать все так, как ему будет говорить репетитор.

Мираж большого необыкновенного города начал приближаться.

– Кто тебя еще научит, не эта же твоя Тамара Михайловна. Она у меня по физике больше тройки не получала.

Федор Григорьевич давно был на пенсии и переучил всех нынешних преподавателей физики и математики всех шести школ райцентра.

«Как они в институт поступили? – удивлялся он. – Они же у меня больше тройки не получали. Был, правда, один смышленый – Каит Аркаша, тот у меня даже пятерки получал».

Федор Григорьевич, конечно, лукавил. Все-таки все эти троечники учились у него, и ставил он им, конечно, не только тройки. Выучил он и Вилена. За месяц до окончания школы Копытенко закрыл свой последний конспект, который Вилен, как и все остальные, успел выучить практически наизусть, выдал Вилену список примеров и задач, которые еще необходимо было решить, и сказал: «Ну все, ты поступишь, иди».

А за шесть месяцев до окончания школы на разведку в большой и необыкновенный город был направлен дядя Толя. Точнее, направил его туда областной пединститут, где дядя Толя служил деканом физкультурного факультета. И отправил не на разведку, а для обмена физкультурным опытом.

На разведку его отправила мама Вилена. Дядя Толя должен был заехать в три института, предварительно выбранные Вилей, и выбрать из них лучший. Дядя Толя с задачей справился и сказал, что нужно поступать в институт авиационного приборостроения. Потому что там самая лучшая спортивная кафедра и самый лучший спортзал. А еще он привез газету этого института, которая очень понравилась Виле.

На следующий день после выпускного, Виля с мамой сел в поезд Одесса – Москва. Поезд на вокзал имени столицы Украины Киева пришел в Москву утром, а поезд с вокзала имени большого необыкновенного города уходил из Москвы вечером, и они с мамой пошли бродить по Кремлю, улице Горького и Выставке достижений народного хозяйства. На Выставке достижений народного хозяйства мама накормила Вилю шашлыком. Шашлык был почти такой же вкусный, как мамина отбивная котлета.

– Привыкай, – сказала мама, – нескоро поешь маминых отбивных котлет.

На вокзал имени столицы нашей Родины Москвы большого необыкновенного города они прибыли ранним утром и пошли занимать очередь на такси. Когда их очередь подошла, таксист убедил их на такси не ехать.

– Здесь близко, – сказал он. – Видите, от вокзала идет Главный проспект, идите по нему по левой стороне, и четвертая улица налево и будет улица композитора Глюка. А так еще 10 копеек за посадку придется платить. Кто следующий? – закричал он.

Пришлось поверить и пойти пешком.

Аналогичный случай с Виленом произошел через много лет в городе Барселоне. Утомленная жарой и поисками музея великого художника Пикассо семья Хорошокиных – папа, мама, сын и дочь – решила взять такси. И как много лет тому назад таксист тоже попытался убедить Хорошокина такси не брать.