Чета Хорошокиных медленно накручивала овалы пешего променада по периметру небольшого парка культуры и отдыха имени революционера-боевика Дедушкина. Быстро накручивать овалы не получалось. Третью неделю в большом и красивом городе стояла невиданная, невыносимая в этих местах жара. Кружочек, в спидометре машины, на которой Хорошокины прибыли в парк, уже третий день рисовал веселые и кудрявые, как маленький Ленин в октябрятской звездочке, цифры + 32 и не поддавался никаким уговорам гидрометцентра.

Пахло узбекским пловом. Плов рекламировали узбекские канатоходцы. На высоте самых высоких деревьев они бегали по канату покачивая шестом и делая кульбиты от вида которых перехватывало дух. Казалось, вот-вот один из них грохнется в казан с пловом, а шест как копье пронзит кого ни будь из четы. Но так казалось только Хорошокину. Остальная публика ела плов с удовольствием.

Было воскресенье, и измученные жарой горожане спасались от нее кто как мог. Те, кому хватило места, располагались на берегах рек, озер, мелкого неподвижного залива и в загородных домах с бассейнами. Не поместившиеся довольствовались городскими парками. И судя по количеству людей в парке не поместившихся было много.

Хорошокины были одни из них. У четы не было ни загородного дома, ни бассейна в нем, ни желания расталкивать отдыхающих у загородных водоемов.

По всем расчетам, загородный дом без бассейна должен был появиться через год. А пока они пытались спастись от жары в парке.

От одной тени к другой через участки, опаленные солнцем, перебегали одинокие тонконогие девушки, быстроногие юноши, чинно пересекали места без тени пожилые супружеские пары и в их числе Хорошокины, мамаши с колясками, детьми и супругами. Малыши, вынутые из колясок, улыбаясь и весело размахивая ручками, пытались догнать Хорошокиных, а оставшиеся в колясках обижались, что их не вынули и громко кричали.

– Не хотите орешков? – спросила встретившаяся Хорошокиным приветливая женщина в красной кепке-бейсболке и фартуке, с висящим на животе холщовым мешочком с иностранной надписью и большой хозяйственной сумкой в руках.

– Ой, нет спасибо, – испуганно отмахнулась супруга Хорошокина, вспомнив про недавно отремонтированные зубы.

Впереди показалась длинная скамейка с сидящей на ней толстозадой девушкой, говорящей по телефону.

– Наконец, скамейка в тени, давай присядем, – сказал Хорошокин.

– Давай, – неожиданно согласилась супруга.

Неожиданно, потому что супруга Хорошокина моментально начинала ненавидеть каждого, кто рядом с ней курил, выгуливал собак или болтал по телефону.

Хорошокины были молодые пенсионеры-одногодки, вступившие в брак в студенческом возрасте. И несмотря на это, выстоявшие и добравшиеся до возраста, когда уже не до взаимных боевых претензий и других мелочей, мешающих консенсусу.

До вступления в брак будущая жена Хорошокина носила фамилию Плохишкина и с детства мечтала от нее избавиться. Поэтому фамилию мужа с абсолютно противоположным обнадеживающим значением она взяла с большим удовольствием и мужа поначалу тоже.

К сожалению, некоторым пилотным читателям этого очень приближенного к реальности повествования фамилия главного героя показалась странной и неудобной в произношении. Ну просто какая-то Нетудыхатка, и, вообще, как будто абрикос во рту катается – ни разжевать, ни выплюнуть. Они даже стали предлагать свои варианты. Некоторые докатились до Хорошишкина и Хорошашкина.

Так и слышится: Хорошашкин, давай сыграем в шашки; Хорошишкин, брось в медведя шишку. Но что поделаешь, если фамилия главному герою досталась от дедушки. И сначала она вообще была Хорошовер. Но когда 19-летний дедушка попал в продотряд пулеметчиком и стал отнимать хлеб у крестьян и отправлять его пролетариату, он быстро понял, что с такой фамилией ему не жить, и стал Хорошидисом. Евреев из продотряда убивали сразу, причем часто в изощренной форме, а греков считали подневольными и просто избивали до полусмерти. Так как дед был тоже подневольным, а становиться сразу русским с его цвета вороного крыла вьющимися волосами, вороньим же носом горбинкой и цвета вороньего же крыла глазами было странно, он и стал греком.

Но пришли времена, когда советская власть принялась и за греков, и дед, взявшийся к этому времени управлять некоторой частью ее хозяйства, понял, что надо становиться русским. Советские хозяйственники были в знакомстве со всеми. Иначе какие же они хозяйственники. И паспортистке гражданке Фейгиной была написана записка с фамилией Хорошикин. Но то ли фамилия была написана неразборчиво, то ли гражданка Фейгина еще не совсем выучилась писать по-русски, но в паспорте оказалась фамилия Хорошокин.

Дедушке, как и пилотным читателям, эта фамилия тоже не понравилась, и он уже собирался бежать в загс. Но бабушка его остановила. Бабушка помнила шикарное трехсотлетие дома Романовых и какой шок случился, когда дома не стало.

– Брось, Боря, – сказала бабушка Сима, – были Хрошоверы, будем Хорошокины – хорошая фамилия, шик, шок, не все ли равно, главное, на русскую похожа.

В общем, бабушка дедушку уговорила, и ты, читатель, соглашайся.

Но продолжим.

Выходила Тоня Плохишкина замуж невысокой, хорошенькой, пухленькой девушкой, и, если не считать исчезновения пухлости, такой же в свои 62 года она и осталась. Неудобства небольшого роста она превратила в преимущества, и Хорошокину с его средним ростом и грустной сутулой статью постоянно приходилось выполнять несложные обязанности по открытию форточек, снятию товаров с высоких магазинных полок и забрасыванию вещей на антресоли. Делал он это с большим удовольствием. Ну как было не порадеть бабушке четырех внуков, изображающей девочку.

Толстозадой девушке соседство с четой Хорошокиных не понравилось, она вскочила со скамейки и, продолжая с легким матерком кого-то уговаривать прийти в парк, удалилась в сторону общественного туалета.

К дубу, создававшему тень над скамейкой, подошла подвыпившая женщина, прислонилась к нему и закурила.

– О! Тебя только здесь не хватало, – прошипела Хорошокина.

То ли подействовало шипение Хорошокиной, то ли дуб сильно качался, но женщина отлепилась от дуба и в надежде найти твердую опору, покачиваясь, двинулась к каруселям.

И тут к скамейке приблизилась непохожая на других женщина, торгующая орехами.

– Фу-у, – сказала она, – еще один овал одолела. Вы не будете возражать, если я покурю здесь на краешке?

– Лучше бы не надо, – испуганно сказал Хорошокин.

– Курите, курите, ветер дует от нас, – неожиданно сказала жена.

Хотя воздух был недвижим и ни один листик на дубе над скамейкой не шелохнулся, повеяло необычным.

– Где она нашла ветер? Наверное, это от жары? – подумал Хорошокин, и над головой продавщицы орехов засиял нимб.

Отношения с городскими ветрами у жены Хорошокина Тони были сложными. В прогнозе погоды для нее было главным направление и скорость ветра. На втором месте стояла величина атмосферного давления.

– Опять врут, ну не может быть потепления при северо-западном ветре, да еще 6 метров в секунду, да еще при падающем давлении, – спорила она с Гидрометцентром.

– Ну я же говорила, – восклицала она, когда вечером чета Хорошокиных выходила гулять, чтобы побороться с тихо подкрадывающейся старостью, – ветер-то северо-восточный.