Время от времени появлялись женихи. Все как один – красавцы и богатыри – принцы и королевичи из соседних стран. Они жили в гостевых комнатах дворца два – три дня, после чего влюблялись… в королеву-бабушку Розалию, муж которой, Пипин Храбрый, кстати сказать, погиб на войне двадцать лет тому назад. Каждый красавец-принц или богатырь-королевич рано или поздно просили руки бабушки Розалии.

Лютецию это не удивляло.

– Все мальчишки – дураки! – говорила принцесса-колючка и топала ногами, возмущаясь тем, что мальчишки так устроены с рожденья.

Однажды в столицу приехал молодой царевич из далёкой Северной страны. Был он не особенно красив, но чрезвычайно синеглаз и улыбчив. Никто не мог удержаться от ответной улыбки. Даже принцесса-колючка. Она (так уж случилось!) случайно встретилась с царевичем на большой дворцовой площади, где прогуливалась после сытного обеда. Улыбнувшись, принцесса Лютеция заглянула в глаза царевича и поняла, что влюбилась. А северный гость, раскланявшись с принцессой, отправился дальше, охотно улыбаясь направо и налево.

Представьте, вокруг засияли улыбки! Радостные, восхищённые, нежные, добродушные, ошеломлённые… все, как одна, неудержимые и (хочешь, не хочешь!) весьма продолжительные! Можно без преувеличения сказать: целый день на дворцовой площади каждый улыбался каждому.

– Немедленно объявите о том, что вы нездоровы! – потребовала Лютеция у королевы-бабушки. – Запритесь на двадцать замков в королевской опочивальне и никому не показывайтесь!

– Это ничего не изменит… – вздохнула бабушка, которая сразу поняла, в чём дело.

– Посмотрим! – топнула ногой принцесса, всё ещё продолжая улыбаться.

Вечером царевич явился ко двору, чтобы представиться и рассказать о далёкой Северной стране. Его встретила Лютеция в окружении свиты придворных. Принцесса была до странности улыбчива. Она не раздражалась по пустякам, ни разу не топнула ногой. Поэтому собравшиеся дамы и господа ощутили несвойственные им ранее душевный подъём и воодушевление! Вечер складывался на славу! Звенели шпоры господ офицеров, дамы восторженно восклицали, ахали и вздыхали. Грянул оркестр. Царевич пригласил принцессу на вальс.

– Я не умею танцевать… – призналась она.

– Жаль, – сказал он.

Многие ожидали скандала, но ничего особенного не произошло. Синеглазый улыбчивый юноша вежливо поклонился и, мгновением позже, закружил в танце кого-то из придворных красавиц. На следующее утро он, не прощаясь, отправился домой, в Северные края.

А принцесса Лютеция три дня подряд не покидала постель. Королева-бабушка навестила её.

– Не хочу тебя видеть! – объявила Лютеция, отворачиваясь к стене.

– Бедная Люша… – вздохнула бабушка.

– Убирайся! – закричала внучка.

– Я принесла подарок… – между прочим, сказала королева.

– Никто и ничто не сможет утешить меня! – твёрдо произнесла принцесса.

– Это – достояние нашего рода… – в руке у королевы была сложенная конвертиком, вполне обыкновенная, потёртая от времени тряпица. – Здесь хранится искра удачи, которая передается с незапамятных времён по женской линии. Отпустишь в небо – блеснёт серебристая молния. Бросишь на землю – взойдёт пламенный цветок. Будешь беречь и заботиться – однажды найдёшь под сердцем счастье.

– Что нужно сделать? – безразличным голосом поинтересовалась Лютеция.

– Искра умеет блёкнуть, может умереть без внимания. Чтобы этого не случилось, надо веселить искру и веселиться самой. Иногда, уложив тряпицу с небесной искрой в специальный чехол, выносить на прогулку это достояние рода, и, конечно, время от времени читать вслух нескучные книги.

– Такое множество обязанностей?! – схватилась за голову принцесса.

– А ещё выставлять своё счастье ясными ночами под открытое небо, чтобы небесная искра напиталась лунностью и не чувствовала себя одиноко здесь, на Земле. Можешь отказаться. Удача найдет другого, более заслуженного хранителя.

– Что ж… – решила принцесса, – Пожалуй, надо бы попробовать…

Прошёл год.

С утра принцесса Лютеция изучает редкие виды растений, днём сочиняет пирожки с непредсказуемой начинкой, вечером смотрит на звёздное небо, пытаясь представить, как и что происходит там, в млечных глубинах. Весь день она напевает, веселится и танцует, прыгает то на одной, то на другой ножке. А если находится свободное время – читает вслух книжки с картинками. Принцесса похожа на королеву-бабушку: она весела, остроумна, определённо счастлива. И это несмотря на то, что летучая искра однажды бесследно исчезла. Принцесса горевала, но очень недолго. Впрочем, бабушка-королева уверяет, что удача переместилась под сердце Лютеции, волшебным образом преобразившись в счастье.

Народ называет принцессу Люшей. Царевич далёкой Северной страны – синеглазый улыбчивый юноша – просит её руки. В ближайшее время принцесса, может быть, согласится.

– Как мне повезло! – радуется Наденька – сероглазая красотка пяти лет, румяная, толстенькая.

– Да, – кивает головой шестилетний Серёга. – Тебе повезло. Я женюсь на тебе. Мне повезло тоже. – Серёга долговяз – выше на голову! Он серьёзен, и оттопыренные уши его пламенеют. – Сейчас же, как стану взрослым – женюсь, так и знай.

– Здорово… – радуется Наденька.

– Готовься, – предупреждает Серёга.

– Ладно, – вздыхает она, – и ты готовься.

– А я… уже.

– Да? – теряется на секунду Наденька, но, подумав, решительно объявляет. – Я тоже. Вот странно, кто бы мог подумать?

– Значит, будем ждать, когда станем взрослыми.

Некоторое время они ждут. Серёга сплёвывает, сжимает кулаки. Наденька морщит лоб.

– Я тебя люблю до самого солнца, – между прочим замечает он.

– А я – до самого неба! – жмурится она.

– Солнце, – рассуждает знающий Серёга, – солнце – выше неба, значит, я люблю больше.

– А это моё особенное небо так устроено… оно расположено выше твоего солнца. Значит, я люблю сильнее.

– Хорошо, – усмехается он, – пусть ты «сильнее». А я, зато, знаешь ли, крепче.

– А я, представь себе, во всю ширь, от края и до края.

– А я – глубже.

– «Во всю ширь» – главнее!

– Ну, нет! Главнее – «в глубину».

– Что ты понимаешь в главном! – обижается за «своё» небо Наденька.

– Это я-то ничего не понимаю? – удивляется Серёга. – Спроси кого хочешь.

– Сам спроси…

– Очень надо было, я и так знаю.

– Плохо быть таким самоуверенным, – по возможности мягко говорит Наденька, чувствуя, как само собой складывается что-то очень гадкое и так быстро надвигается… сообразить-то некогда!

– А кому не нравится, пусть топает отсюда! – заявляет Серёга.

– Да уж, рядом с таким зазнайкой и быть-то неприятно! – отвечает она.

– А по шее не хочешь? От «зазнайки»?

– Это ты мне? Я, может быть, сама кое-кому по оттопыренным ушам…

Объективно Наденька – здоровее, объёмнее. Но, услышав про оттопыренные уши, Серёга осерчал всерьёз. Впрочем, злился он недолго, до полной победы.

– Ну? – торжествует Серёга, заломив Наденьке руку хитрым болевым приёмом. – Будешь ещё со мной спорить?

– Не буду, – искренне обещает она.

– Сдаёшься?

– Ладно, твоя взяла. Отпусти, больно.

– Нет! – упорствует он. – Сначала скажи-ка: что главнее «глубже» или «во всю ширь»?

– Да пусти же! По-твоему главнее, как ты там сказал… уже не помню, что главнее!

– Да… – поправляя рубаху, говорит Серёга, – ия забыл. Но это не важно. А важно то, что я люблю тебя намного больше. Поняла? – сурово спрашивает он. – Так или не так?!

– Так, – всхлипывает Наденька. – Любишь больше, поняла, не приставай только…

Проснувшись в День Рожденья, Вера сразу взяла в руки зеркало. И огорчилась. Лицо совершенно не повзрослело. Хотя это был юбилейный, десятый праздник. Круглощёкая и курносая, совсем молоденькая девочка смотрела в зеркало, а зеркало смотрело на именинницу, которой никто из окружающих ни за что не даст больше семи лет.