— Я неправильно вела себя в тюрьме, — продолжила она. — Эта пытка…

— Допрос, — поправил император, не отводя взгляда от ящичка.

— Это напомнило мне о Зимнем восстании. О том, что мне пришлось пережить.

— О том, что пришлось пережить? — Император наконец посмотрел на нее.

— Да.

— Ты, к слову, не слишком охотно делишься подробностями того, с чем тебе пришлось столкнуться, Кестрель. Но я никак не ожидал, что после всех бед и лишений ты, вместо того, чтобы помочь капитану, станешь ему мешать. Или я что-то не так понял? Гэрранские повстанцы обошлись с тобой лучше, чем я думал? Может, мне стоит по-другому взглянуть на красивую историю о том, как дочь генерала сбежала из плена и пересекла бурное море, чтобы доставить вести в столицу?

— Нет.

— Или ты думаешь, империя может выстоять, если пренебрегать такими методами? Хочешь стать императрицей, не запачкав руки?

— Нет.

— Тогда нам остается поговорить лишь о том, как я расстроен. Я ужасно разочарован, Кестрель. От тебя я ожидал большего.

— Позвольте мне исправиться. Прошу вас. Я хорошо говорю по-гэррански, да и пленник со мной был более разговорчив. Если бы мне позволили его допросить…

— Он мертв.

— Что?

— Умер, поэтому больше ничего мы от него не узнаем.

— Но как?

Император недовольно отмахнулся:

— Инфекция. Лихорадка. Все из-за ведра с нечистотами.

— Не понимаю…

— В тюрьме все устроено так, чтобы узники не могли покончить с собой. Но этот заключенный, Тринн, оказался чересчур хитрым, упрямым и отчаянным. Он догадался окунуть руку в ведро и умер от заражения крови.

Кестрель с трудом сдержала тошноту, снова подкатившую к горлу. Пришлось молча проглотить горькое чувство вины.

Император вздохнул, опустился в кресло и жестом велел Кестрель сесть напротив. Она подчинилась.

— Ты лучше знаешь таких людей, Кестрель. Разве пошел бы он на самоубийство, чтобы защитить валорианского сенатора, который подкупил его, чтобы выяснить, как выгоднее голосовать?

— Нет, — ответила Кестрель. Это очевидно, так что врать нет смысла.

— И кто же, в таком случае, его нанял?

— Может, враги с востока. У них наверняка есть шпионы среди нас.

— О, в этом я не сомневаюсь. — Император смотрел на будущую невестку так, что было ясно: он уже все знает сам и ждет от нее лишь подтверждения.

— Он работал на Гэрран, — помедлив, произнесла Кестрель.

— Разумеется. Скажи мне, их предводитель способен внушить своим людям такую верность? Я никогда его не видел, но ты-то была пленницей. Этот новый губернатор… он харизматичный человек? Ради него люди готовы рисковать?

Кестрель сглотнула:

— Да.

— Я хочу кое-что тебе показать. — Император указал на ящик, содержимое которого так внимательно рассматривал. — Принеси мне то, что лежит внутри.

Кестрель достала золотую монету с профилем правителя.

— Я велел отчеканить новую партию в честь вашей помолвки. Переверни монету.

Кестрель вздрогнула, увидев на реверсе монеты изображение скрещенных вязальных спиц.

— Знаешь, что это за символ?

Кестрель помедлила.

— Печать Джадис.

— Да. По-моему, этот образ отлично тебе подходит.

Речь шла о древней валорианской легенде. Джадис, юная воительница, потерпела поражение и попала в плен к вражескому вождю, который поместил ее в гарем. Он любил всех своих жен, но валорианка особенно его привлекала. Правитель был неглуп и всегда приказывал Джадис являться к нему обнаженной, чтобы негде было спрятать оружие. Он настолько опасался пленницы, что поначалу даже связывал ей руки.

Но Джадис была неизменно мила и не упрямилась. Вскоре вождь заметил, что она подружилась с другими женщинами в гареме. Те научили ее вязать. Порой, вернувшись после битвы, вождь видел, как Джадис сидит на пороге женского шатра и вяжет нечто бесформенное. Его это забавляло: а еще говорят, что у валорианцев дух войны в крови! Только посмотрите, какой тихой и домашней стала юная воительница!

— Что ты вяжешь? — спросил он однажды.

— Подарок, — отвечала Джадис. — Тебе понравится, вот увидишь!

Однажды ночью — к тому времени вождь давно перестал связывать ей руки — Джадис пришла в его шатер.

— Ты знаешь, какая битва ждет меня завтра? — спросил вождь, внимательно глядя на пленницу.

— Да, — отозвалась Джадис. Вождь собирался нанести удар в самое сердце Валории и имел все шансы на победу.

— Ты, верно, ненавидишь меня за это.

— Нет.

Когда вождь услышал эти слова, его глаза наполнились слезами. Он не мог поверить.

— Любимый, — продолжила Джадис, — я почти закончила работу. Позволь, я посижу с тобой, пока довязываю последние ряды. Мой подарок принесет тебе удачу в битве.

Вождь рассмеялся, не понимая, как вообще можно надеть эту бесформенную гору шерсти. Но упорство валорианки вызывало у него умиление. Что с того, что она не большая искусница? Зато теперь у него будет доказательство ее любви и верности.

Вождь откинул полог шатра и велел принести корзинку с вязанием.

Потом он снова возлег с Джадис, а после задремал, оставив ее вязать. Спицы убаюкивающе постукивали. Проснувшись в очередной раз, вождь, посмеиваясь, спросил:

— Ну что, не закончила еще?

— Теперь все готово.

— И что же это такое?

— Разве ты не видишь? Тебе не нравится? Вот, взгляни получше, любимый.

Он склонился над подарком, и в это мгновение Джадис вонзила спицы ему в горло…

Монета жгла ладонь. Кестрель буквально задыхалась.

— Напоминание о том, что ты пережила в плену у Арина, — заметил император.

— Но все было совсем не так. — Кестрель сжала монету в кулаке. — Я не Джадис.

— Вот как? А я слышал, что губернатор весьма хорош собой.

— Мне так не казалось. — Поначалу она действительно не видела в предводителе гэррани ничего привлекательного. Печально, что Кестрель сначала долго не замечала очевидного, потом не понимала собственных чувств, а теперь, когда Арин уже никогда не сможет принадлежать ей, император пытается выведать ее секреты. Невыносимая пытка. — Он не был моим любовником. Никогда.

Кестрель не солгала, поэтому ее голос прозвучал убедительно, — а может, император поверил ей, увидев, как яростно она сжимает монету в руке.

— Я знаю, ты говоришь правду, — мягко ответил он. — Но даже если бы я этого не знал, какая разница? Какое мне дело до того, спал с тобой этот раб или нет? Ах, Кестрель, ну что ты так смотришь? Я не ханжа, да и сплетен о тебе я слышал немало. А кто их не слышал? — Император поднялся, подошел к Кестрель и постучал пальцем по кулаку, в котором она сжимала монету. — Поэтому тебе нужна Джадис. Считай это подарком. Все в столице убеждены, что ты спала с гэрранским губернатором. Так пусть думают, что ты делала это во имя высшей цели. Ты сделала свой выбор в тот день, когда попросила меня освободить Гэрран. Ты выбрала моего сына, встала на мою сторону. — Император пожал плечами. — Я прагматик. Мне не хотелось тратить силы на Гэрран и упустить шанс завоевать восток. Твоя идея — автономия полуострова под властью империи — дорого обошлась мне в политическом плане… Но задумка того стоила и была своевременна. А в качестве приятного дополнения я заслужил любовь армии, ведь дочь генерала станет женой моего сына. Мы прекрасно друг друга поняли, не так ли? Я получил невестку, которой однажды смогу доверить империю, а пока могу пользоваться поддержкой войск ее отца. Ты получила корону, а также возможность… исправить репутацию.

Кестрель опустила руку. Монета едва не выпала из пальцев.

— Твой кинжал, Кестрель. Будь добра. — Император протянул руку.

— Что?

— Дай мне свой кинжал. — Когда ответа не последовало, он добавил: — Твое оружие слишком простое. Невесте моего сына не пристало ходить с таким.

— Его подарил мне отец.

— Но скоро и я стану твоим отцом, верно?

Теперь Кестрель не могла отказаться, не оскорбив императора. Она достала кинжал из ножен, провела пальцем по рубиновой вставке на рукояти, где была вырезана ее печать — когти хищной птицы. Кестрель крепко сжала клинок, так что стало больно ладони, а затем отдала его императору.