И это правда, хотя я тараторю, как сумасшедшая, и даже повышаю голос, но мне чертовски страшно. И волна бездумной смелости, что несет меня непонятно куда, лишь заглушает другие эмоции. Я не хочу назад, не хочу мириться и не хочу привыкать ко всему происходящему.

– Или могу? – с вызовом спрашиваю я. – Например, так.

Я резко поднимаюсь на ноги и смотрю на мужчину.

– Саша, – он слегка растягивает мое имя и качает головой.

– Мне не нужна твоя помощь.

Быстрый шаг в сторону не застает его врасплох, Кирилл реагирует молниеносно и вдруг оказывается рядом. Он преграждает мне путь, закрывая телом все вокруг, и так вновь случается душная близость. Внутри все обрывается, и жалобный голосок подает укор: «доигралась».

– Так не спасают, – произношу я спокойнее, пытаясь справиться с слабостью, которая впивается в тело и подсказывает самое простое – закрыться руками и начать клониться к полу, – и так не просят.

– Таких ситуаций вообще не должно быть, но я в ней и ты тоже. Я должен спрятать тебя.

– Я больше не пойду на второй этаж.

– Ты уверена? – Кирилл спрашивает так тихо, словно говорит сам с собой. – Нам обоим станет сложнее.

– Зато честнее. Я слабее физически и нахожусь здесь против своей воли, а еще ты поцеловал меня и у тебя ключ от всех спален. Даже не знаю, где ты здесь нашел сложность для себя. Ты все отменно продумал.

Кирилл кивает с холодной улыбкой и отступает на шаг в сторону, он вновь долго молчит, а я чувствую, что вновь проигрываю. Я хотела понять, где предел и услышать проклятые ответы, и не на словах, а в движениях. Вынудить его действовать… Но я стою на месте, подчиняясь случившейся тишине, и не могу сделать очередной шаг к двери. Ведь это наперекор его просьбе, а моей смелости хватило лишь на маленький рывок. Я уже сомневаюсь и боюсь давить дальше, и больше не хочу знать, как далеко он может зайти.

– Эти стены останутся, это условие задачи, – он верно угадывает момент, когда я готова слушать. – Но внутри них мы можем… построить что-то. Хотя бы попробовать.

Внутри стен обманчиво тихо, всего сутки странной жизни, в которой есть только его правила, и я начинаю сомневаться, как выглядит мир за порогом. Но зато я скоро до мелочей запомню огромный холл с гостиной и классическую кухню, посреди которой стою сейчас. Я уже могу, закрыв глаза, до полутона представить цвет стен, такой теплый и белоснежный, и мне плохо от просящихся следом мыслей – здесь уютно, здесь может стать уютно… В один из дней, если их продолжить послушно копить наедине с ним.

И я нахожу другой маяк: ступени лестницы на второй этаж, они широкими мазками выкрашены в другие цвета. Словно кто-то пробовал разные оттенки и небрежно проводил толстые линии от пола к центру. Там нет красного, чтобы мне не забыть собственную злость, и черного, чтобы не выцвел страх, но палитра все же колет глаз. Пробуждает… Как грубый звук посреди медитирующей мелодии, что уговаривает закрыть глаза, расслабиться и отпустить все сомнения прочь.

– Помоги мне, – теперь он действительно просит и смотрит внимательно, но спокойно. – Нам не стоит воевать друг с другом, это глупо и от этого выиграет только он. А ему не нужно помогать, поверь мне, он знает свое дело. Я не говорю о доверии, я только что понял, что не всегда могу доверять себе, я сорвался… Я правда не ожидал, что ты настолько похожа, я видел фотографии, наблюдал за тобой, но, когда ты так близко… Это сносит.

Я молчу. И с трудом разбираю его слова, только улавливаю ту самую мелодию и думаю, что он научился касаться клавиш невозможно нежно.

– Ты молчишь, – выдыхает он, – хорошо… Ты спрашивала, откуда я знаю, что он выбрал тебя. Я нашел его дом в области, небольшой частник с высоким забором, по документам записан на старика, который не вспомнит что подписывал последние лет пятнадцать. Там тихое нелюдимое место…

– Прям как здесь.

– Да, похоже, – он кивает, хотя угадывает мой намек. – И он привозил туда одну из жертв, много раз даже, у них был роман, я думаю. Он любит длинные схемы, чтобы наиграться вдоволь, и он их тасует. Только исходная и последняя точка одинаковые, похищает с парковки, а в конце это всегда больше десятка ножевых и пустырь на окраине, чтобы выбросить тело.

– Ты опять говоришь, что знаешь, нашел, но молчишь как именно.

– Дом нашел через машину. Я занялся этим делом после первой же жертвы, на той парковке были камеры, на выезде они зацепили старенький Марк бежевого цвета. Их не так много осталось, и во владельцах опять был тот, кому бесполезно задавать вопросы. Я пытался поговорить между отходняками, но там наркота уже весь мозг выела.

Кирилл проходит к окну и дергает на себя, проверяя замки. За окном начинает сереть, и он готовится к ночи, чтобы его убежище выстояло.

– После первого убийства у меня был старый Марк и пустырь, – он прикрывает глаза на мгновение и вокруг них собираются глубокие морщины, а потом он резко встряхивает головой, будто отгоняет нехорошие мысли. – Я над картой пару дней молился, заметил, что там несколько поселений вокруг, не совсем деревни, но вроде того, домов по тридцать-сорок в каждом… А потом мне повезло, фамилия нотариуса засела в мозг. Наркоману и тому старику документы оформлял один человек, я увидел, когда проверял дома из списка. Так у меня появился адрес.

– А нотариус?

– Обычная фирма, платишь деньги и не выслушиваешь лишних вопросов. Даже встречаться ни с кем не надо.

Я киваю и ловлю следующий вопрос, что уже просится в повисшую тишину. Я хочу знать подробности? И что делать с его голосом, он говорит так искренне, что трудно не поверить.

– В доме были личные вещи, его и девушки, – Кирилл продолжает без подсказки. – Я начал понимать его, насколько это возможно, конечно. И там… подожди, я покажу тебе.

Он вдруг срывается с места и делает шаг к лестнице.

– Я же могу оставить тебя одну? – он ловит себя и оборачивается ко мне.

– Все ключи у тебя, куда я денусь.

Кажется, он и правда ждал другого ответа, или надеялся. Но он берет то, что есть, и уходит. И комната тут же оживает, я слышу прилипчивый шепот каждой двери и закрытого ящика. Открой, толкни, найди… Если не выход, то хотя бы защиту. Что-то тяжелое, острое, ведь больше шанса может не быть. Или это проверка? И он стоит за углом, притаившись, и высматривает мои движения.

Слишком быстро, его отлучка занимает не больше минуты, так что я не успеваю уговорить себя на лишний выдох. Может, оно и к лучшему. Он возвращается с другой стороны, осторожно отворяется задняя дверь, которую не видно за выступом кухни, и уверенные шаги чертят дорожку в дом. Когда коридор, наконец, иссякает, я вижу перед собой незнакомого мужчину, и мое замешательство отражается эхом на его хмуром лице. Я инстинктивно делаю шаг к нему и протягиваю руки.

– Вызовите полицию, – я боюсь говорить громко и поэтому рождаю сбивчивый шепот, – прошу вас, вызовите…

Меня обрывает сработавшая сигнализация. Со стороны ворот наплывает неприятная волна из коротких вскриков сирены и ритмичного мерцания. Я замечаю, как окна ненадолго окрашиваются в желтый оттенок, а потом снова и снова… Это аварийка, тот самый крузак, который я пыталась открыть неправильным ключом, кричит на всю округу и вспышками освещает двор перед домом.

– Он услышит, – произношу я, возвращаясь взглядом к вошедшему мужчине.

Тот все же просыпается.

– Где он? – спрашивает он, быстро оглядываясь по сторонам. – Он в себе?

Я накрываю уши ладонями, чтобы приглушить крик сигнализации, и стараюсь не потерять мужчину из виду. Потому что он очнулся и задвигался, уверенно и быстро, и в каждом его жесте я читаю простой смысл – ему не надо объяснять ситуацию. Он всё знает.

– Оставайся здесь, – командует мужчина и направляется к входной двери.

Он собрался на улицу… Да, шаг, еще шаг, и злая решимость, что исказила его молодое лицо.

– Нет, нет, – я качаю головой, как заведенная, и быстро обгоняю его, чтобы преградить  путь, – не уходите! Дайте мне телефон, я прошу вас, я сама позвоню…