Азъен кивнул, искренне надеясь, что именно так и будет, но после кошмаров на теле не остается рубцов и ссадин. А его тело, если и не было изуродовано, то искалечено-то точно.

Старик постоянно что-то бормотал, отвлекая и ненавязчиво осматривая рубцы на коже. Первое прикосновение его холодной ладони обожгло кожу, но показалось уже не таким болезненным, как Азъен ожидал. Через пару минут он почувствовал, что может встать и дойти до кровати. Сознание медленно покидало его, он уже плохо понимал, что бормочет старик. Происходящее воспринималось урывками и одно из последнего, что он запомнил, оказался стук в дверь.

В его покои вошла молодая служанка. Увидев лежавшего на кровати юношу, на её лице отразился шок и испуг. После короткого разговора девушка быстро удалилась, а потом всё исчезло, затянувшись черной пеленой. Азъен ещё улавливал какие-то звуки, прикосновения к телу, но не боль. Боли ушла, остались только тоска и одиночество. Он постоянно находился в окружении людей, но при этом чувствовал себя одиноким.

— Потерпи ещё немного, малыш.

Эти слова он услышал четко, хотя раньше не мог разобрать бормотания лекаря. Но сейчас он был уверен, что слышал другой голос. Он хотел открыть глаза и убедиться, что ему не показалось и что он действительно слышал ЕГО голос.

В покоях никого не оказалось. Солнце светило в окна, заливая ярким светом всё помещение. На столике возле кровати тлела ароматическая палочка. Тонкая струйка сизого дыма не спеша поднималась вверх и растворялась в воздухе, испуская слабый аромат лаванды.

И больше ничего. Азъен разочарованно поморщился — опять его фантазии играют с ним злые шутки. Похоже, он обречен на всю жизнь, если не сойдёт с ума раньше.

Затёкшие за долгую ночь мышцы требовали, чтобы их размяли. Азъен подчинился велению своего тела и вытянулся во весь рост. Это оказалось большой ошибкой. И он это понял, когда сильная боль пронзила всё его тело от спины до ягодиц.

Азъен сжался, глуша крик в подушке. Не двигаясь, боль медленно отступала, но легче от этого не становилось. Старый лекарь оказался прав — вчерашний день воспринимался, как страшный сон. Только очень-очень красочный. Но только это не сон, как хотелось бы верить. Братья действительно были здесь, и отец видел всё, что тут происходило. Азъен считал, что готов к наказанию, но на деле… На деле всё произошло не так, как он себе представлял. Конечно, он не мог предугадать реакцию братьев, и не мог допустить даже мысли, что произойдёт что-то подобное.

А с другой стороны — они воспитывались в мире, где презирают таких, как он — мужеложцев, голубых, людей с нетрадиционной ориентацией. Но что Азъен мог с этим сделать, если он такой, какой есть? Против себя он пойти не мог. Измениться и стать другим человеком, которого хотят видеть другие? Это невозможно. Лучше уж умереть.

Успокоившись и приведя мысли в порядок, Азъен заметил, что в его комнате не так тихо, как обычно. Сам воздух казался пропитанным звуками. Это не было музыкой, звучавшей в его голове или шумом с улицы.

Голос. Далёкий, манящий, неразборчивый, но он определённо хотел, чтобы его услышали. С начала Азъен решил, что его воображение опять играет с ним, но проходили минуты, а ничего не менялось. Он прислушивался, понимая, что либо сходит с ума, либо этот голос действительно звучал и шёл из окна.

Медленно, пересиливая боль во всем теле, Азъен поднялся с кровати. Увидев своё отражение в большом зеркале, он невольно остановился, присматриваясь: бледную кожу теперь украшали множество ярких красных рубцов, которые будут держаться несколько дней; правая щека припухла, как и нижняя губа после удара Мартираса. Азъен положил ладонь на щеку. Яркое воспоминания о жестокости, с которой старший брат нанёс этот удар, заставили его зажмуриться. Словно это произошло только что.

До окна оставалось дойти всего три шага. И, когда створки оказались открыты. Азъена что-то оттолкнуло от него. Он осознал, что находился в состоянии, в котором мог бы шагнуть за край. Сейчас ему плохо и тяжело, но раньше он не допускал мысли о смерти. Не хотелось верить, что он способен на такое. Это оказалось временное помутнение, которое привело бы к необратимым последствиям, если бы что-то не помешало ему это сделать.

Азъен устремил взгляд в даль — туда, где уже многие тысячелетия неподвижно стояли величественные горы. Звуки, что он слышал, исходили именно от них или, возможно, с того направления. Они манили, звали его. Смысл Азъен понять не мог, но сердцем чувствовал, что должен откликнуться на этот зов. Не мог не откликнуться.

Оставалось сделать всего один последний шаг. Вот только этот шаг окажется достаточно тяжёлым. Азъен мог закрыть глаза на боль, но отец… Как он может оставить его и уйти в такой момент? А иначе он поступить просто не мог. Сбежать, воспользовавшись тайными ходами, но он не собирался возвращаться вечером или на следующий день. Возможно — никогда. Кто знает, что его ждёт там, куда зовёт его неведомый голос.

Одному лишь богу ведомо, сколько усилий пришлось приложить Азъену только чтобы одеться, а потом и спуститься в низ. В коридорах он заметил непривычную пустоту, лишь редкие служанки пробегали по своим делам, пряча глаза от принца. Ему оставалось лишь тяжело вздыхать и идти дальше. Что он мог сделать в данной ситуации? Запретить слугам разговаривать и разносить слухи? Это ни к чему бы не привело. Да и не смог бы он этого сделать — так ущемлять людей, даже прислугу.

Приблизившись к тронному залу, Азъен услышал доносившиеся оттуда голоса. Точнее, один голос — короля. Напряжение, висевшее в воздухе, остановило юношу. Он вслушивался в гневный голос отца, который ещё никогда так не звучал.

— Я не могу поверить, что воспитал таких сыновей! — Фредерик рычал всё громче. Эта тирада, по-видимому, длилась уже достаточно долго, но поток брани не иссякал, не давая возможности его слушателям вставить даже слово. — Чудовищно! Неужели я воспитал извращенцев? Насильников?! Что я сделал не так? Я всегда считал себя неплохим отцом и окружал вас всех заботой и любовью. Или вам не это было нужно?..

Он не нуждался в ответах и продолжал говорить, не останавливаясь ни на секунду. Азъен, оказавшись в тронной зале, встал за широкой колонной, чтобы его никто не заметил. За исключением нескольких служанок и шестерых рыцарей, стоявших за троном, зала пустовала. Король, стоя на пьедестале перед троном, нервно расхаживал взад-вперед, извергая ругательства и бросая уничтожающие взгляды вниз.

В нескольких метрах от короля, опустив головы, стояли Мартирас и Гавриил. Братья молчали и не смели даже пошевелиться, лишь их плечи иногда вздрагивали после очередного брошенного в их сторону: «Извращенцы!», «Насильники!», «Позор!». Азъен не увидел их матери в зале. Возможно, она ни о чём и не догадывается, если король решил не посвящать её в это.

— Я воспитывал своих детей, достойных носить корону, — продолжал Фредерик. Азъен не мог оторвать от него взгляда — таким злым он отца еще никогда не видел. — Я растил Людей! А выросли монстры. Вы не достойны чести заниматься даже самой грязной работой. Я не могу называть вас своими сыновьями — больше нет! Совершённый вами инцест не укладывается ни в какие рамки моего понимания. Вы совершили три преступления, и я считаю, что было бы справедливо, если вы понесете наказание за каждое. Но я поступлю по-другому. Я предоставлю вам выбор, — Фредерик сделал паузу впервые за несколько минут, собираясь с мыслями и набрав в грудь больше воздуха. — Кастрация или смерть!

В зале впервые за долгое время повисла тяжёлая звенящая тишина. Старшие сыновья не шевелились, а у Азъена перехватило дыхание от вынесенного приговора.

— Нет, отец, не поступай так, — хриплым голосом произнёс Азъен. Он говорил тихо, но образовавшаяся тишина и акустика зала донесли его слова до присутствующих.

Король поднял взгляд на младшего сына, выходящего из-за колонны нетвёрдой походкой.

— Азъен, тебе не следует тут находиться. Возвращайся к себе в покои, — тон короля немного смягчился, но всё-равно здесь он оставался королем.