Время перестало для него существовать, осталась только нестерпимая боль от толчков, разрывающих его тело. Он не мог сказать, прошло ли мгновение или часы прежде, чем двери в его комнату распахнулись.

— Прекратить это немедленно! — от громоподобного голоса короля, казалось, содрогнулись даже стены.

Мартирас и Гавриил отскочили от брата. Оставшийся без опоры и поддержки, Азъен безвольной куклой упал на колени, закрывая голову руками. Он дрожал, а резкий и властный голос отца казался подобен щелчку кнута, от которого он вздрагивал всем телом.

— Как вы посмели?!

— Отец… — Мартирас, растерявший весь свой пыл под гневным взглядом короля, не мог отвечать внятно. В такой ярости он его ещё никогда не видел. Стоя перед ним полуобнажённым, он чувствовал себя не так уверенно. Он не смел пошевелиться, как и Гавриил, боявшийся даже поднять взгляд на короля.

— Что вы здесь устроили?! Кто вам дал право так поступать со своим братом?

— Отец, поверь, он заслужил это… — немного набравшись смелости, ответил Мартирас.

— Насилие не может быть заслуженным и оправданным. Тем более — инцест!

— Но отец… — хотел возразить Гавриил, но Фредерик оборвал его, бросив обжигающий взгляд.

— Я не хочу больше слышать ни единого вашего слова. Вы оба будете находиться в своих покоях, а до тех пор я не желаю вас видеть. Немедленно освободите меня от вашего присутствия!

Братья обречённо склонили головы, подчиняясь приказу короля. Собрав свои вещи, они быстро покинули покои. Фредерик захлопнул за ними дверь, велев рыцарю, сопровождающему его поставить стражу у дверей сыновей и немедленно позвать придворного лекаря. Теперь, когда он остался наедине с сыном, его лицо моментально сменилось — суровая маска короля исчезла, лёд в глазах растаял — он превратился в совершенно другого человека.

— Азъен, мальчик мой, — он опустился рядом с сыном на колени, положив руку ему на затылок. Тот вздрогнул и отстранился, как от удара. — Что же они с тобой сделали? Азъен, все закончилось. Я не позволю подобному повториться…

В каждом слове отца чувствовалась доброта и обещание. Ещё минуту назад он был королем, не знающим жалости, твердым и непоколебимым. А сейчас уже отец сжимал руку сына, стараясь утешить или хотя бы достучаться по него. Его сердце обливалось кровью, видя Азъена таким — обнажённым, стоявшим на коленях, плечи подрагивали от судорожных рыданий, всю спину и ягодицы покрывали красные полосы, края которых успели опухнуть и воспалиться. Он боялся даже дотронуться вблизи ссадин, не представляя, каково сейчас его сыну.

Внимательный взгляд короля заметил, когда он ещё положил руку на его затылок, что теперь две белых полосы соединились меж собой, став одной целой от одного виска до другого. А ещё он заметил кровь. Более того — он чувствовал её запах, пропитавший весь воздух. Ему даже не хотелось думать, откуда она появилась.

Азъен слушал голос отца. Он успокаивал, дарил надежду, но воспалённый мозг отказывался верить, что всё позади. Тело всё ещё помнило причинённую ему боль. Кожа горела, а между ягодицами тело пульсировало и болезненно сжималось. Затуманенный рассудок с трудом воспринимал то, что говорил Фредерик, но всеми силами цеплялся за этот родной голос.

Впервые за несколько долгих минут отец дождался отклика от сына, когда на его сухую, начавшую покрываться морщинами, руку, легла дрожащая ладонь, сжимая её.

— Азъен, мальчик мой, ты меня слышишь? — голос Фредерика приободрился, он положил вторую руку поверх руки сына. Тот кивнул, глубоко вздыхая. — Не переживай, скоро придёт лекарь. Он осмотрит тебя.

Едва услышав о враче, Азъен дёрнулся, что привело к очередной вспышке боли. Он хорошо помнил, как помогал Густаву лечить Алэна и Эрика, и что тогда с ними было.

— Тише, Азъен, не нужно этого бояться. Всё самое худшее позади.

— Отец… — осипшим голосом заговорил Азъен. — Моим друзьям было намного больнее…

— О чём ты?

— Год назад ты вынес приговор двум моим друзьям. Пятнадцать ударов плетью и публичное унижение…

— Азъен, я не мог тогда поступить иначе. Пойми, что если бы я ничего не сделал, народ усомнился бы во мне. Пятнадцать ударов — это ещё не самое суровое наказание.

— Их было не пятнадцать, — он глубоко вздохнул, набирая полную грудь воздуха. — Алэн получил двадцать три, а Эрик… на нём было тридцать семь… Кроме этого они терпели насилие от половины города. Отец, разве так нужно поступать с хорошими людьми? — Азъен поднял голову, смотря на отца полными слёз золотыми глазами.

— Но я же был там… — растерянно произнес Фредерик, вспоминая тот день. — Палач не мог тогда ослушаться.

— Но он ослушался. Он пришёл потом. Отец прости, я тоже нарушил закон. Я не мог смотреть, как страдают мои друзья. Это я помог им сбежать.

— Я догадывался, — после долгого молчания ответил Фредерик. Азъен поднял на него удивлённые глаза. — Сын мой, я — король, и знаю гораздо больше, чем все полагают, — он провёл пальцами по седым волосам над правым виском сына. — Мне приходится хранить эти секреты по разным причинам, но то, что ты мне сказал… Я не могу в это поверить — чтобы палач ослушался моего приказа. А твои братья… Что они с тобой сделали? Как они посмели?

— Это произошло неспроста… — Азъен набрал в грудь побольше воздуха, чтобы сказать своему отцу и королю всю правду — будь что будет. Но он не успел этого сделать — стук в дверь оборвал все его надежды в признании.

Дверь в его комнату приоткрылась, впуская невысокого пожилого мужчину. Сгорбленная фигура и глубокие морщины на худом лице выдавали его преклонный возраст. Но в то же время взгляд его по-прежнему оставался ясным и внимательным. Азъен хорошо знал этого старика — это придворный лекарь, служивший тут сколько он себя помнил. Старик поклонился королю, подходя ближе. Небольшой чемоданчик с инструментами и мазями опустился на пол рядом с его пациентом.

— Милостивый Аудрис! Что с тобою произошло, дитя? — в надтреснутом голосе старика прозвучала доля обеспокоенности, а глаза по-прежнему оставались внимательными и бесстрастными.

— Случилось то, чего бы я не пожелал испытать ни одному человеку, — ответил Фредерик, заметив, как стушевался Азъен. — Я лишь хочу, чтобы мой сын был здоров.

— Именно для этого я здесь, Ваше Величество. Но мне придётся попросить вас удалиться. Боюсь, что здесь дело достаточно интимное.

От этих слов Азъен залился краской — он стыдился перед отцом и совершенно не хотелось, чтобы тот находился рядом в этот момент.

— Я всё понимаю, — кивнул Фредерик, поднимаясь на ноги. — Я доверяю вам самое дорогое, что у меня есть.

— Как и всегда, Ваше Величество, — склонив голову, ответил мужчина.

Фредерик оставил лекаря со своим сыном — внизу его ждали гости, собравшиеся по случаю его возвращения. Он не мог себе позволить показывать им своего скверного настроения, как, в принципе, и всегда. Его отец был мудрым королем и многому его научил, прежде чем покинуть этот мир и передать корону. Он научил владеть собой — контролировать свой гнев — это очень полезная черта для правителя. Но сегодня он не сдержался. Жгучая ярость кипела в нём, не желая остывать. Перед глазами постоянно стояла ужасная картина насилия. Ничто и никогда не может служить оправданием для такого поступка!

Фредерик всегда с отвращением относился к таким людям, однако вынужденно проявлял холодную рассудительность и поступал по справедливости. Но только не сейчас. У него не укладывалось в голове, как его старшие сыновья могли так надругаться над Азъеном. Неужели он вырастил монстров? Он надеялся, что грядущая ночь что-то прояснит и позволит принять решение — сейчас он слишком зол и может потом пожалеть о содеянном.

========== Глава 15 ==========

Едва дверь за королем захлопнулась, седовласый мужчина принялся перебирать содержимое своего чемоданчика, пока не достал небольшой прозрачный пузырёк с белой жидкостью.

— Выпей, дитя, тебе станет лучше. Ты и так уже натерпелся, — он откупорил крышку, протягивая пузырек Азъену. Тот поморщился от резкого запаха, но выпил всё до дна. Он знал, что это не только обезболивающее, но и снотворное — Густав давал такое Эрику и Алэну. Горькая жидкость, попав внутрь, моментально начала действовать, успокаивая и снимая болезненные ощущения. — Вот так. И ничего не бойся. Утром всё будет казаться кошмарным сном.