— Это то, что я думаю? — с интересом спросил Алэн, внимательно рассматривая музыкальный инструмент. Азъен кивнул, опуская печальный взгляд. — Как он у тебя оказался?

— Йенс оставил… Я хотел вернуть его, но они не взяли…

— Красивый. Как он называется?

— Это кларнет, — Азъен принял инструмент обратно, прикладывая мундштук к губам. На несколько секунд в комнате зазвучала звонкая мелодия, но потом резко оборвалась, а Азъен убрал от себя кларнет, закрывая лицо руками.

— Азъен, не нужно плакать, — Алэн опустился перед другом на колени, кладя руку ему на плечо. — Столько времени уже прошло…

— Я знаю… — он выпрямился, стирая слезы ладонями. — Я смирился с его смертью, но всё равно больно…

— Понимаю. Если бы я потерял Эрика, мне было бы не просто больно — я вряд ли смог бы жить без него. Азъен, если тебе нужно побыть одному, то я оставлю тебя…

— Нет. Пожалуйста, не уходи, — Азъен оперся спиной о кровать, поднося кларнет к губам.

И вновь зазвучала музыка, но уже не такая, как раньше — она плавно разливалась по комнате, словно шепот рассказчика, желающего поделиться своей историей. Только в ней не имелось слов, но она могла рассказать больше, проникая в самое сердце, затрагивая там самые чувствительные струны. Азъену нуждался в том, чтобы поделиться с близким другом своей печалью, которую никогда бы не смог выразить словами. Тихая музыка то замедлялась до едва слышного шепота, то набирала темп, заставляя сердце вздрагивать и трепетать. Когда он закончил играть, он почувствовал облегчение, как тогда, когда он убежал в лес и играл там.

— Я всегда удивлялся, как тебе это удается — передавать через музыку то, что ты чувствуешь, — шепот Алэна нарушил образовавшуюся тишину. Друг сидел рядом, стирая со щек вновь и вновь набегающие слезы. — У тебя дар и дурак тот, кто хочет, чтобы ты от него отказался.

— Спасибо, Алэн. Я и сам не знаю, как у меня это получается, но без музыки я бы уже давно пропал.

— Не грусти, Азъен. Если станет тяжело, приходи к нам, мы поможем. А сейчас мне, к сожалению, пора возвращаться — солнце уже давно встало, Эрик должно быть беспокоится.

Азъен кивнул понимая, что друга нужно отпустить. Алэн наклонился к нему, поцеловав в висок, и покинул покои.

Несмотря на то, Азъен остался один, он не чувствовал себя одиноким — у него есть друзья, которые всегда поддержат и выслушают. Теперь к ним присоединился и Эрик, которого он с одной стороны совсем не успел узнать, но этого короткого промежутка времени хватило, чтобы верить ему также, как и Алэну. Если бы еще Йенс был рядом… Но из сказок он уже давно вырос и не верил в чудеса. У него остался только его кларнет, напоминающий о мужчине, звучавший его голосом и согревающий своим теплом долгие месяцы.

========== Глава 10 ==========

Звонкая мелодия флейты переливалась с весело текущим ручьем недалеко от замка. Всего несколько недель назад закончилась зима, последний снег в лесу растаял, деревья начали покрываться молодой листвой, от чего воздух здесь пьянил своей свежестью, а освободившийся от снежных покровов ручей журчал и переливался в лучах полуденного солнца. Катарина бегала возле ручья, звонко смеясь, а рядом с ней прыгал молодой оленёнок, то убегая, то догоняя её. Азъен улыбался, продолжая играть и радоваться вместе с сестрой. Ей пришлось долго уговаривать брата, чтобы пойти сюда — она была наслышана рассказами Леона, который рассказывал о волшебстве, что творит Азъен своей музыкой. Наконец, он поддался на уговоры, когда наступили теплые дни и уже пропал риск отморозить себе пальцы.

Азъен так и не смог рассказать Катарине про Алэна и Эрика, как и то, что он иногда остается у них ночевать. Зимой спрос на лошадей намного ниже и Дирк почти не появлялся в амбаре. Азъена согревали одни лишь воспоминания о тёплых вечерах, проведенных на втором этаже амбара посреди наваленного сена. Иногда они просто разговаривали, коротая длинные зимние ночи, греясь в объятьях друг друга. А иногда, казалось, что своими разгоряченными телами могли растопить весь снег в округе.

Только несмотря на их странные отношения, Азъен никогда не испытывал к паре никаких чувств, кроме дружеских. Алэн и Эрик оставались парой, как единое целое, частью которого он никогда не станет. Он лишь иногда делил с ними постель, но не более того. Он наслаждался тем, что у него есть, не пытаясь найти иные отношения или любовь. Мужчина, которого он любил умер почти год назад, и лишь благодаря друзьям и музыке ему удалось пережить ту боль, оставаясь таким, как и раньше. Как и хотел Йенс.

В этот солнечный чудесный день совершенно не хотелось ни о чем думать, но почему-то сердце Азъена находилось не на месте с самого утра. Легкое чувство тревоги нарастало по мере того, как поднималось солнце над горизонтом, не давая покоя.

— Братик, что с тобой? — Катарина подошла совершенно не заметно, или это Азъен настолько задумался, что не заметил приближения сестры. — Ты сегодня какой-то не такой, как обычно. Мне от твоей музыки становится не по себе.

— Не знаю, Катарина. У меня душа не на месте и не могу понять, что происходит, — Азъен отложил флейту, поднимая голову к небу, где ярко светил жёлтый солнечный диск. — Ты сильно расстроишься, если мы вернёмся в замок?

— Нет, конечно. Мы же ещё придём сюда?

— Обязательно придем, — пообещал Азъен, запрыгивая в седло. Солнце достигло своего апогея, как и его тревога, требовавшая пришпорить коня и нестись к замку как можно быстрее.

Катарина, видя плохо скрываемую нервозность брата, сама начала переживать и поскакала чуть быстрее. Ещё на подъезде к замку они заметили собирающуюся толпу людей на площади прямо перед помостом. Не заметить её оказалось невозможно, как и палача в черном капюшоне и длинном плаще, открывающим лишь его щиколотки и кисти рук. Рядом с ним стояло пара деревянных колодок на невысоких столбах. Азъен видел их раньше — их использовали для наказания за мелкие преступления. Пьяницы и дебоширы иногда проводили в них сутки без воды и еды, выставленные на всеобщее обозрение. Но обычно палач в этом не участвовал.

Увидев поднимающихся на помост людей, Азъен поспешил к ним. Его отец с матерью шли первыми, следом за ним Мартирас и два рыцаря.

— Азъен, вот и ты. А мы-то думали, куда ты подевался, — Мартирас широко улыбнулся при виде брата, а у того от этой улыбки зашевелились волосы на затылке.

— Отец, что здесь происходит? — Азъен подбежал к королю, обгоняя рыцарей и брата.

— Сын мой, тебе следует знать, как поступают с людьми, которые были грешны перед богом, — Фредерик жестом показал Мартирасу и Азъену встать рядом и махнул рукой палачу. Тот сошёл с другой стороны помоста, чтобы через несколько секунд вернуться с двумя пленниками, скованными цепями.

Азъен почувствовал, как деревянный пол начинает качаться и уходить у него из-под ног, а сердце замерло от страха, когда он увидел идущих за палачом Алэна и Эрика. Обнаженные по пояс, на них остались лишь укороченные штаны, местами вывалянные в грязи. Правую скулу Алэна украшало большое ярко-красное пятно от удара, нижняя губа разбита и уже сильно опухла. Эрик стоял рядом, опустив голову. На его теле уже начали расцветать красно-синие бутоны синяков и ссадин.

— Отец, зачем всё это? — побледневшими губами спросил Азъен, но похоже, за шумом толпы его шёпот никто не услышал.

— Сейчас ты увидишь, с кем ты дружил всё это время, — рука Мартираса легла ему на плечо, показавшись неподъемной, а от его дыхания становилось дурно. Король медленно поднялся, призывая всех к тишине.

— Мои верные подданные, — провозгласил он сухим твердым голосом. — Сегодня я был опечален известием, что среди нас живут люди, совершившие ужасное преступление перед нашим богом. Мужеложство всегда возбранялось Аудрисом и являлось большим грехом, за которое грешник всегда должен понести наказание. Я приговариваю этих двоих мужчин к пятнадцати ударам плетью и публичному унижению.

— Нет! — крик Азъена и Катарины, вбежавшей на помост, слились с криком толпы, презирающих двух молодых мужчин.