– А к вам еще никто не обращался? – перебил его Рудольф.

– Нет, – покачал готовой Дуайер – Думаю, что в Антибе и не обратятся. После убийства и всего прочего. По-моему, лучше вообще дать ей новое название, перегнать в другую гавань. А то и в другую страну. В Италию, Испанию или еще куда-нибудь. Может, даже в Пирей, это в Греции… Люди суеверны, когда дело касается судна.

– Кролик, – сказал Рудольф, – вы только не сердитесь, но я хочу поговорить с вами вот о чем. Кто-нибудь должен постоянно находиться на судне, пока оно не продано…

– Конечно.

– И этому человеку надо платить, так?

– Да, – нехотя согласился Дуайер.

– Сколько обычно платят в таком случае?

– Это зависит, – уклончиво ответил Дуайер, – от порученной работы, от квалификации человека и тому подобного.

– Ну, например, сколько бы получали вы, если б были на другом судне?

– Видите ли, если бы меня наняли раньше – сейчас уже все команды укомплектованы, – мне бы платили, наверное, долларов пятьсот в месяц.

– Отлично, – обрадовался Рудольф. – Вы будете получать пятьсот долларов в месяц.

– Я на это не напрашивался, – посуровел Дуайер.

– Я знаю, что не напрашивались. Но получать будете.

– Только помните, что я не напрашивался. – Дуайер протянул руку, и Рудольф пожал ее – Жаль, – добавил Дуайер, – что Тому не узнать, как вы заботитесь о нас с Кейт, о парне и о «Клотильде».

– Я на такой комплимент тоже не напрашивался, – улыбнулся Рудольф.

– На борту, кажется, еще осталось немного виски, – намекнул Дуайер.

– Давайте выпьем, – согласился Рудольф.

– Пить виски меня научила ваша сестра, миссис Берк… Гретхен… – сказал Дуайер, когда они перешли на корму. – Она вам не рассказывала?

– Нет. Она держит ваш роман в тайне.

Но, заметив, что Дуайер не улыбнулся, он больше ни слова не сказал про Гретхен.

Они зашли в рулевую рубку и выпили теплого виски. Дуайер извинился за отсутствие льда.

Перед уходом Рудольф сказал:

– Если мы не встретимся раньше, значит, я увижу вас в аэропорту, когда будет улетать Уэсли. Не забыли?

– У меня все записано, – ответил Дуайер. – Я соберу его вещи и привезу их с собой. – Он помолчал, кашлянул. – У него целая папка фотографий. Снимки яхты, портов, куда мы заходили, фотографии его и отца, мои и Кейт… Разные снимки. Их тоже положить вместе с его вещами? – Он поднес стакан к губам и, закрыв глаза, выпил с таким видом, словно это ему ничего не стоило.

– Положите, – ответил Рудольф. – Воспоминания причиняют боль, но они необходимы.

– Хотите еще выпить?

– Нет, благодарю, – отозвался Рудольф. – Я еще не обедал. Может, пообедаем вместе?

– Спасибо, Руди, – покачал головой Дуайер, – но я уже ел. – «У Дуайера своя норма, – понял Рудольф. – Он позволяет себе принять одно одолжение в день. Не больше».

Дуайер аккуратно вытер тряпкой оставшиеся на столе от стаканов мокрые круги и отправился на нос драить медь. А Рудольф сошел с «Клотильды» на берег.

Зарегистрировавшись в новом отеле, Рудольф пообедал на террасе с видом на долину, словно сошедшую с картины Ренуара, а затем позвонил в Антиб старику адвокату, сообщил, что «Клотильда» продается, и попросил адвоката представлять интересы владельцев яхты.

– Если вам не предложат больше ста тысяч долларов, дайте мне знать. Я сам куплю ее.

– Очень благородно с вашей стороны, – заметил адвокат.

Из-за помех его было плохо слышно.

– Чисто деловой подход.

– Понятно, – отозвался адвокат. Оба знали, что это ложь. Не имеет значения.

Затем Рудольф позвонил в Нью-Йорк Джонни Хиту и долго с ним разговаривал.

– Ну и дела! – сказал Хит. – Ладно, приму меры. И с нетерпением буду ждать письма от адвоката Крейлеров.

Потом Рудольф надел купальные трусы и сорок раз переплыл бассейн туда и обратно. В голове у него не было ни одной мысли, а тело, когда он вылез из воды, ломило от приятной усталости.

Он долго сидел на краю бассейна, потягивая холодное пиво. Ему было так хорошо, что он чувствовал себя в чем-то виноватым. Интересно, думал он, сердясь на себя за эту мысль, что бы он делал, если бы вдруг его позвали к телефону и сообщили, что самолет с его семьей на борту упал в море?

Из записной книжки Билли Эббота

1968

Семья тоже предмет для размышлений. Это любовь и разрушение. Не всегда. Но довольно часто. Согласно Фрейду, это подмостки, на которых разыгрывается греческая трагедия: кровосмешение, отцеубийство и прочие радости. Страшно даже вообразить, что представляла собой семейная жизнь славного доктора из Вены.

Интересно, а Юнг был более снисходительным? Нужно спросить у Моники. Она у нас кладезь премудрости. Между прочим, она почему-то никогда не говорит о своей семье. Под каждой крышей свои мыши.

Ни разу не встречался с Уэсли Джордахом. Бедный малый! Жертва очередной перетасовки карт судьбы. Интересно, окажет ли убийство отца положительное влияние на его духовный рост? Когда мой дед утонул, Рудольф и моя мать были сравнительно молоды, однако на их духовный рост это никак не повлияло.

Я любил бабушку за то, что она не чаяла во мне души. Однако к моей матери она относилась довольно прохладно, и потому даже в день похорон бабушки мать держалась в стороне. Интересно, будет ли мать держаться в стороне в день моих похорон? У меня есть предчувствие, что я умру молодым. Мать – железный человек, она будет жить вечно и переживет всех своих мужчин.

Оскорбляет ли меня ее похотливость? Да.

А Моя собственная похотливость и похотливость Моники меня оскорбляют? Нет. Несправедливость – это монета, которой младшее поколение расплачивается со старшим.

Мать неразборчива в связях. Отец, когда был молод и энергичен, тоже, по его словам, разборчивостью в связях не отличался. А я – нет. Я, как сын алкоголика, держусь подальше от отцовского порока.

Сыновья бунтуют. Дочери сбегают. Я же не сделал ни того ни другого. Я спрятался. Что оказалось нетрудным благодаря призыву в армию. Интересно было бы встретиться с моим двоюродным братом Уэсли, с которым я пока не знаком, сравнить наши мысли – ведь в наших жилах течет одна кровь.

Хиппи в своих коммунах полностью извратили понятие о семье. Я не мог бы жить в такой коммуне. Там полное отсутствие гигиены в отношениях между полами. Дикий эксперимент, обреченный на провал. Родовой строй давно в прошлом. Если я читаю, бреюсь или лежу с женой в постели, а рядом вертится чужой ребенок – радость небольшая.

Интересно, буду ли я лет этак через десять жить в пригороде, играть в бридж и всю субботу и воскресенье не отрываясь смотреть по телевизору футбол? Ездить в город на работу? Меняться женами? Голосовать за очередного Никсона?

Поздно. Я скучаю по Монике.

Уэсли, чисто выбритый и аккуратно одетый – костюм ему привез с «Клотильды» Рудольф, – сидел и ждал ажана, которому надлежало доставить его в аэропорт. Этот костюм ему купил отец больше года назад, и теперь он был тесен в груди, а руки торчали из рукавов. Как Уэсли и ожидал, дядя Рудольф все уладил. Хотя и не лучшим образом, раз предстоит улететь из Франции. В Америке он никогда не был счастлив, а во Франции он был счастлив – по крайней мере до того дня, когда погиб отец.

В грасской тюрьме оказалось не так уж плохо. Полицейский, которого он ударил, служил в Канне, в Грасе не появлялся и к нему не приставал, а для караульных и juge construction, который его допрашивал, он даже стал своего рода знаменитостью благодаря обстоятельствам смерти отца, знанию французского языка и тому, что он побил англичанина, который у местной полиции пользовался репутацией драчуна. Кроме того, Уэсли держался вежливо и никого не задирал. Оказали немалое влияние и деньги, которые дядя время от времени совал караульным, и организованный им же звонок из американского консульства.