За обедом они негромко и спокойно беседовали о погоде, об открывающейся на следующий день конференции, в которой ей предстояло участвовать в качестве переводчицы, о его встрече с полковником на корте в пять тридцать, о приезжающем в Брюссель театре, спектакли которого ей хотелось посмотреть. Об их утреннем разговоре не было сказано ни слова, и только когда принесли кофе, она спросила:

– Так что же ты решил?

– Ничего, – ответил он. В уютном ресторане было не просто тепло, а жарко, но его снова затрясло. – Утром я отправил чек обратно дяде.

– Разве это не решение? – холодно улыбнулась она.

– В известной мере, – согласился он. Он лгал. Чек лежал у него в бумажнике. Он не собирался ничего такого говорить. Слова вырвались сами собой, словно у него в голове нажали кнопку. Но теперь, произнеся их, он понял, что в самом деле отправит чек назад, поблагодарит дядю и объяснит, что его финансовые дела неожиданно улучшились и в данный момент он не нуждается в помощи. Зато удобнее будет обратиться к Рудольфу в другой раз, когда действительно она ему позарез понадобится.

– Ладно, – спокойно сказала она. – Если ты боишься, что твои деньги могут засечь, я тебя понимаю. – Она пожала плечами. – Не так уж это важно. Добудем деньги в другом месте. А как насчет грузовика?

– Я пока этим не занимался.

– У тебя еще есть вся вторая половина дня.

– Я ничего не решил.

– Не беда, – сказала она. – Притворись, что ничего не видишь, и все.

– Этого я тоже не собираюсь делать, – сказал он. – Я должен как следует подумать, прежде чем на что-то решиться. Если твои друзья задумают меня убить, – добавил он со злостью, но не повышая голоса, потому что к ним подходил официант с кофейником в руках, – передай им, что я буду вооружен. – Ему довелось однажды поупражняться с пистолетом. Он научился разбирать его и собирать, но в стрельбе по мишени выбил очень мало очков. «Перестрелка в корале, только в брюссельском! – подумал он. – Кто там играл? Джон Уэйн? Интересно, как бы поступил на моем месте Джон Уэйн?» Он засмеялся.

– Чего ты смеешься? – рассердилась она.

– Вспомнил один старый фильм, – ответил он.

– Да, пожалуйста, – сказала она по-французски официанту, который выжидающе стоял над ней с серебряным кофейником в руках.

Официант наполнил их чашки.

– Можешь оставить пистолет дома, – криво усмехнулась она, когда официант ушел. – Никто в тебя стрелять не собирается. Ты не стоишь и одного патрона.

– Приятно слышать, – поклонился он.

– Интересно, тебя что-нибудь трогает? Производит на тебя впечатление?

– К следующей нашей встрече я приготовлю целый список и передам тебе. Если встреча состоится.

– Состоится, – сказала она.

– Когда ты съезжаешь с квартиры? – спросил он.

Она подняла на него удивленные глаза. Он не мог понять, в самом деле она удивлена или притворяется.

– Я не собиралась съезжать. А ты хочешь, чтобы я съехала?

– Не знаю, – ответил он. – Но после сегодняшнего разговора…

– Давай на некоторое время забудем наш разговор, – сказала она. – Мне нравится жить с тобой. Я пришла к выводу, что политику и секс не надо смешивать. Кое-кто, возможно, считает иначе, но я в этом убеждена. Мне с тобой хорошо. С другими мужчинами у меня так не получается, даже с единомышленниками, а мы давно уже знаем, что в постели удовольствие должен получать не только мужчина, но и женщина. Ты, мой милый, послан Господом Богом бедной девушке в ответ на ее молитвы – уж извини за откровенность. Кроме того, мне нравится, как кормят в ресторанах, куда ты так любезно меня водишь. Поэтому… – Она закурила сигарету. Она курила одну сигарету за другой, и все пепельницы в квартире вечно были полны окурков. Его это раздражало, потому что сам он не курил и с полной серьезностью относился к статистике о росте смертности среди курящих. Но не станет же террористка, постоянно живущая в ожидании ареста, беспокоиться о том, что может умереть от рака легких в шестьдесят лет. – Поэтому, – продолжала она, выпустив дым через нос, – я разграничу свою жизнь. Для секса, омаров и pâtе´ de foie gras[25] будешь ты, для менее серьезных дел, вроде убийства немецкого судьи, – другие. Ну скажи, разве я не умница?

«Она режет меня на куски, – думал он, – на крошечные кусочки».

– Отстань, – пробурчал он.

– Не смотри так мрачно, дружок, – сказала она. – Помни, от каждого по способностям. Между прочим, у меня вся вторая половина дня свободна. Ты можешь улизнуть на часок-другой?

– Могу. – Он уже давно довел систему уходов, приходов и отлучек до совершенства.

– Вот и хорошо. – Она погладила его по руке. – Пойдем домой и заберемся в постель.

Кляня себя за неспособность устоять, швырнуть на стол деньги и уйти из ресторана с гордо поднятой головой, он сказал:

– Мне нужно вернуться в гараж минут на десять. Встретимся дома.

– Жду не дождусь, – улыбнулась она, и на ее баварско-ирландском лице засияли огромные голубые глаза.

Из записной книжки Билли Эббота

1969

В ближайшее время я ничего писать не буду.

О Монике лучше помолчать.

Кругом ищейки. В любой момент могут нагрянуть так называемые грабители. В Брюсселе это обычное дело.

Моника злая как ведьма.

Я ее люблю. Но она мне не верит.

Сидни Олтшелер стоял у окна в своем кабинете на одном из верхних этажей небоскреба «Тайм» – «Лайф» и смотрел на огни в соседних зданиях. Настроение у него было мрачное, потому что ему предстояло трудиться и в субботу, и в воскресенье.

В дверь тихо постучали, вошла его секретарша.

– Вас хочет видеть некий Уэсли Джордах.

– Джордах? – нахмурился Олтшелер. – Не знаю никакого Джордаха. Скажите, что я занят, пусть напишет мне письмо.

Секретарша уже собралась выйти, но тут он вспомнил.

– Подождите минуту, – сказал он. – Пять или шесть месяцев назад мы напечатали заметку об убийстве. Убили человека по фамилии Джордах. Пусть войдет. У меня есть пятнадцать минут свободных, пока не пришел Тэтчер с переделанной статьей. Вдруг у этой истории про Джордаха есть какое-нибудь продолжение, которое можно использовать? – Он отвернулся к окну и, глядя на огни, которые завтра гореть не будут, потому что в субботу вице-президенты, клерки, бухгалтеры, курьеры – словом, все-все – имеют право наслаждаться отдыхом, снова принялся мрачно размышлять о предстоящем трудовом уик-энде.

В дверь опять постучали, и секретарша впустила юношу в костюме, из которого он явно вырос.

– Входите, входите, – пригласил Олтшелер, усаживаясь за стол. У стола стоял еще один стул, и он указал на него юноше.

– Я вам нужна? – спросила секретарша.

– Если понадобитесь, я позову. – Он посмотрел на юношу лет шестнадцати-семнадцати, но рослого для своих лет. Худое красивое лицо, глаза как буравчики. Похоже, занимается спортом. – Чем могу быть вам полезен, мистер Джордах? – весело спросил он.

Юноша протянул ему вырванную из «Тайма» страницу.

– Вы напечатали заметку про моего отца, – сказал он низким звучным голосом.

– Да, помню. – Олтшелер помолчал. – А кто ваш отец? Мэр?

– Нет, – ответил юноша. – Мой отец был убит.

– Понятно, – отозвался Олтшелер, стараясь говорить с участием. – Как вас зовут, молодой человек?

– Уэсли.

– Нашли убийцу?

– Нет. – Уэсли помолчал, потом добавил: – То есть формально не нашли.

– Я так и думал. В печати ничего больше не появлялось.

– В общем, я хотел увидеть человека, который написал эту заметку. Я так и сказал внизу, но они куда-то позвонили и выяснили, что ее писал человек по фамилии Хаббел и что он до сих пор во Франции. Поэтому я купил «Тайм» и увидел вашу фамилию.

– Понятно, – повторил Олтшелер. – А зачем вам понадобился мистер Хаббел? По-вашему, в заметке есть нечто обидное для вас или допущены ошибки?