— Шнай, вставай, уснул что ли? Пойдём в ризницу — тебе нужно одеться. А потом будем думать, как выбираться отсюда.
Шнайдер распахивает глаза — значит он и вправду был в забытьи; он дышит ртом, отфыркиваясь, расплёскивая воду по всей душевой, и наконец замечает собственное положение — откровенное и раскрытое. Его щёки мгновенно наливаются румянцем. Он беспокойно посматривает на Пауля, спешно поднимаясь и хватая с вешалки полотенце.
— Брось, чего я там не видел, — стараясь придать голосу как можно бо́льшую отрешённость, Пауль чувствует, что сам еле держится. Его инстинкты ещё никогда не были так близки к тому, чтобы вырваться наружу. Но он сильный, он умеет держать себя в узде. Всегда умел, и так всегда и будет. Или нет?
Уже в ризнице Пауль сидит в сторонке, наблюдая за тем, как преображённый и оживившийся Шнайдер одевается. Тонкую сорочку он заправляет в брюки, пару верхних пуговиц оставляет незастёгнутыми. Возможно, интуитивно чувствует что-то вроде удушья, раз игнорирует воротничок. Распятье он прячет за пазуху, а влажные волосы промакивает целой охапкой бумажных салфеток. На Ландерса он не смотрит, но его взгляд чувствует всем телом.
— Что? — он напряжённо улыбается и оборачивается в сторону друга.
— Ничего, — тот тоже улыбается, и тоже напряжённо. — Просто ты очень красивый.
Пауль и прежде такое говорил — ничего особенного. Но лицо Кристофа принимает вдруг крайне серьёзное выражение — ему отчего-то неудобно сейчас это слышать.
— А ты… — и он не знает, что ещё добавить.
— А я — не очень.
Отец Кристоф наблюдает, как за Паулем закрывается дверь ризницы. Оставшись один, он долго не может понять — что тот имел в виду? В груди неприятно ёкает.
***
Сестра Катарина покидает обитель в светском, по привычке повязав на голову косынку, а лицо затемнив огромным солнцезащитными очками. Аксессуары делают её похожей на кинодиву шестидесятых, а болезненная худоба даже добавляет сходства с самой Твигги. Широкие джинсы с высокой талией и клетчатая рубашка, завязанная на животе узлом, на ногах — босоножки на высокой платформе, а на плече — объёмная тряпичная сумка, напоминающая нечто из эпохи ранних хиппи. Сестра постаралась сделать всё, чтобы не быть узнанной случайными встречными. Выдать её может разве что примелькавшийся чёрный мерседес, и потому она оставляет его за пару кварталов от места назначения. По заданию своего куратора она направляется на самую странную встречу — на рандеву с фрау Керпер.
Та уже ждёт за столиком гламурной кофейни. Судя по публике, местечко это облюбовано креативщиками всех мастей: щеголеватые мужчины в модных бородках а-ля Георг Пятый, экзальтированные дамы в очках с вычурными оправами и туфлях, более напоминающих реквизит стриптезёрш, нежели настоящую обувь. Неудивительно, что Катарина здесь впервые: такие местечки — не её уровень. Место выбирала Керпер — видимо, именно тут, среди всей этой надменной публики, обменивающейся друг с другом при встрече кривоватыми поцелуями в щёчку, томно потягивающей кофе с сиропом и отгораживающейся от мира экранами яблочных гаджетов, она и привыкла обитать. Полная дама в мужиковатых штанах — неужели это лишь образ? А по вечерам она напяливает каблуки, хватает в зубы айфон и садится с бокалом “Маргариты” за столик у окна. Ухмыльнувшись своим представлениям, Катарина занимает стульчик напротив уже ожидающей её мадам.
— Надеюсь, Вы понимаете, фрау Керпер, что я здесь с неофициальным визитом, и полагаясь на Вашу порядочность, я смею надеяться, что наша встреча будет конфиденциальной, — не здороваясь, сестра сразу переходит к делу. Так учили её на факультете журналистики — агрессия, напор, доминирование. Иначе оппонент с тебя не слезет.
— О, а сестричка-то не так проста! Признаюсь, Ваш звонок немало меня позабавил. Я ожидала подставы, но теперь вижу, что Вы не из тех, кто оправдывает ожидания. И всё же я всегда подозревала в Вас натуру непростую…
— Ближе к сути, фрау Керпер. Сразу оговорюсь, что эта встреча — моя инициатива. Как представителя епархии меня не может не волновать ситуация, сложившаяся вокруг тела, найденного в Рюккерсдорфе, — игнорируя придирчивые разглядывания дамы напротив, она силится выставить дело так, чтобы отвести всякие подозрения от участия в нём господина епископа.
— Ой, только не надо ла-ла. Я прекрасно знаю, что все эти вбросы насчёт причастия моей организации к смертоубийству — ваших рук дело! Держу пари, вы с господином епископом — та ещё парочка!
От такого нахальства сестру аж передёргивает, причём дважды — и от упоминания о “смертоубийстве”, и от того, что неприятная мадам назвала их с Лоренцем “парочкой”.
— Как бы то ни было, теперь Вы понимаете, что наши ресурсы не ограничиваются церковными рамками. Вы нам сильно насолили и получили по заслугам. Но у меня к Вам предложение…
Она делает паузу, в упор глядя на собеседницу поверх своих черепашьих очков. Керпер заинтересована — по всему видно: она импульсивна, и как ни силится строить из себя стальную леди, необузданный темперамент управляет её действиями, а не холодный расчёт. Оно и к лучшему — импульсивными людьми проще манипулировать.
— Предложение? Я вся внимание!
— Вы ищете врагов во вне, и до недавних пор мы занимались тем же. Хотя врагов хватает и внутри нашей организации…
Катарина намеренно говорит “организация” вместо “Церковь”, чтобы придать своим речам минимальную эмоциональную окраску. Но Керпер так просто не проведёшь:
— О, неужели? Уж не желаете ли Вы обнародовать наконец правду о педофиле Майере и о том, как сами его прихлопнули, а теперь пытаетесь свалить всю вину на нас?
И всё же импульсивность и разум идут разными дорожками. Керпер не глупа, но нетерпелива и склонна к скоропалительным выводам.
— Отец Майер не был педофилом. И наша организация не имеет отношения к его гибели. Как и ваша. Зато я знаю, кто имеет, и мне кажется, вам тоже стоит это знать, — склонившись к собеседнице через стол, Катарина почти шепчет: — Разгадку рюккерсдорфской тайны стоит искать в самом Рюккерсдорфе. Возьмите на заметку и будьте спокойны — на этот раз епископат не станет на пути ваших изысканий. Но предупреждаю Вас: будьте осторожны, — поймав скептическую ухмылку на губах фрау, она добавляет ещё тише, почти неслышно: — Будьте очень осторожны. Рюккерсдорф — опасное место.
Фрау долго переваривает услышанное, потупив взор. Наконец, собравшись с мыслями, она отвечает:
— Если у вас действительно есть какая-то стоящая инсайдерская информация, почему бы не посвятить в неё прессу, а следом и общественность? Почему бы не подтолкнуть полицию на верный путь расследования? Зачем вам мы? Зачем вам я?
Катарина ожидала подобного, поэтому реагирует, не задумываясь:
— Полиция действует слишком топорно, мы на неё не полагаемся. И имя нашей организации не должно быть замарано в этой истории — если хотите, настал момент, когда мы готовы таскать каштаны из огня чужими руками. Но если вы, достигнув каких-то успехов в собственном расследовании, решите прибегнуть к помощи органов правопорядка — мы возражать не будем. Думайте. И торопитесь. Возможно, труп отца Клауса Майера — не последний.
С этими словами она поднимается с изящного стульчика и направляется к выходу. Уходит, не попрощавшись, как и приходила — не поздоровавшись. На очереди звонок епископу с отчётом о выполненном поручении. Впервые Катарина ловит себя на мысли, что не испытывает ни страха, ни неприязни в отношении человека, который ею управляет.
***
Вернувшись из душа — всё же своим странным звонком Шнайдер буквально выдернул его из дома, не позволив толком ни перекусить, ни помыться — отец Пауль застал отца Кристофа в трапезной. Солнце за окном близилось к зениту, и голод давно дал о себе знать. За напряжённой беседой они поглощали оставленные Веберами припасы — мясо, овощи и хлеб. Ландерс думал, что они просто выберутся через окошко второго этажа и направятся на его фольксвагене в соседнее селение — в ближайший полицейский участок. Но чем больше он вникал в повествование Шнайдера о событиях минувшей ночи, тем сильнее сомневался в благополучном исходе побега. Телефон всё ещё лежал в кармане его брюк — четыре нажатия, и полиция будет здесь максимум через час, но вспомнив, как красочно Кристоф описывал эпизод расправы над исламистами (Бах! Бах! И… Бах!), тем ярче сам себе представлял, что подобная судьба может постичь и несчастных патрульных. Кто знает, сколько сумасшедших в этой деревне? Может, жалкая горстка, а может — они все? За невесёлыми разговорами и тяжёлыми раздумьями друзья почти не расслышали, как хлопнула входная дверь. Когда они добежали до молельного зала, ключ в замке уже вновь поворачивался со стороны улицы, и люди по ту сторону двери спешили удалиться прочь. Их удлинённые силуэты отражались в цветастых витражах, а в зале, по эту сторону, остался только Клемен. Поздоровавшись с обоими мужчинами, он деловито присел на скамью и разложил на коленях книгу. По тому, что присутствие в церкви отца Пауля его совсем не удивило, стало ясно, что местные уже давно обнаружили фольксваген у дома Шнайдера и сделали верные выводы. Теперь у них целых два пленника. Несмело примостившись на скамье позади Кристофа и Клемена, Пауль вслушивался в то, как юноша зачитывал отрывки из непонятной книги, ласково называемой им “Священные Откровения преподобного Иеронима Диппеля” — сомнений не осталось: в Рюккерсодрфе действительно окопались еретики. Вдуматься только — они готовятся принести мальчика в жертву, да при этом так промыли ему мозги, что тот, похоже, только рад своей участи. Ну, а что Шнайдер? Ему как единственному сановитому человеку в округе уготовлена роль палача? И при этом они называют себя добрыми христианами? Да что там — таковыми считают их все, если уж до последнего дня даже их собственный настоятель считал так же. За мальчиком вернулись через час: супруги Вебер открыли двери церкви, поприветствовали обоих священников, обещали вернуться к вечеру и посвятить отца Кристофа в тонкости его “миссии”, заперли двери и ушли.
