Ландерс встречает путницу на пороге своего дома — предупреждённый телефонным звонком, он успел управиться со всеми делами насущными и сейчас готов предоставить себя в полное распоряжение деловитой телемонашки. Их разговор происходит в гостиной дома Пауля. Немного осмотревшись, сестра отмечает, что с первого взгляда в помещении царит кромешный хаос — вещи лежат в самых неожиданных местах, образуя нагромождения, мебель расставлена как зря, и даже шторы на окнах ярко-красного цвета. Как вообще можно жить в помещении с такими шторами? Однако, приглядевшись, она замечает, что все поверхности в доме идеально чисты, пол натёрт до блеска, и даже полки под нагромождениями странного хлама не тронуты и пылинкой. Нет, не хаос и не бардак. В этом доме царит идеальный порядок, суть которого ведома одному лишь здешнему обитателю. Пауль радушно угощает гостью чаем и блинчиками с джемом. Постные, поясняет он. Странно, на симпозиуме в Мюнхене великий пост мало кого волновал — в банкетном меню не было и намёка на аскезу… А оказывается, он готовит. Мальчик с двойным дном. Они беседуют обстоятельно и по делу. Сестра передаёт Ландерсу список предполагаемых вопросов — исходя из пула аккредитованных на пресс-конференцию СМИ, она составила его на основе одних лишь своих предположений, но всё же это лучше, чем чистый экспромт. Обсудив всякие мелочи вроде формы одежды они прощаются на максимально дружеской ноте. И лишь когда садясь в машину она вскользь упомянула имя Шнайдера, к которому сейчас и направлялась, тёмная тень проскользнула в больших лучистых глазах Ландерса. На секунду, чтобы сразу исчезнуть. Не тень, а так, помехи в эфире. Помахав вслед удаляющемуся автомобилю, Пауль мысленно взмолился, чтобы она, эта непрошенная в их жизнях гостья, которая, в общем-то, ни в чём не виновата, не заметила этого его секундного помутнения. Но она заметила. Она привыкла замечать подобные вещи.

***

До Рюккерсдорфа Катарина добралась быстро, но каких-то сорока минут хватило, чтобы погрузить благословенный край пряничных домиков и свежей зелени в голубоватые сумерки. Отца Кристофа она застала непосредственно в церкви. Ступив на порог, она на несколько мгновений застыла. Не догадывающийся о её присутствии Шнайдер наводит порядок: выбрасывает из подсвечников огарки, заменяет цветы в вазонах у стен на свежие — и откуда только он их берёт в это время года, неужели покупает? Снуя по просторному помещению, Шнайдер, одетый в одни лишь брюки и светлую рубашку без воротничка, производит впечатление увлечённого, преданного своему делу человека. Вдохновенный мальчик. Она невольно залюбовалась его грацией, изящным изгибом крепкой спины, тонкостью стана, небрежно заправленной за ухо прядью густых волос. Нация вымирает, а тут такой генофонд, и всё мимо… За данную мысль Катарина машинально бьёт себя по щеке — она часто так делает: привычка сродни рефлексу, наказание за неподобающие помыслы, лекарство от задумчивости. Звонкая пощёчина привлекает внимание пастора. Он вздрагивает, да так очевидно, словно скорпионом укушенный. Нервный мальчик.

— Отец Кристоф, простите, я не хотела Вас напугать.

— Сестра Катарина, — он мнётся, держа в одной руке пожухлый букет мимоз, а во второй — пылевую тряпку. Будто отгоняя наваждение, он встряхивает кудрявой головой, спешно, суетливо избавляется от мусора, отправляя его в корзину в углу, и протирает руки влажной салфеткой, пачку которых достаёт из кармана брюк. Дотошный мальчик. — Не ждал Вас сегодня, уже поздно, думал, вы приедете завтра…

— Получилось как получилось, отец Кристоф.

Шнайдер, будто заторможенный, переминается с ноги на ногу. Его мысли отчётливо читаются на его лице: “И что мне теперь делать? Куда её девать? Как неудобно…”. Своей нерешительностью он даёт сестре карт-бланш.

— Вижу, Вы устали, да и я вымоталась. Ещё утром работала в монастыре, потом долгий путь до Нойхауса, и вот теперь я у Вас… Давайте не будем мучить друг друга. Если Вы не против, я останусь на ночь, а детали предстоящей пресс-конференции мы обсудим утром.

— На ночь? — Кристофу плохо удаётся скрыть ошарашенность. — Да-да, конечно, в моём доме есть пустая комнатка, но там не прибрано…

— Не стоит, отец. Мы с сёстрами часто путешествуем с миссиями и привыкли ночевать в церквях. Где мне только не доводилось останавливаться! Самым необычным местом была маленькая деревушка на юге Словакии, где, по приданию, водились привидения! — она сочиняет на ходу, искусно изображая заливистый смех. Как бы между прочим она возвращается к сути дела: — В вашей церкви ведь есть комнатка для гостей, да? Я непритязательна, просто укажите дорогу.

Кажется, Шнайдеру становится легче. По крайней мере его приподнятые до сего момента плечи легко опускаются, а сжатые в нить губы чуть расслабляются.

Он жестом приглашает монахиню следовать за ним. Покинув молельный зал, они проходят трапезную, некий закуток с оргтехникой — видимо, приходской офис, и затем — служебное помещение пастора. Здесь отец Кристоф облачается перед службой, настраивается на проповеди, в общем — уединяется. С тыльной стороны церкви есть ещё одна дверь — прихожане ею не пользуются, и большую часть дня она заперта. Слева от запасной двери и наверх, и вниз ведёт дубовая лестница. С улицы церковь действительно выглядит достаточно высокой, однако, находясь в молельном зале, обыватель вряд ли догадается, где именно в помещении обустроен проход на второй этаж. Преодолев дюжину скрипучих ступеней, двое оказываются наверху. Здесь есть электричество, но вот малюсенькие окошки вдоль стен настолько грязны, что вряд ли способны пропустить достаточное количество света даже в самый солнечный день. Сестра едва поспевает за следующим по длинному тёмному коридору отцом Кристофом — ещё бы, такие ноги, разве за ними угонишься… Из коридора ведут всего четыре двери — как выяснилось, церквушка эта не так мала, как кажется. Одна из дверей опечатана клейкими жёлтыми лентами с полицейскими метками.

— Что это? — сестра останавливается напротив, с увлечением разглядывая странную дверь.

— Это комната отца Майера. Он здесь не жил, но часто оставался днём и на ночь, чтобы поработать. Что-то вроде его кабинета. Эта комната служила ему своеобразным местечком для уединения более двадцати лет. Когда отец пропал, полиция её опечатала. А здесь у нас архив — так, ничего интересного, коллекция сборников деревенских преданий, — Шнайдер небрежно указывает на запертую на висячий замок дверь напротив, — а далее по коридору — две гостевые комнаты. Выбирайте любую. Правда, на дверях нет замков, но будьте уверены — пока Вы здесь, никто не посмеет Вас потревожить.

Шнайдер произносит последнюю фразу с какой-то нескрываемой патетикой. Да, он любит свой проход и хочет, чтобы случайная гостья прониклась тем же чувством.

— Замечательно, отец, — отзывается сестра, распахивая дверь справа и щёлкая выключателем на стене. В комнатке нет окна, зато есть кровать, застеленная плотным тканным покрывалом. Наверняка, пыльным. Однако, если его скинуть, то бельё под ним может оказаться вполне себе свежим.

— Санузел у нас в подвале — от запасного выхода та же лестница ведёт вниз. Я оставлю свет включённым на всю ночь. — Кажется, Шнайдер потихоньку вживается в роль радушного хозяина. — В комнате есть розетка, если Вам надо. Интернета нет, но…

— Мне ничего не нужно, отец, всё и так замечательно. Скажите только, где бы в вашей милой деревушке я могла поужинать?

Шнайдер не ожидал такого вопроса. Хотя, собственно говоря, почему? Она долго до него добиралась, наверняка устала. Он вспоминает недавнюю беседу с одним из местных жителей и, не долго думая, приглашает монахиню прогуляться. До заведения Гюнтера всего минут десять пешим ходом, а готовят там замечательно. Да и на пиво никто не жалуется.

В кабаке шумно: рабочий люд ловит последние часы свободного времени перед тем, как отправиться отсыпаться перед очередной сменой. На вошедшего настоятеля взирают с удивлением, на сопровождающую его девушку в монашеском одеянии — и вовсе, разинув рты. Люд здесь простой, этикету не обученный. Заняв один из свободных столиков в центре, гостям не долго проходится ждать официантку. Одна из работниц — младшая дочь Гюнтера, тут же поспевает, чтобы принять заказ. Сперва на столе появляется пиво — тёмное, имбирное, свежайшее, и, чёрт возьми, крепкое, а уже через двадцать минут — картофельные оладьи и овощное рагу. Сестра выжидающе следит за Шнайдером, за тем, как тот поглощает напиток; не забывает отхлёбывать и сама. Кажется, неформальный контакт худо-бедно установлен, и она, как бы невзначай, возвращается к единственной по-настоящему интересующей её теме.