Лоренц, всё это время поражённым то ли скукой, то ли ностальгией взглядом наблюдавший за удалением подопечной, дивится такому её поведению. Он соскакивает со скамьи, ушедшей под его весом в почву уже почти до основания, и, бесшумно шагая ногами в мягких кожаных туфлях, идёт к монахине. Он хотел было спросить о причине её замешательства, но своим ответом она опережает его вопрос:

— Керпер, там фрау Керпер! Кто её пустил…

Делая инертный шаг назад, Катарина ступает прямо на белую епископскую туфлю, её нога соскальзывает, готовая подвернуться, и опешившая монахиня оказывается в шаге от того, чтобы рухнуть на мягкую рыхлую землю… Епископ подхватывает её под мышками и крепко прижимает спиной к себе — тоже инертно, инстинктивно и ни о чём не думая. Просто, чтобы не уронить.

— Кто её пустил, здесь же охрана… — продолжает мямлить сестра, ощущая, как вспыхивают её щёки. Эрегированный член епископа почти перпендикулярно упирается ей в поясницу, твёрдый, будто вместо крови налитый медью, и, насколько можно понять через несколько плотных слоёв одежды — огромный. — Что ей нужно? Что она вынюхивает? — Катарина не замолкает, ей кажется, что стоит замолчать, и мир рухнет. — Господин епископ…

Господин епископ уже давно переместил ладони с горячих подмышек на напряжённую грудь. Он елозит пальцами по поверхности серой рясы, и шерстяная ткань не приглушает ощущений — напротив, усиливает их. Он трётся восставшим членом о спину монахини, в уме прикидывая, что взять её вот так, стоя, не получится хотя бы технически: слишком он высок, слишком она миниатюрна. Мебели, кроме нескольких ненадёжных скамей, готовых при любом нажатии исчезнуть под землёй, в шатре нет… Поймав себя на том, что вместо того, чтобы оттолкнуть сестрицу и отправить восвояси, он занят поиском местечка для коитуса, Лоренц приходит в себя.

— Прости. Ступай, тебе пора, — бормочет он, осторожно отстраняя от себя разгорячённое тельце. — А если эта дура и впрямь там, пришли её сюда.

Катарина не сразу находится, что ответить. Она чувствует себя… обманутой? Епископу и раньше удавалось завладевать её чувствами — насладившись унижениями, он всегда доводил её до оргазма, предварительно как следует раздразнив. Ей было мерзко, противно и стыдно до ненависти к себе. Вытирая ноги об её душу, он заставлял её тело трепетать в постыдном наслаждении. Она знала, на что он способен, но… А ведь она никогда не видела его члена? Он обрабатывал её альтернативными способами, не требуя ответных ласк. Неоднократно она, сжавшись от страха, ждала его грубого вторжения, но каждый раз всё обходилось. А сегодня… За те несколько секунд, что Катарине довелось ощущать его внушительный ствол своей спиной, она уже почти приготовила себя к нему… Она его почти возжелала. Между ног щекочет неимоверно — такой невероятный ствол если не порвёт её, то точно сделает больно. После четырёх-то лет воздержания…

— Как это — прислать её сюда, господин епископ? Зачем? — Катарина задаёт самый очевидный вопрос, не отводя взгляда от вздыбленного бугорка, топорщащего епископскую сутану.

— Это уже не твоё дело, крошка. Только не сразу: выжди минут пять и приглашай мадам прямо в шатры, к её давнему приятелю, епископу аугсбургскому, на личную аудиенцию, — смеётся Лоренц, весело постреливая глазами.

Катарина не отвечает. Она резко отдёргивает край плащeвицы, без колебаний ухватившись за пыльное полотно всей пятернёй, и шагает прямо в свет. Она и знать не хочет, чем займётся её босс в ближайшие пять минут. Сестра ищет глазами стерву Керпер — вон она, шатается между сваленными на земле кусками металлических конструкций, сверкая бейджем. Кто-то же её пустил сюда — наверняка, муниципалитет. Катарина направляется к заклятой неприятельнице, вышагивая через всю поляну, не глядя под ноги, не заботясь о сохранности обуви. Она не может выбросить из головы Лоренцевский стояк. Всё это так нелепо! Как в дешёвых дамских романах, как во влажных фантазиях девственных гимназисток. И почему она никогда не задумывалась о том, какой он, епископский член? Одна мысль о нём страшила до отвращения. Мысль о нём больше не страшит и не отвращает. По виску монахини течёт струйка пота. Катарина вся взмокла.

— Фрау Керпер? — окрикивает доведённая собственными мыслями до исступления монахиня нежеланную гостью. — Господин епископ сейчас отдыхает вон в тооом шатре. Он ждёт Вас для приватного разговора. Не откажите в любезности.

Фыркнув вместо ответа, грозная дама уже направляется к громадной ярмарочной палатке. Катарина остаётся одна. Сегодня в ней что-то изменилось.

***

Когда епископ Лоренц покидал площадку у Центра международной торговли, день близился к закату. Основные работы были завершены, и то, что утром представлялось лишь нагромождением фрагментов сборных конструкций, хаотично набросанных островками по территории, ныне вполне напоминало скелет будущей ярмарки. То, зачем Лоренц пожелал видеть фрау Керпер, принято называть “поговорить по-хорошему”. “Ни нам, ни вам проблемы не нужны, в городе итак хватает передряг, давайте оставим распри в прошлом, давайте объединимся в созидании на благо нашей дорогой родины.” Тщетно. Чем более плавно лились епископские речи, чем шире он улыбался и чем навязчивее пытался внедрить дружеские нотки в свои слова, тем надменнее становилась общественница. “Вы закончили?”, — спросила она, когда он наконец беспомощно умолк, расписавшись в собственном бессилии. Фраза из дурного романа. По закону жанра право слова переходило к ней, и Лоренц, готовый к оборонительной риторике, уже настроился на злобную отповедь. Не понадобилось. “Вы оплошали, господин епископ. Между такими как вы, и такими как мы миру не бывать. Готовьтесь предстать перед судом”, — бросила она перед тем, как уйти. Дождавшись, когда топот её сапогов стихнет за границами шатра, Лоренц усмехнулся себе под нос.

— Ну нет так нет, — привычно, нараспев промяукал он. — Мы пойдём другим путём.

Завтра у кузины Марты юбилей. Епископ, конечно, помнит, но родня всё равно с самого утра не оставляет его в покое своими сообщениями с напоминаниями о торжестве. Ещё бы: дядюшка Кристиан — гвоздь любой семейной программы. Гордость семьи и душа компании. Вернувшись в резиденцию, Лоренц отпускает горничную, а Лео наказывает подать машину завтра чуть свет и быть готовым к дальнему путешествию — кузина проживает во Фрайзинге. Разоблачившись, отужинав оставленным приходящей по утрам кухаркой и разогретым в микроволновке стейком, опрокинув полстакана виски, он поднимается в кабинет. Прекрасный всё-таки выдался день. Он прощупывал Кэт, он хотел проверить, не спала ли с неё спесь, не вернулась ли былая податливость? Не скучала ли она? Он прощупывал её, а она нащупала его. Он готов поклясться — ей понравилось. Поколебавшись между открытым на главной странице сайтом вебкам-моделей и телефонной трубкой, он решает отложить онлайн-потехи на потом и набирает номер Катарины:

— Не спишь, Кэт?

— Зачем Вы звоните, господин епископ…

— Ну же, разве так следует отвечать своему начальнику? Я хочу, чтобы ты пустила слушок о том, что в смерти бедолаги Майера виноваты чёртовы “Нечужие дети”. Сама знаешь: настоятеля они прессовали, на приход нападали. Кто поручится, не завёлся ли в их рядах какой-нибудь фанатик, решивший взять правосудие в свои руки? Прикрепи многочисленные эфиры — Керпер никогда не стеснялась во всеуслышание обвинять отца Клауса в непозволительных вещах. Покопайся, не затесался ли среди её приверженцев какой-нибудь сумасшедший со справкой. Сейчас буйного найти — раз плюнуть. В общем, ты поняла, что делать. Если гора не идёт к Магомеду… Не к ночи он будет помянут.

По воцарившейся в трубке тишине, перемежающейся разве что тихими грудными вздохами, от которых сладко, Лоренц догадывается — сестра в растерянности и не находит, что сказать.

— Ах, Кэт, только не говори, что это плохая идея! Плохая идея — это пускать ситуацию на самотёк и оставлять доброго отца Кристофа на растерзание сектантам. Подумай, не лучше ли натравить одну чуму на другую? Клин ведь клином вышибают…