========== 18. Свечи, топоры и трубки ==========
Утро одиннадцатого мая выдалось тёплым, солнечным и немного ветреным. Агнес приехала засветло — спровадив детей и мужа навестить свёкров, она с чистой совестью отдалась подготовлению мероприятия. Домик у отца настоятеля скромный, тесный, но зелёная лужайка и уютный задний двор спасли ситуацию. На заднем двоpе разместили сразу несколько гриль-станций, под стряпню холодных закусок отвели кухню в доме, а лужайку решили предоставить в полное распоряжение гостей. Шнайдеру ничего не оставалось кроме как пригласить на свой праздник всех жителей Рюккерсдорфа, и сестра в тайне надеялась, что тем хватит такта хотя бы не заявиться в гости всем скопом — такого наплыва стеснённые условия отца Кристофа не вынесут. Пауль приехал, как только смог: в Нойхаусе накопилось много дел, а он не имеет обыкновения бросать задачи, требующие разрешения, на произвол судьбы. Пауль имеет две формы одежды — рабочую (ряса, сутана или строгий чёрный пиджак) и домашнюю (мешковатые джинсы и безразмерный свитер). Ни Агнес, ни даже сам Кристоф не привыкли видеть его в чём-то ином, и сегодня он их удивил, возникнув на пороге дома лучшего друга в узких брюках и облегающей чёрной футболке. Агнес долго исподволь наблюдала за старым знакомым — как дизайнер одежды, да и просто как женщина она не могла не отметить, что странный, неформальный, даже немного рокерский наряд ему удивительно идёт.
— Не хватает серёжек в обоих ушах — кажется, они ещё были при тебе, когда мы впервые встретились на вводной лекции для первокурсников? — не стесняясь, Шнайдер оглядел друга с ног до головы. Он ещё помнил, каким встретил Ландерса, и не мог не сообразить, что смена имиджа — не смена вовсе, а возвращение к истокам.
— Серёжки в шкатулке — они дороги мне как память. А дырочки всё ещё при мне, — в доказательство Пауль ущипнул себя за мочку уха.
Не желая оставаться без дела, он тут же присоединился к последним приготовлениям, найдя себе применение у Агнес на подхвате. Та очень обрадовалась не только любезно предложенной помощи — всё-таки, накормить такую ораву — задача не для одной пары рук, а от братца толку мало — но и внезапно возникшим на пороге кухни двум деревянным ящикам. Фирменный принт свидетельствовал, что посылки прибыли прямо из одной из частных саксонских виноделен.
— Шнай любит это вино, к нему приучил нас покойный Майер. Дань памяти, так сказать, — неловко объяснил Пауль.
— Два ящика — да это же сколько денег! — присвистнула Агнес.
— Не беспокойся, — задвинув ящики под стол и вымыв руки, Ландерс тут же приступил к резке овощей.
Обрадованная возможностью взять передышку Агнес невольно залюбовалась процессом: так бегло и умело получалось у Пауля кромсать овощи на одинаково мелкие кусочки. Как обычной женщине, матери и жене, иногда ей доводилось предаваться раздумьям и сожалениям. Эти молодые мужчины, такие как её брат и его друг, сделали благородный жизненный выбор, отдав себя в служение Богу и людям, но всё-таки человечеству будет их не хватать. Пауля будет не хватать — своим добрым нравом и умением управляться на кухне он мог бы составить настоящее счастье какой-нибудь женщины, оставив после себя не только заполненный радостными кадрами семейный альбом, но и качественное потомство. Награждая общество такими служителями, Церковь лишает это же общество таких мужчин.
Гюнтер с семейством и приспешниками — весь рабочий коллектив таверны и органa местного самоуправления полным составом — заявились на порог отца настоятеля ещё до полудня. “У нас же ничего не готово, мясо ещё даже не начинали жарить”, — засуетилась сестра, но Гюнтер пресёк её смятение. Оказывается, всем скопищем они направляются на охоту — в лес, с ночёвкой, и забежали с одной лишь целью — передать отцу Кристофу самые искренние пожелания. А мясом жареным владельца таверны не удивишь. Поблагодарив за преподнесённые дары — как всегда, что-то съестное, Шнайдер от души приветствовал мимолётных гостей, и те тут же поспешили откланяться. Кристоф смотрел им вслед, смотрел, как они удалялись в сторону леса, пока вовсе не исчезли из виду. Он никогда не понимал всех этих кровожадных развлечений вроде охоты, даже рыбалка ему претила, однако будучи вполне себе мясоедом, он внутренне упрекал себя за малодушие. Бывают же люди — им оленя завалить ничего не стоит, смотреть в глаза умирающему животному, прикончить его метким уколом в сердце, а после собственными руками освежевать, приготовить и съесть. И вот уже о красивом благородном животном напоминают лишь рога, служащие в прихожей вешалкой. Сам бы он, отец Кристоф, никогда не решился ни на какое кровопролитие… И снова неудобство из-за постыдного чувства малодушия.
Первую порцию сосисок водрузили на вертела после двух, следом последовали и говяжьи стейки. Мясо, заранее замаринованное по секретному рецепту семьи, привезла с собой Агнес. Вопреки её опасениям местные жители не ринулись на огонёк, едва почуяв аромат, все вместе — приходили семьями, компаниями, группками, поздравляли своего настоятеля. Дарили подарки — в основном какую-то ерунду для дома и быта. Впрочем, для таких как Кристоф — самое то. Кто-то не задерживался вовсе, кто-то оставался подольше. Например, семьи с детьми никуда не спешили, и Агнес была этому рада — наблюдая за беготнёй юных рюккерсдорфцев, за тем, как они, наевшись до отвала, бросали картонные тарелки в мешок для мусора и снова отправлялись играть, она пожалела, что не взяла с собой своих. Всё-таки детям раздольно на природе, в тихой деревушке, вдали от мегаполиса с его информационным шумом и вездесущей грязью. Повезло Кристофу получить именно этот приход — который час наблюдая за гостями, Агнес проникалась к ним всё бо́льшим доверием и симпатией. Повезло Кристофу…
***
Часы бьют три, и, как по расписанию, у лужайки тормозит чёрный мерседес. Из машины выходит незнакомая женщина — Кристоф, с волнением в сердце наблюдавший за появлением гостьи из окна кухни, и не узнал бы её, если бы не примелькавшийся автомобиль. Сестра Катарина собственной персоной: в длинном сарафане в мелкую вертикальную полоску, переливающуюся всеми цветами радуги и зрительно вытягивающую её невысокую фигуру. Лёгкие мокасины на ногах, сумка-пэтчворк и кулончик в форме гигантской слезы дополняют образ, но на этом монахиня не остановилась — Шнайдер сам предоставил ей в плане дресс-кода полный карт-бланш, и она аккуратно уложила волосы, загладив их назад, а лицо украсила лёгкими румянами, едва заметными тенями и яркой помадой. Тонкие неприкрытые руки придают образу хрупкости, а струящаяся на ветру ткань сарафана — настоящей воздушности. Дождавшись появления виновника торжества, она вручает Кристофу небольшую, тщательно перетянутую упаковочной бумагой и подарочной лентой коробку и просит открыть презент потом — после праздника, в одиночестве. Агнес не сразу, но всё же узнаёт в гостье монахиню с телевидения — прежде она видела эту женщину только на экране, и сейчас невольно удивляется, как всё-таки одежда меняет человека. Ей ли не знать, но всё же в рясу своих клиенток она ещё никогда не одевала, да и переодевать кого-то из рясы в открытый летний сарафан ей не доводилось. Залюбовавшись женщиной, проникнувшись к ней даже неким профессиональным интересом, она вдруг замечает, как похмурел Ландерс. Отхлёбывая вино из пластикового стаканчика, он глядит на гостью волком, исподлобья. Как это на него не похоже! Он злится? Да не может быть — наверное, просто показалось.
— Здравствуйте, я Катарина, сестра Катарина, а Вы, должно быть, сестра отца Кристофа? Он много о Вас рассказывал! — за открытой улыбкой и нежным рукопожатием стоит безобидная ложь — о существовании у Шнайдера родной сестры монахиня узнала лишь накануне.
— Очень приятно! Да, я Агнес — старшая сестрица этого молодого знатока псалмов. Хотите вина?
Сами не заметив как, женщины оказываются на заднем дворике. Что-то притягивает Агнес в молодой монахине.
— Я всю жизнь провела в окружении воцерковлённых людей, — начинает она издалека, — и мой брат, и Пауль — их становление как священнослужителей проходило на моих глазах. Но вот с кем мне ещё не доводилось общаться — так это с женщинами в сане! Даже спрашивать не буду, что сподвигло Вас выбрать путь служения… Но как же это интересно!
