Но вот утренние пробежки — явно не её тема. Плюнув на навязчивое помигивание шагомера, указывающего на недостаточность преодолённой дистанции, она направляется обратно. До приезда рабочих нужно ещё сделать пару деловых звонков. Один начинающий режиссёр запросил у неё разрешения использовать церковь и окрестности как натуру для своего первого фильма. Кино по реальным событиям, по горячим следам, так сказать. Жанр — драма, триллер, детектив. Даже спонсоры уже нашлись. Фрау радуется: кино — отличная реклама для будущего музейного комплекса. А уж сценарий она утвердит лично и актрису на свою роль выберет помоложе да постройнее…
Тишина рвётся на части хриплым карканьем — то вороны поднялись в воздух и кружат над дряхлым покосившимся чучелом, грозящим не сегодня завтра и вовсе рухнуть наземь. Воронам неймётся. Земля примет всех.
***
— Если хочешь, я на смену сегодня выйду, а ты дома останься, полечись.
Кэт обеспокоена состоянием подруги: простудившись ещё в пути, та долго храбрилась, виня в своём ухудшающемся с каждым днём состоянии крепкие словенские сигареты, но Катарина подозревает чего похуже. Как бы не пневмония… Стационара в Пуще нет, только поликлиника, а если бы и был… Они — невидимки, трое привидений в доме без номера, что стоит в конце улицы, у которой нет названия. На местной мебельной фабрике было только одно место — и подруги его делят, чередуя смены: одна — у станка, другая — дома, с Клеменом.
— Забей. Отработаю, не помру. Есть новости по поводу школы? — Штеффи тихонько отворачивается, незаметно сплёвывая на зажатую в кулаке белую салфетку — снова кровь…
С тех пор, как им состряпали документы, у обеих как будто от сердца отлегло. Новые паспорта — путёвка в новую жизнь. Номер на троих с видом на трухлявый забор и аккуратные грядки. Но Клемен, по крайней мере, в сентябре сможет вернуться к учёбе, а ещё Марго обещала Катарине поговорить с директором и, если получится, устроить её учительницей немецкого. В условиях, когда каждый житель селенья живёт лишь одной мечтой — перебраться на Запад, учительница немецкого местной школе не помешает.
— Думаю, всё получится. С двумя зарплатами попроще будет. Крышу подлатаем, Клемена приоденем…
Марго — старая цыганка, выделила чужестранкам брошенный покосившийся домишко в глухом тупике не окраине села. Они ей всем обязаны. Добравшись до Пущи ни живые ни мёртвые, падая с ног от усталости и голода, девушки насилу нашли цыганскую общину, да так и пропали бы, если б не записка от Радека и святой Николай. Их приняли. Им дали шанс на новую жизнь, и обе благодарны, понимая, что жизнью, которая в любой момент может оборваться, случись беглянкам пересечься с представителями миграционных служб или европола, они обязаны смуглой старухе.
Ванной в доме нет — Штеффи купается на улице, обливая себя из садового шланга. Как быть, когда наступит зима, они не знают — печь разрушена, а денег на починку пока тоже нет. Но они не унывают. Даже помидоры посадили под окном — если повезёт с погодой, успеют снять к сентябрю запоздалый урожай. Закончив с водными процедурами, Штеффи любовно оглядывает насаждения, проверяет подвязки, теребит колышки — крепко ли стоят? Прицельным щелчком сбивает с листа колорадского жука — нужно будет опрыскать…
Тем временем Катарина тихонько молится. Почти тайно — делать это при подруге ей отчего-то неудобно, а не делать этого она не может. Верь-не верь, но это святой Николай их спас. Наскоро перекрестившись, холодными губами она касается тёмного серебряного оклада — Николай устроился в уголке, на полочке, как положено, и лампадка всё время горит, даже ночью. Марго Николая не взяла: сказала, они привезли ей внука, и это — достаточная плата за помощь. Конечно, никакой Клемен ей не внук: он сирота, как выяснилось, да ещё и из другого региона. Но у стариков такое бывает: как прикипят к кому-то — не оттянешь. Клемен метил в ангелы, да и угодил в их число, сам того не ведая. Он — их ангел-хранитель на новом месте. Пока лето, целыми днями пропадает в таборе. Уж чему его там нaучат… Да точно не откровениям каких-то лжепророков — и то ладно. Но скоро школа, и Катарина не теряет надежды вырастить из приёмыша гражданина с достойным будущим. Гражданина без прошлого.
Штеффи возвращается в дом, хватает сумку и отправляется на работу, на ходу силясь заглушить очередной приступ кашля. До фабрики пару километров всего — дотопает пешком, хотя мерседес всё ещё с ними: вон он, стоит под одичавшей грушей, с пустым баком, грязными стёклами и фальшивыми немецкими номерами. Старый добрый мерседес.
Дождавшись, пока подруга скроется из виду, Катарина достаёт мобильник — подарок одного из местных. Конечно, ворованный. Но без телефона никак, а денег всё равно нет. К Кэт здесь вечно кто-то клеится — миниатюрная немка с эксцентричной стрижкой быстро снискала популярность среди здешней шантрапы, и она отбивается, как может, а слухи о них со Штеффи уже поползли… Да кому какое дело. Номер монастыря она помнит наизусть — хоть бы трубку взяла сама настоятельница, а не кто-то из сестёр…
— Алло?
— Матушка Мария, это…
— Катарина?
— Да.
— Где ты? Жива, дочка? Тебя ищут! Ты как?
Кэт сглатывает слёзы прежде, чем ответить:
— Не выдавайте меня, матушка. Сотрите мой номер, удалите историю звонков, умоляю. Только не выдавайте. А мерседес… Я верну. Деньги пришлю, когда заработаю! Я… Я скучаю. По Вам, и по сёстрам, и по…
— Да Господь с тобой, детка! Ни о чём не думай. Я уж и не надеялась на весточку… Ты это, будь осторожна. Да поможет тебе Иисус. И знай — я молюсь за тебя…
Кэт сбрасывает звонок и заходится в беззвучных рыданиях. Тихонько опустившись на древесный пол, она плачет, подперев впалые щёки исцарапанными кулачками. Как долго она хотела позвонить, да всё не решалась. Зря. Оказывается, в том мире ещё остался кто-то, кому не всё равно.
Древний пузатый телевизор забурчал в углу. Очередной подарок от очередного ухажёра — собственно, так они с подругой хатку-то и обустроили. Сквозь косые полосы эфирных помех и пелену недоплаканных слёз она видит его. Сперва ей кажется, что это сон — ведь он часто ей снится. Но не сейчас. Кардинал Кристиан Лоренц прибыл в Любляну на внеочередное заседание кардинальской коллегии. Официальный визит высокопоставленного немецкого клирика сопровождается посещением отдалённых приходов и общением со словенскими верующими. На одно мгновение камера выхватывает прямой взгляд кардинала — и Катарина ловит его прямо в себя, как бейсбольный кэтчер ловит мяч своей волшебной перчаткой. Две вещи останутся с ней навсегда — страх и тоска. Поднявшись на ноги, она бежит из дома — от телевизора и от того, кто в нём. В кармане пара десятков евро, а значит, нужно успеть на рынок, выторговать продуктов по дешёвке — цыгане научили её не только сносно говорить на местном языке, но и торговаться на нём — и приготовить ужин к возвращению Штеффи и Клемена. Ужин на троих стал в их доме чем-то вроде ритуала — добровольного, но выполняемого беспрекословно. Этот ритуал призван скрепить узы, держащие троих скитальцев под этой крышей вместе. Потеряв всё, здесь каждый из них обрёл то, чего не имел никогда — настоящую семью.
***
— Кажется, уснул, — Пауль тихонько прикрывает дверь и выходит к гостье: Агнес привезла лекарства и осталась на чай.
— Я так рада, что он наконец дома, — женщина несмело отхлёбывает душистого отвара и судорожно отключает разрывающийся телефон. Заказчики звонят, не прекращая: “Фрау Шнайдер, Фрау Шнайдер” — бизнес идёт в гору. Хотя по документам она числится под фамилией мужа, для клиентов ателье она осталась известна под своей девичьей: с женщиной её профессии иначе и быть не могло. Как ни настаивала она на том, чтобы после госпитализации брат поселился с ней, в их отчем доме, тем более что ни муж, ни дети не были против, Кристоф ни в какую не соглашался. Он обрёл свой новый дом здесь, в Нойхаусе, и, пока он ещё не совсем здоров, за ним присматривает добрый Пауль, а после, возможно, Агнес с мужем купят ему отдельный домик где-нибудь по соседству. В этой деревушке ему хорошо, а это главное. — Даже не знаю, как благодарить тебя за помощь. Не каждый друг способен на такое самопожертвование.
