– Очевидно, думать головой, прежде чем что-то флитить. А кроме этого… не знаю… переждать? Вряд ли я что-то еще могу сделать.

– И ты не собираешься… ну… воспользоваться ситуацией?

Да она издевается.

– Боже, Рейч, не надо так на меня смотреть.

– Прости, конечно, но… в каком смысле «воспользоваться ситуацией»? Неужели мало, что все и так считают меня жалкой дурехой? Вот хочешь посмотреть, что они говорили, а?

Я вытащила телефон, кликнула по иконке Flit. Сердце бешено застучало. Мысль о том, что Мо – даже Мо! – увидит все это, ужасала. Она теперь будет смотреть на меня иначе? Жалеть меня? Я читала это в ее взгляде. Мо протестующе подняла руку и замотала головой. Я выдохнула, испытав гораздо большее облегчение, чем сама смогла бы себе признаться.

– Ты слишком впечатлительная, Рейчел.

Мне понадобилось жуткое усилие воли, чтобы не начать плеваться на нее кипятком прямо там. Нашла время такое заявлять! А Мо, кажется, даже не замечала ничего, потому что перла вперед, как бульдозер.

– Они просто завидуют. Ну сама подумай. Все эти люди – никто, но все они знают, кто такая ты. Если правильно разыграть эту карту, то об этом узнает и кое-кто еще.

Она это о Кайле? Неужели Мо думает, что есть шанс…

– Можно воспользоваться этим, чтобы попасть на курсы.

Мы с Мо планировали присоединиться к летней программе для начинающих драматургов. Невероятно амбициозное мероприятие, надо сказать: те, кто туда попадали, жили в Нью-Йорке и работали с настоящими актерами и режиссерами. Каждого участника туда отбирали лично на основе интервью с кучей творческих вопросов (и таких же творческих ответов) плюс полноценной одноактной пьесы. Мы хотели как команда подать «Два поколения». Сайт программы сообщал, что места для творческих дуэтов «ограниченны», но и народу туда, наверное, обращалось куда меньше. Во всяком случае, все наши школьники-драматурги как с писаной торбой носились со своим «личным ви́дением». К тому же, если мы заявимся поодиночке и одна попадет в программу, а другая нет – особенно Мо, – получится просто некрасиво.

– Каким образом?

Она пожала плечами.

– Моя кузина изучает драматургию в Йеле, и она говорит: все знают, что тот, кто знаменит, изначально в привилегированном положении. – Мо оттолкнула от себя поднос, он поехал по липкой деревянной столешнице. Я постаралась не наброситься на него и не начать подбирать остатки еды. – Есть там какой-то парень из популярной мальчиковой группы, который даже экзамены не сдает. А еще у одного папочка – крутой продюсер в Лос-Анджелесе, так что оценки этому парню поставят, даже если он едва умеет читать.

– Быть знаменитой потому, что тебя все ненавидят, – немного другое, Мо. Никому такого не пожелаешь. – Моника нахмурилась, открыла рот, будто собираясь возразить. – И я все равно не понимаю, как это может нам помочь попасть в программу.

– Такие мероприятия обожают публичность. Если ты – интернет-сенсация с миллионами подписчиков, организаторы наверняка захотят, чтобы ты рассказала об их программе. Точка.

– Да, но я не интернет-сенсация.

– А могла бы ею стать. – Я закатила глаза, но Мо было начхать. – Обо всем, что случилось, можно было думать с двух точек зрения: позволить всем злиться, завидовать тебе и не делать ровным счетом ничего, поскольку действительно никто не знает, как долго это будет продолжаться. – Моника накрутила на палец тугой локон. Она не стриглась и не красила волосы с первого класса, и дотрагиваться до них уже давно вошло у нее в привычку. – Или можно попытаться воспользоваться ситуацией, прежде чем все заглохнет само собой.

– Не думаю, что стану в это ввязываться, Мо. Я просто хочу, чтобы все прекратилось.

Подруга фыркнула и ткнула пальцем в телевизор, висящий метрах в пяти от нас. По утрам все экраны и в столовой, и в классах были настроены на школьные объявления, но после одиннадцати их переключали на нормальные каналы, то есть на кабельные. Обычно на телевизоры никто даже внимания не обращал, но сегодня все к ним будто приклеились.

– Сдается мне, деваться тебе уже некуда.

На экране был Кайл. Он легко улыбался и махал в камеру, а потом поворачивался и убегал в школу. Он выглядел так, будто общался с телевизионщиками всю жизнь. В кадре появилось синее окно с логотипом

Flit. «893271 рефлит, и число это все прибавляется» – значилось в бегущей строке наверху экрана. Я вновь повернулась к Мо, чувствуя, как желудок ухает куда-то в район коленей.

Мои родители вообще-то почти не смотрели местные новости, но что если им расскажет кто-то из нашего городка? Например, упомянет об этом у мамы в цветочном магазине? А она любит поболтать с клиентами. И опять же: кто знает, что моя мама решит устроить? Привяжет меня к кровати, пока не посчитает, что психическое состояние ее дочки вновь «стабильно»? А вдруг она вообще не отпустит меня на писательские курсы? Кстати, я, наверное, сумела бы выжить на диете почти из ничего. Ибо съесть что-либо, не опасаясь, что меня тут же вывернет, я сейчас точно не могла.

На утренних уроках девчонки то и дело украдкой меня фоткали. Даже такие, как Эрин Ротштейн, хотя у нее-то наверняка были мои фотки с летних вечеринок, на которые я приходил вместе с Эммой. А когда выпуск новостей вышел в эфир, я едва смог пробраться через вестибюль школы.

На большой перемене в общей гостиной меня обступила толпа девятиклассниц, которых я до этого даже ни разу не видел. Одна попросила меня расписаться у нее на туфле. Интересно, она теперь босиком ходить будет или у нее запасная пара есть? К сожалению, когда она ко мне подошла, то уже держала туфлю в руке, и сквозь толпу я не разглядел ее ноги. Но обувь таки подписал. М-а, автографы на туфлях. Я что, уже превратился в рок-звезду? Эдак и до автографов на лифчиках недалеко… Кто-то сильно хлопнул меня по спине.

– Братан, кто бы мог подумать, что засранец вроде тебя наделает столько шухеру, а?

Я повернулся к Дэйву. Он улыбался как ошалелый и пялился на худенькую брюнетку на полголовы ниже его. С его лысиной и накачанными мускулами смотрелось это жутковато. Вся команда знала цену россказням Дэйва. Дэйв в раздевалке – это бесконечные истории о том, как он в очередной раз кому-то «вставил». Дэйв с реальной девушкой – жутко нервничающий тип, который даже слова в предложение связать не может.

Брюнетка выпучила глаза и то ли кашлянула, то ли хихикнула, а потом протиснулась сквозь толпу и исчезла. Другие девушки тоже испарились вслед за ней. У Дэйва появилась личная буферная зона. Но мы с ним так давно уже играли в лакросс, что могли по умолчанию считаться почти друзьями.

– Как делишки? – спросил я наконец.

Дэйв вообще не особо умел поддерживать беседу.

– Ничего особенного. – Он зевнул. Зевок вышел явно притворным. – Я тут подумал, раз уж тебе теперь на ближайшие месяцы за глаза хватит озабоченных младшеклассниц, Эмма, типа, свободна?

На автомате я чуть не ляпнул «нет». Но после того, что было вчера…

– Тебе лучше у нее спросить, – ровным голосом ответил я. – У нас с ней все сложно сейчас.

– То есть ты не против, если я ею займусь? – Он показал мне язык – он словно розовый слизняк выполз изо рта.

– Ну да, чувак. Я не против.

Хотел было добавить, что только полный придурок стал бы меня о таком спрашивать, но тут Дэйв вдруг расхохотался. Словно старый глушитель зарычал, вот честно.

– Расслабься. – Он поднял обе ладони, показывая, типа, что сдается. – Я прикалываюсь, братан.

Дэйв ткнул меня кулаком в плечо. Я постарался не вздрогнуть и не поморщиться.

– Ты правда думаешь, что я стал бы вот так встревать, а?

– Нет. – Мой рот переполнился слюной, и пришлось сглотнуть, чтобы не плеваться. Я хохотнул. – Скорее, тут в Эмме дело.

– И я даже не удивляюсь, чувак. Эмма ведь…

Он присвистнул и изобразил соответствующее движение рукой в районе пояса. Пришлось засмеяться, хотя я почувствовал, как сжались мышцы живота, пытаясь не дать мне врезать этому поганцу в челюсть. Дэйв склонил голову набок.