– И все? – он приподнял левую бровь.

– А…есть что-то еще?

– А то, – он аккуратно наполнил фужер и продолжил: – Итак, начнем с начала… Во-первых, по легенде Морган нанялся юнгой на корабль, идущий на Барбадос, где его, якобы, продали в рабство на три года за оплату перехода через Атлантику. Во всяком случае, так писал Эксквемелин, правда, сам Генри Морган всегда отрицал этот факт. Во-вторых, история взятия Маракайбо Морганом практически без изменений переписана Сабатини – брандер, ложная атака, вплоть до адмирала испанцев – извечным врагом Блада был дон Мигель д’Эспиноса-и-Вальдес, тогда как Моргана в бухте Маракайбо запер дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса, улавливаешь сходство? Ну и, в-третьих, да, губернаторство на Ямайке.

– А почему практически без изменений?

– А-а, тут мы подходим ко второму прототипу – Жану-Давиду Но, более известного как Франсуа Л’Оллонэ, по прозвищу Fléau des Espagnols³. У Блада с ним мало общего, но Сабатини все-таки использовал Л’Оллонэ – для описания мелких подробностей, к примеру, с целью придания правдоподобности истории о захвате Маракайбо. Если помнишь, Блад в разговоре с Каузаком упоминает о крепости у Гибралтара, куда сбежали все испанцы из Маракайбо, и у которой они потеряли, по-моему, три недели. У Л’Оллонэ так и было – испанцы прорубили в джунглях фальшивую дорогу, ведущую в трясину. Л'Оллонэ, однако, не растерялся и под сильным мушкетным огнем наладил строительство гати, по которой достиг ворот крепости, где четыре сотни флибустьеров были встречены залпом картечи. Потеряв полсотни бойцов, Л'Оллонэ приказал поворачивать назад. Торжествующие испанцы покинули крепость и ринулись в атаку, оказавшуюся для них гибельной – в рукопашном бою флибустьеры не знали себе равных. На плечах откатившихся испанцев они и ворвались в город.

– Забавно…

– Для защитников города – навряд ли… Другая мелочь – после кораблекрушения у берегов Кампече и схватки с испанцами пираты были разбиты, уцелел только Л'Оллонэ, притворившись мертвым. Переодевшись в испанское платье, он отправился в ближайший город, где подговорил негров-рабов украсть у их хозяина рыбацкий баркас, на котором он и преодолел 1200 морских миль, отделявших его от Тортуги. Заметь, что эти воды кишели испанцами, к тому же они и по сей день представляют сложность для навигации, так что береговые братья вполне оценили мастерство Л'Оллонэ. Ничего не напоминает?

– Точно… Блад хотел бежать с Барбадоса на лодке, но не на Тортугу, а к голландцам, на Кюрасао.

– А по итогу где оказался? – насмешливо спросил он. – Да, если ты помнишь, пиратствовал Блад только против испанцев, в то время, как прозвище Л'Оллонэ, как говорилось выше – «Убийца Испанцев». Так что как не крути, но от Моргана Сабатини одарил Блада удачливостью и военной гениальностью, а от Л'Оллонэ – дерзостью…

– А от Уильяма Дампира?

– Образ пирата-джентльмена. О, я вижу тень разочарования! Да, не Арабелла Бишоп, а именно Уильям Дампир явился причиной его благородства и утонченности. Английский корсар, которого его биографы часто называют «пиратом-ученым». Он совершил три кругосветных плавания, написал несколько книг и был членом лондонского Королевского общества.

– Это которое Британская Академия наук?

– Ага. Ты только представь – пират, изгой общества – и три, я подчеркиваю, три кругосветных путешествия! Дампир привлекался Советом по торговле и плантациям в качестве эксперта по вопросу борьбы с пиратством, в частности, в бассейне Индийского океана – в районе Мадагаскара.

– Ну, это я бы ему в заслугу не поставила! – возмущенно фыркнула она. – По сути, он своих же товарищей сдавал.

– По сути – Блад тоже взял королевский патент. И должен был тем же самым заниматься – своих товарищей отлавливать. Да помню, помню… – он поднял вверх руку с фужером. – Только ради спасения мисс Бишоп. Но факт был?

– Ну, был, – неохотно согласилась она. – Слушай, а что с ними потом стало? Ну, как они умерли?

– Морган спился, умер от цирроза печени в Порт-Ройяле 25 августа 1688 года. Был торжественно, с подобающими его сану церемониями, похоронен в церкви святой Екатерины. Однако спустя четыре года произошло сильное землетрясение, море захлестнуло город, разрушило и уничтожило кладбище и много зданий.

– Что, совсем? Полностью?

– Полностью. Окончательно и бесповоротно… Л'Оллонэ со своими людьми попал в руки дикарей предположительно в 1669 году. Был, как указывает Эксквемелин, разорван в клочья, зажарен и съеден.

– Жуть, блин… – она поежилась.

– Ты просто не умеешь его готовить. И…что-то еще… А-а, не ругайся… Уильям Дампир умер в марте 1715 года, оставив после себя долги на две тысячи фунтов стерлингов. Место его захоронения неизвестно.

– Подожди… – она нахмурилась. – Получается, что не существует даже их могил? И это одни из самых известных пиратов?

– А тебе известно, где похоронен Питер Блад?

– Нет, но… – она замолчала.

– Вот тебе и последнее сходство, – устало произнес он. – И лично меня сие успокаивает и окончательно примеряет с окружающей действительностью.

– В смысле?

– В прямом, – коньяк наконец-то снял последние тормоза. – Все, абсолютно все, озабочены, где и как их похоронят. А я вот что думаю – если от таких людей, людей, делавших историю, и какую историю! – ничего не осталось, то кто по сравнению с ними мы? Великие путешественники вокруг собственного дома? Победители тараканов и комаров? Первооткрыватели тушенки и кильки в томатном соусе? Губернаторы дачных домиков в деревне? Капитаны резиновых лодок?

Он снова замолчал, как бы со стороны оценивая философский смысл своего последнего высказывания. Стало очень грустно, отметил он, очень. Впрочем, есть классическое средство, ну, остатки классического средства поправил он сам себя и тут же с самим собой согласился. И прелесть в том, что не надо делиться – то ли коньяк сделал свое дело, то ли объем знаний оказался чрезмерным – но собеседница мирно спала на его плече.

Бутылку, как оказалось, удалось схватить в самый последний момент – в следующее мгновение ее менее удачливые и более пустые подруги со звоном покатились между рядами кресел по направлению к кабине пилотов. Посадка, пришло понимание, однако пилот крут – с таким углом тангажа можно ведь прямиком на том свете очутиться. Кривая усмешка и последнее на сегодня пожимание плечами подвело итог дня.

А кто сказал, что на том свете хуже, чем на этом?

Молчание затянулось, и он ничего не мог с этим поделать. И не потому, что до начала отсчета оставались мгновения. И не потому, что у большинства команды не было никаких шансов пережить это дело, а ведь с некоторыми он плавал более пяти лет. И уж вовсе не потому, что он испытывал угрызения совести.

Он со всей очевидность понял, что это будет их последнее плаванье – и пусть конец для всех будет разным, но он будет – и сомнений в этом никаких. И вроде как людей надо ободрить, поднять боевой дух – ибо впереди самый тяжелый и самый важный бой в их жизни. Вот только…

Лично для себя слова он знал, ибо уже не раз твердил их днем и ночью – ты последний, Лис, и вокруг тебя никого – одни торгаши и бездарности – ты, именно ты, олицетворяешь собой истинное пиратство, точнее, его закат. И только от тебя зависит, каким он будет…

– Я буду говорить быстро, один раз и начистоту. Наш план удался – мы в Кальяо и сокровища на борту…

– Но вице-король запретил нам выход в море до прихода конвоя, и на борту у нас двадцать испанцев… – дальнейшая речь первого помощника закончилась невнятным, но громким сглатыванием слюны, чему способствовало лезвие абордажной сабли у горла.

– Забыл предупредить, – спокойно продолжил он. – Мне нужно ваше молчание, а каким оно будет – полным или мертвым – решать каждому из вас. Итак, сокровища на борту корабля, и, по счастливому совпадению, мы тоже. И беспокоит меня вовсе не вице-король, и не спящий сейчас гарнизон форта, а то, что корабль до сих пор еще не наш. Ибо будь все наоборот, каждый из вас сейчас бы тратил свою долю сокровищ, пока что в воображении конечно, а не слушал прописные истины в моем изложении. И, прежде чем мы пойдем на абордаж, запомните три вещи. Во-первых, отступать нам некуда, следовательно, мы обречены на победу. Во-вторых, испанцы должны умереть все, быстро и тихо. В-третьих, каждый погибший с нашей стороны увеличивает долю выживших. Ибо, как сказано Господом нашим и Генри Морганом, – он хищно оскалился, – чем меньше нас, тем больше придется на долю каждого. План!