Значит, ты вернул Одиночество…

А ведь мне и вправду хочется снега. И значит, страшнее одиночества ничего нет. Ничего, кроме одиночества возвращенного. Квадрат в квадрате. Куб в кубе. Нет, чтобы корень из корня, развеселился он. И сразу вспомнил школьного учителя физики, который всегда был в отличном настроении, и только однажды на лабораторной работе посмотрев ему в тетрадь, чуть насмешливо и грустно спросил:

– Кто тебе сказал, что квадратного корня из минус единицы не существует?

– Правила…

– Правила?! А для чего тебе нужны правила? Соблюдать или нарушать?

– Смотря по обстоятельствам! – дерзко тогда ответил он, уже тогда слывший неподконтрольным юношей.

– Так я и думал. Беспринципная молодость, – физик грустно посмотрел ему в глаза, и он ужаснулся, увидев там побежденную мудрость и бесконечную пустоту. Глаза напоминали два ствола, которые держит усталый и еле живой солдат после многодневной битвы, которые смотрят чуть вниз, черные от пороховой гари, иссеченные бесчисленным количеством выпущенных пуль, дымящиеся сизым дымком. Их глубина неизмерима, потому что с одной стороны находится Жизнь, а там, из черной бездны на нее смотрит Смерть.

– А как надо? – он был выбит из седла только что увиденным.

– Или живи по законам общества, а потом и умирай по ним же, или живи вне общества и вне его правил, а когда Смерть ухмыльнется тебе, то все, что тебе останется, это усмехнуться ей в ответ.

– А чему равен корень из минус единицы?

Физик обернулся, посмотрел на него с десяток секунд и произнес:

– Абсолютному одиночеству.

Затем медленно развернулся и ушел в лаборантскую, где десять минут спустя повесился. Ходило много слухов тогда – почему, из-за кого, как же так и прочее, прочее, прочее. Он тогда отрешенно простоял все три дня на переменах у раскрытого окна в зале на втором этаже, а когда кто-то из приятелей поинтересовался его мнением, коротко бросил:

– Он понял, чему равен корень из минус единицы.

И я сам теперь очень близок к этому, признался он звездам, все ярче и ярче разгоравшимся над его головой.

– Пора, – сказал он сам себе. Выплюнул соломинку, поднялся со ступенек. Отряхнулся, кинул прощальный взгляд на памятник Ленину. Вождь мирового пролетариата все также уверенно смотрел вдаль – в будущее, видимое одному ему. Майор последовал его примеру, но кроме еловой рощицы ничего не увидел.

А я ведь и вправду последний, внезапно подумал он, и не просто один из последних, а один и последний. Реликт, определил он, да, именно реликт, как там по латыни-то, он слегка наморщил лоб, пытаясь воскресить в памяти еще не совсем умершие остатки классического образования – точно, relictum, остаток то есть. Вид растений и животных, сохранившийся как пережиток минувших эпох, как остаток далекого прошлого и не имеющий больше аналогов в современном мире.

Реликт. Могиканин. Форвард, никогда не желавший играть в защите. Истребитель, всегда взлетающий поперек взлетной полосы. Акела, Волк-одиночка. Мизерная часть имен, которые он носил! Ведь, в конце-то концов, что значит имя? Набор букв, символ или что-то большее? Это я сам, то, кем сегодня являюсь, чем сегодня живу.

И ради этого я готов умереть.

Закат между тем становился все бледнее, звезды все ярче, сигнализируя о том, что 15 июня 2010 года подходит к концу, ничего не обещая в будущем, и ничего не требуя от прошлого.

Грустно видеть, как еще один усталый человек прекращает играть в покер…

– Господин губернатор, мне кажется, что вы приукрашиваете то положение, в котором оказались. Лима для вас – лишь временное убежище. Ведь вам не хуже меня известно, что армия Сан-Мартина уже в каких-нибудь ста пятидесяти милях от столицы, не пройдет и месяца, как город падет. В связи с этим мне представляется возможным несколько увеличить вознаграждение как мое, так и команды в целом.

Губернатор, худощавый пожилой человек неопределенного возраста, поднялся со стула и нервно потер вспотевшие ладони друг о друга. Подойдя к окну, он пристальным взглядом окинул бухту, у причалов которой, словно насмехаясь над некогда преуспевающим портом, покачивался один-единственный корабль. Погрузка груза шла полным ходом, удивление вызывало лишь небывало мощная охрана, хотя, он слегка скривился от боли в пояснице, если знаешь о характере груза, то даже такая охрана покажется недостаточной.

– Вы знаете нашу цену, сеньор капитан, – сухо ответил он.

– Я торговец. И не являюсь вашим подданным. В предложенной вами сделке меня устраивает почти все, за исключением платы за риск. Согласен, я не испанец, и не имею неограниченного кредита доверия с вашей стороны, однако вот уже пять с лишним лет я хожу между различными портами Чили, Перу и Панамы. Не скажу, что репутация моя безупречна, редкий купец не пытается увильнуть от пошлин и налогов, но во всем остальном… – капитан сделал паузу и выжидающе посмотрел в невыразительные глаза наместника Его Католического Величества.

– Хорошо, – нехотя согласился тот после пятиминутного молчания. – Но не более полутора процентов.

Сидевший рядом с капитаном помощник, с напряжением слушавший диалог, с явным облегчением перевел дух.

– Нет, – капитан завладел золотым подсвечником и с интересом начал изучать его. – Старая вещь. Итальянская работа. Продать не желаете?

Прошло четыре дня, губернатор устало оперся об оконную раму, а я толком не только не ел, но и не спал. Четыре дня в порт Кальяо свозят привезенные со всех концов Южной Америки сокровища. Зрелище конечно потрясающее, особенно если учесть, что это не просто золото, серебро и драгоценные камни, а настоящие произведения искусства, отчеканенные и ограненные лучшими мастерами континента. Чего стоит, например, двухметровая золотая статуя Пресвятой Девы Марии с младенцем на руках – главного украшения католического храма в Лиме. А Звезда Кастилии – бриллиант чистейшей воды, который не просто редчайший по величине камень, но и символ величия Испании? А теперь представьте, как все это охранять, имея всего около двухсот человек гарнизона и город на краю бунта, да к тому же осаждаемый повстанцами. Губернатор покачал головой, пытаясь отогнать подступающий сон. Капитан Томпсон прав, не пройдет и месяца, как Лима падет, и все сокровища будут не просто потеряны для короны, они будут уничтожены ордами варваров, революция для которых – лишний и совершенно законный повод грабить и убивать.

– Какой процент вы хотите?

– Полтора процента недостаточно, согласитесь, – Томпсон продолжал крутить в руках подсвечник. – Скажем… Удвойте ваше предложение, сеньор, и я уверен, команда будет не против.

Его помощник усиленно закивал головой, соглашаясь с мнением капитана.

– Это для команды, – согласился с ним губернатор. – А лично для вас?

– Моя доля неотделима от командной, – капитан улыбнулся уголками губ. – Сверх нее мне ничего не нужно… Вот разве только этот подсвечник?

– Бога ради, – махнул рукой испанец, подумав про себя, что в скором времени от его особняка камня на камне не останется, какой уж тут подсвечник.

– В таком случае с вечерним отливом мы выходим в море, господин губернатор. – Томпсон с достоинством встал из-за стола, и его помощник тут же последовал его примеру. – Разрешите откланяться.

– Не смею вас задерживать, сеньор капитан. Боюсь только, что ваше отплытие задерживается как минимум на сутки. Окончательное решение по нашей сделке примет вице-король Перу, дон Хоакин де ла Песуэла, который должен прибыть в Лиму завтра. О, не волнуйтесь, – губернатор поднял вверх руки, заметив легкое облачко недовольства, мелькнувшее в глазах англичанина. – Я уверен, что финансовая сторона вопроса его не интересует. Его заботит лишь безопасность груза, вот почему я взял на себя смелость разместить у вас на борту двадцать стражников береговой охраны. Время, как вы сами удачно заметили, неспокойное, а ваша команда толком не вооружена. Надеюсь, у вас нет претензий ко мне?