Странное дело, промелькнуло в его воспаленном мозгу, как можно говорить о справедливости возмездия, если такие звери выходят сухими из воды? А вся вина Уильяма Кидда заключалась лишь в том, что он, честно выполнявший свои обязанности королевского корсара, верил лордам Адмиралтейства даже тогда, когда шел на эшафот… Не доверяй никому и никогда, потому как во всем этом проклятом мире только сталь останется верной тебе, но даже она не сумеет спасти тебя… А ты, поймал он себя, сам-то ты кто? Оборотень, коварный и жестокий Лис Тихого Океана, легенды о котором рассказывают в тавернах от Огненной Земли до Панамского перешейка, и которым никто не верит, даже береговая охрана. При свете дня обычный и всеми уважаемый купец ночью превращался в изгоя общества. И ты ничем не лучше братьев Лафиттов, грабивших в Карибском море работорговцев, а затем перепродававших «черное дерево», пока в прошлом месяце корабль Жана Лафитта не был застигнут английским фрегатом у северного берега Мексиканского залива. Хотя стоит отдать тому должное – понимая безысходность положения, и не имея никакого желания сдавать в плен, старший Лафитт затопил свой корабль.

И все же, Лис слегка поморщился, когда устало поднялся из-за стола, для кого-то черный флаг только способ, но не причина, для кого-то он ничем не хуже королевских флагов Испании, Англии и Франции с Голландией в придачу, а для меня – это религия.

Он подошел к иллюминатору, в стекло которого с остервенением бился дождь и неподвижно застыл, глядя в глаза своему призрачному отражению. Одно обидно, после этого похода, если конечно повезет, в Историю попадет бывший добропорядочный капитан скромного каботажного судна, а не ты. Призрак в иллюминаторе криво ухмыльнулся, соглашаясь с ним.

Точно, так оно и будет, подтвердил он, почти растворившись в потоках воды, но, в конце концов, что значит имя? Набор букв, символ, не более того. Лис мотнул головой, может оно и так, да только враг должен знать, кто нанес ему удар. И тебе от этого будет легче, призрак саркастически поджал губы, когда повиснешь на стеньге. Капитан махнул рукой, обшлагом камзола стирая издевательскую усмешку своего отражения. Может и не легче, но как-то спокойнее. Спокойнее и честнее. А прятаться за спинами других или, в попытке сохранить инкогнито, убивать свидетелей, тут уж без меня.

Застегнув камзол на все пуговицы, проверив и заткнув за пояс пистолеты, капитан задул фонарь и, постояв в кромешной тьме примерно с минуту, круто развернувшись, вышел из каюты.

Над океаном занимался новый день, 10 сентября 1820 года. Единственным кораблем в радиусе двухсот миль был корабль уже знакомого нам рыжеволосого капитана. Шхуна носила имя «Мэри Диар» и ее целью был порт Кальяо.

Капитана звали Скотт Томпсон.

…Каково чувствовать себя последним из могикан? Он опустился на ступеньки перед входом в первый корпус и долго, наслаждаясь каждой секундой, выдыхал воздух, словно освобождаясь от чего-то неприятного внутри себя. Светило заходящее солнце, неприятно холодное для середины июня, прохладный ветерок шевелил листья деревьев.

Ощущение свежести после недавно закончившегося дождя ударило ему в голову. Забавная штука жизнь – мысль эта, сколько он не гнал ее, упрямо крутилась у него в мозгу. А моя жизнь еще забавнее, покачал он головой. Надежда школы, в один прекрасный момент забившая на учебу, но закончившая школу, тем не менее, с достойными оценками. Краснодипломник одного из престижнейших в свое время военных ВУЗов, закончивший училище со средним баллом 4,83. Офицер НИИ Минобороны… Впрочем, нет. Бывшая надежда школы, бывший краснодипломник и вот уже пять минут бывший офицер. Офицер запаса, тут же поправил он себя – офицеры бывшими не бывают.

– Привет! – раздался за спиной жизнерадостный голос и рядом с ним плюхнулся капитан в расстегнутом кителе. – А что здесь делает гражданская сволочь?

– Плюшками балуюсь, – односложно ответил он, не отводя взгляда от жидкого зеркала огромной лужи, в котором дрожало вечернее светило.

– Тебя, говорят, поздравить можно? Случись чего, похоронят по высшему разряду, с прощальными десятью выстрелами, как и положено старшим офицерам.

Он промолчал.

– А вообще-то дурдом. Такое только в нашем российском бардаке возможно – одним приказом майора присвоить, а следующим по номеру – уволить из рядов Вооруженных сил… Куда ты теперь?

– Ты не поверишь.

– А все же?

– У меня самолет через шесть часов.

– Куда?

– В Коста-Рику.

– Та-а-ак… – протянул собеседник. – Сатурну больше не наливать.

– Как скажешь, – пожал он плечами.

– Ладно, пора мне, – капитан протянул ладонь. – Не забывай, звони. Если честно, завидую я тебе. Пока.

Глядя вслед удаляющемуся капитану, майор запаса усмехнулся:

– Я же говорил, что не поверишь.

Боже мой, как мельчает нынешнее офицерство, подумал он. А ведь этот еще один из лучших. Всеобщая деградация. Куда подевались традиции и прочая атрибутика армии? Значит, такие традиции и такая теперь армия. Приводить проституток в офицерское общежитие стало нормой жизни, причем не только для холостых, но и для женатых офицеров.

А что тебя удивляет, майор? Сложно сказать, он пожал плечами, обрывая соломинку и привычным жестом закидывая ее между зубов. Почти как сигарета… Интересно, в который раз я так уже думаю за последние десять лет? А ведь и правда, десять с лишним лет прошло… А теперь каждый озабочен лишь полнотой своего кармана и кошелька. От лейтенанта до полковника и выше. Нет больше таможенников Верещагиных и красноармейцев Суховых, и никому за державу не обидно. Небольшая поправка, заметил он. За такую державу не обидно.

И что теперь осталось, невесело подумал он, забрасывая голову назад и впиваясь глазами в начавшие проявляться на небе звезды. Ничего. Мертвая душа. Боль от череды предательств. Нет больше веры, нет сил, и тебя больше нет. Остался лишь скелет некогда мощной боевой машины, сгнившей под дождем мелких и крупных житейских проблем. Боже мой, во второй раз повторил он, как же холодно. Как холодно в этом мире, мире, который когда-то казался таким добрым и справедливым. Действительность оказалась много хуже, и когда он адаптировался, было уже почти что поздно – все позиции проиграны, и только многократно проверенная личная и оттого почти несокрушимая броня спасла и на этот раз. Тебе тридцать лет, хватит ныть, оборвал он себя. Вот именно, тридцать лет – ни дома, ни друзей, одни враги. Так это же хорошо, оскалился он, полная автономия, тем более, что большинство врагов уже покойники.

Июньское солнце совсем перестало греть и, отражаясь в лужах, было настолько похоже на усталый покрасневший глаз, что он рассмеялся. Вот такие и у меня глаза – усталые и покрасневшие. Глаза короля без королевства, капитана без команды, майора без армии.

Так все же, что осталось? Остался последний из могикан. Самый последний. И осталась последняя тайна, разгадать которую пытались и до него, и, скорее всего, будут пытаться разгадать и после. Только это вряд ли, он перекинул соломинку из одного угла рта в другой, я пойму тебя, Лис. Почти двести лет ты смеешься над целым миром. Почти двести лет ты являешься проклятием и легендой кладоискателей всех мастей. Но никто из них так и не понял тебя. Никто. Кроме меня.

«We got nothing to lose…»¹, кивнул он, тут ты прав, нам с тобой терять нечего. Потеряв старое, мы не смогли заставить себя захотеть новое. Потому что оно не мое. А что твое, спросил он себя?

Одиночество.

…Если ты себя чувствуешь чужим,

И среди толпы вроде бы один.

Если летним днем снега хочется,