– Если б только увидеть, как он спит…

Соня никак не ожидала, что произнесет эти слова вслух, и, замерев, уставилась на Андрея, все еще не понимая, что же такое с ней происходит. Но рядом был знаток своего дела. Он и бровью не повел в ответ на ее восклицание. За много лет он научился молча пропускать сквозь себя чужие выплески и при любых обстоятельствах оставаться себе на уме. Если в лодке он и рванул Дениса за грудки, то лишь потому, что счел это необходимым.

Соня посмотрела на него с уважением. Этот человек вызывал у нее возрастающий профессиональный интерес. Выждав, пока он докурит и прикроет дверь, она спросила:

– Ты привязывался ко всем своим клиентам?

Он вдруг легко рассмеялся и, сцепив на затылке руки, начал расхаживать по комнате. Отдельные половицы взвизгивали под его тяжестью, но Андрей, точно специально, наступал именно на них.

– Привязывался… Это были такие ублюдки, ты и не представляешь! Я, конечно, не назову тебе их имен. Первый был комсомольским вожаком. Я искал работу после армии, и мы с ним случайно столкнулись в… это неважно. Он собирался баллотироваться в депутаты и был уверен, что на его персону тут же начнутся покушения. Я ухватился за его предложение, потому что у меня не было ни специальности, ни мозгов. А его привлекло то, что я был десантником. Мерзкий был мужик. Грязный до самого нутра. Он своего добился, сейчас в Москве живет. А я с ним не поехал. Но он посчитал себя обязанным сделать широкий жест – порекомендовал меня знакомому банкиру. С этим было психологически проще, но опаснее, он слишком часто ввязывался во всякие авантюры. Теперь живет то ли в Австрии, то ли в Финляндии… После него Зимин у руля встал. Но у него команда уже была укомплектована. Тогда-то он и предложил мне пошпионить за его сыном: где, мол, да с кем. Под видом телохранителя. Я согласился главным образом потому, что терпеть не мог всех этих богатеньких сынков. Думал, хоть одному из них кровь попорчу. Кто ж знал, что Дэнька таким окажется? Я к нему когда в первый раз зашел – они тогда только купили этот коттедж, – Дэнька сидит с книжкой прямо на полу, ноги поджал. Гляжу – совсем пацан! Худой тогда был, это я уже заставил его подкачаться. Небось заметила, какие у него теперь плечи? Это потому, что он у меня то озеро, где мы катались, вдоль и поперек исплавал. Не зря говорят, что у пловцов самые красивые фигуры. Видела бы ты его тогда… Сидит этакий заморыш, говорит: «Привет, это тебя приставили следить за мной?» Я отпираться начал, что не следить, а охранять, мало ли что… Он так улыбнулся, ну знаешь, как он умеет. «Тебе уже сказали, что я – слабоумный? – спрашивает. – Но не настолько же, чтобы не понимать, для чего ты тут». И мне вдруг его так жалко стало! Я, конечно, виду не подал, но стал к нему присматриваться. Никак его разгадать не мог, что за маску носит? Круглый год в одних и тех же джинсах ходит, вечерами дома сидит, читает. Правда, когда ему отец к совершеннолетию машину подарил, Дэнька оживился. На права выучился, гонять начал. Я до сих пор боюсь, когда он за рулем. Удержу он не знает… «Я, – говорит, – хочу достичь ощущения полета». Да так, видно, и не достиг. К машине интерес совсем потерял.

– А у него тогда уже случались припадки?

– Какие припадки? – он остановился и уперся ладонями в край стола.

– То есть… Он уже ходил во сне?

Андрей угрожающе наклонился:

– Я не знаю, как это на медицинском языке называется, может, и припадки. Но ты даже не заикайся об этом при нем. Помнишь, что он в горсаду выкинул?

– Ты же сам настаивал, что надо сказать ему правду!

– Правду, – кивнул он. – А правда в том, что ничего страшного с ним не происходит. Он и так живет в вечном страхе. Надо ему объяснить, что он не психопат и не шизофреник. И этого слова – припадки – при нем не произноси.

Соня рассердилась:

– Я без тебя знаю, как разговаривать с такими больными! Каждый тут берется меня учить! Ты что, лучше, чем я, разбираешься в психиатрии?

– Нет. Просто я люблю его больше, чем ты.

Его лицо вновь стало равнодушным, почти сонным. Глаза полузакрылись, а руки медленно сложились на груди предупреждающим знаком: «Посторонним вход воспрещен!»

– Пора ехать, – безо всякого выражения произнес Андрей. – Дэнька рано встает, мне надо успеть выспаться.

– На горшок, я надеюсь, он сходит без тебя…

Они выбрались из флигеля, ступая чуть ли не на цыпочках. Дверцы машины издали только легкий щелчок, а звук мотора незаметно слился с дыханием ночи. Соня в последний раз оглянулась на дом Зиминых – суровый в своем молчании, темноглазый, – и ей показалось, что в одном из окон второго этажа мелькнула светлая тень.

– Где его окно? – отрывисто спросила она, не отрывая взгляда.

– Два крайних справа.

– Он нас видел!

– Не может быть. Он же спит.

– Я говорю тебе, что он нас видел! Он стоял у окна.

– Черт побери! – выругался Андрей и ударил по рулю ребром ладони. – Но, с другой стороны, может, это и к лучшему. Теперь уж точно придется рассказать ему правду.

– Правду, правду! – раздраженно передразнила Соня. – Нашелся правдолюбец. Есть вещи, о которых лучше не знать правды…

– Мама, мама, я так боюсь!

– Что ты, милая, что ты?! Ты просто влюбилась, это же хорошо! Нельзя ведь жить одной работой.

– Мама, я не влюбилась, нет! Я не знаю, как это назвать. Я попала от него в зависимость, понимаешь? Как от наркотика. С любовью это не имеет ничего общего.

– Почему ты так уверена? Тебе хочется связать с ним жизнь? Иметь от него детей? Ухаживать за ним?

– Нет! Нет! Нет! Ничего этого я не хочу! Но вот он не появился вчера, и я готова биться о стену. Что это, мама? Как это назвать? У меня сердце разрывается… Я хочу бежать к нему, но этого нельзя. У меня есть номер их телефона, но я не могу позвонить, потому что не он мне его дал.

– Но тебе ведь известна его фамилия. Каждый может узнать номер телефона через справочную.

– Правда? Ох, мама, я совсем перестала соображать… Как ты меня выручила. Тебе не стыдно за меня?

– Что ты болтаешь? Я даже завидую тебе. Не каждому выпадает такая страсть…

– Вот! Страсть. Наверное, это самое точное слово. Но ведь страсть – это от дьявола, это нужно давить в себе, как сорняк, пока он не сожрал тебя всю.

– Признаться, я не сильна в знании Библии и законов Божьих. Но кому станет хуже, если ты чуть-чуть побезумствуешь? Все, что касается гигиены, тебе известно лучше, чем мне, так чего же бояться? Если ты уверена, что этот мальчик – не твоя судьба, значит, все перегорит само собой. Но зато ты никогда не пожалеешь, что не поддалась страсти. Если тебя гнетет, что он – твой пациент, так ведь ему это не известно. Постарайся, чтобы никто не узнал о вашем романе. В том числе и Валерий Ильич. У него старомодные взгляды на такие вещи… И ты знаешь, как он непреклонен во всем, что касается медицины.

– Мама, почему он не пришел вчера? Может, я уже надоела ему? Ты ведь видела его, перед таким все сердца открыты.

– Почему же тогда он так несчастен?

– Ох, не знаю. Иногда мне становится так жаль его!

– Любовь не может без жалости. Это ее цементирует.

– Неужели ты жалеешь отчима? За что его жалеть? Он – везунчик, талант…

– Он маленький и щуплый. У него гастрит. Разве за это не стоит пожалеть? Хочешь, я позвоню твоему Денису?

– Нет, нет, что ты! Я сама.

– Ты слишком привыкла все делать сама…

…К телефону опять подошла Зимина, и Соня, как могла, изменила голос.

– Да, он дома, – неприветливо ответила она. – Сейчас приглашу…

Трубка скользнула в руке, и пришлось крепче прижать ее к уху. Когда Денис, наконец, ответил, сплюснутый хрящ уже нестерпимо болел.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.