Соня решилась:

– А чем занимается твоя мама?

Его глаза резко сузились и превратились в две пулеметные щели. Тщательно процеживая слова, Денис спросил:

– Разве я не говорил тебе? Она умерла.

– Нет, ты не говорил мне. Извини. Я не знала.

– А мне казалось, ты знаешь…

– Откуда?

– Мне казалось, ты все обо мне знаешь…

Испуг накрыл ее жаркой волной: что ему известно? Вдруг его мачеха проболталась? Или он подслушал? С него станется… Соня виновато улыбнулась:

– Пока нет, но мне хочется узнать.

Он отцепил пришпиленные к майке темные очки и отгородился от нее. Соня еще не встречала человека, который настолько менялся бы, пряча глаза.

– Ну что, пойдем? – отрывисто спросил он и коротко свистнул Андрею.

– Ты подзываешь его, как собаку…

– Телохранитель и должен быть собакой. Но это ничего не значит, я люблю собак. Правда, голубей я люблю больше. Они тоже служат человеку, но в них есть гордость. Они сродни соколам, только никого не убивают. А ты знаешь, что еще ни одному охотнику не удалось приучить сокола приносить добычу к его ногам?

– Может, дело просто в недостатке интеллекта у птиц?

– Нет, – быстро откликнулся Денис. – Дело совсем в другом. Жаль, если ты этого не понимаешь…

– Иллюзия может нравиться, но это не значит, что она соответствует действительности.

Он внезапно остановился и обеими руками приподнял Сонино лицо:

– Тебе не скучно жить без иллюзий?

Ее мысли вдруг наполнились веселым покоем, словно от теплых рук Дениса исходила та особая энергетика, что излечивает уже потерявших веру.

– Отпусти меня, – жалобно попросила она. – Люди смотрят…

Он с удивлением повторил:

– Люди смотрят? Понятно…

Его руки разжались, и Соня едва удержала голову.

«К концу дня он поймет, что мое сходство с его матерью – такая же иллюзия. Если он потеряет ко мне интерес так быстро, то я не успею его разгадать. Но что во мне может удержать такого человека, как он?» – в панике думала Соня, шагая рядом с ним по улице, называвшейся наивно и радостно – Весенняя. Разозлившись на себя, она заговорила:

– А я тоже кое-что вспомнила о голубях. Моя бабушка говорила, что будто бы после смерти Христа собрались голуби и печально ворковали: «Умер, умер», – а воробьи скакали рядом и чирикали: «Жив!»

– Ну и что? – Его красивый рот недовольно искривился. – Хочешь сказать, что эти птицы – прирожденные пессимисты? Что они готовы тотчас поверить в худшее? Почему же тогда именно голубь олицетворяет Святой Дух?

– Я… я не знаю. Я над этим не думала.

– Хотя в чем-то ты права, – неожиданно смягчился Денис. – С чего бы голубю быть оптимистом? Никого из представителей птичьего рода не убивали в таком количестве, как голубей. Я читал, что в Америке только за десять лет в конце прошлого века были убиты миллионы странствующих голубей. Можешь себе представить? Миллионы! А вот когда их всех перебили, тогда установили мемориальную доску. Это человек умеет. Сначала убить, а потом поставить шикарный памятник.

– Ты говоришь о…

Он не дал ей договорить:

– О голубях. Разве ты не слушала?

– Нет, я все слышала.

– Погода хорошая! – Он с наслаждением втянул воздух. – А ведь обещали дождь. Человек не может не солгать, даже составляя прогноз погоды.

– Ошибиться, – поправила Соня. – Неужели ты думаешь, что синоптики сознательно нас обманывают?

– В том-то и дело, что бессознательно. В этом-то вся и беда.

– На самом деле ложь не так уж страшна, – взвешивая каждое слово, предположила Соня. – Я не имею в виду какую-нибудь глобальную, политическую ложь. Но на бытовом уровне иногда проще утаить правду, и никому это не приносит вреда.

Денис снял очки, но взгляд его остался непроницаемым. Покосившись на шагающего позади Андрея, он негромко спросил:

– А если бы ты выяснила, что у твоего больного неизлечимый порок сердца и операция уже не поможет… А он не догадывается об этом и собирается, допустим, жениться. Ты бы солгала ему или сказала правду?

Соня с сожалением покачала головой:

– Ты плохо представляешь человека с тяжелым пороком сердца… Такие люди всегда знают, что с ними, потому что их наблюдают с самого рождения. А неоперабельные больные обычно не доживают до возраста, когда можно жениться…

Но эти печальные подробности Дениса мало интересовали. Он нетерпеливо спросил:

– Но я же говорю – допустим! Ты бы лишила его нескольких месяцев счастья?

– Не знаю. Это слишком трудный вопрос. Мне ни разу не приходилось стоять перед таким выбором. Может, и не лишила бы.

– А как же его жена? – Голос зазвучал строго. – Чем для нее обернулась бы твоя ложь во спасение? Вдруг она забеременела бы за это время?

Он остановился, кусая губы и глядя на синий скалистый берег по ту сторону реки, на ощупь нашел ее руку.

– Человек должен знать, если он болен. Тем более каждый догадывается о своей болезни.

Отгоняя темную тревогу, возникшую в солнечном колыхании воздуха, Соня шутливо хлопнула его по мгновенно напрягшемуся животу.

– Но ты-то здоров, судя по всему! Зачем тебе об этом думать?

– Да, – он с облегчением улыбнулся, – я здоров. Ты уже догадалась, куда мы идем? А ты, мой верный Санчо Панса?

Он на ходу обернулся к Андрею и легонько ткнул его в бок. Тот увернулся и молча пожал плечами.

Наклонившись к Денису, Соня шепнула:

– Слушай, а от кого он тебя охраняет? У тебя есть враги?

– Понятия не имею, – беспечно отозвался он. – Может, и есть. Это идея отца. Может, у него есть враги…

– Может? Вы что, не общаетесь с ним?

– Почему же, общаемся. Вчера он даже зашел пожелать мне спокойной ночи и еще как-то странно посмотрел на меня. Но неужели ты думаешь, он станет рассказывать мне о своих делах?

– А что в этом особенного? Мы с отчимом говорим обо всем на свете.

– У тебя отчим? – удивился Денис. – Я не знал…

– Конечно, не знал. Я еще не говорила о нем.

– Разве ты точно помнишь, что говорила? – не поверил он. – А я вот вечно все забываю…

Соня решила вернуться чуть назад.

– Почему ты назвал его Санчо Пансой? Ты читал «Дон Кихота»?

– Читал. А что, по мне не скажешь?

– Скажешь, скажешь! А вот как звали жену Толстого, ты не помнишь.

Денис пренебрежительно отмахнулся:

– Я не люблю Толстого. У него нет фантазии, один голый реализм. Гоголь мне нравится больше.

«Еще бы, он был таким же сумасшедшим», – едва не сказала Соня.

– Значит, тебе нравится фантастика?

– При чем тут фантастика? Разве Гоголь – фантаст? Или Сервантес? Ты что, считаешь меня слабоумным?

– Нет-нет, – заторопилась Соня. – Я, признаться, не сильна в литературе.

– Зачем же ты завела этот разговор?

– Но мне приходится много читать по специальности, – словно оправдываясь, произнесла Соня и нахмурилась: «Еще не хватало выкручиваться перед каким-то мальчишкой!»

Без сожаления Денис заметил:

– А у меня нет специальности. Так что я могу читать все, что захочу.

Она с завистью вздохнула:

– Впервые встречаю человека, имеющего возможность следовать всем своим желаниям.

– Но это же естественно!

– Выходит, все мы живем противоестественно.

– Скорее это значит, что сами желания противоестественны. У меня таких нет, поэтому мои легко сбываются.

– Разве человек не должен руководствоваться в первую очередь разумом и необходимостью, а потом уж удовлетворять свои прихоти?

– Ты говоришь, как католический священник… – с опаской заметил Денис. – Ты ведешь очень правильную жизнь? Да, Соня?

Она не сразу нашлась что ответить.

– Мне приходится все просчитывать на два шага вперед.

– Приходится? Почему?

– В нашей семье всегда выше всего ценился талант. Я не могу позволить себе остаться заурядным врачом. Бездарностью.

Сморщившись, Денис пожаловался:

– Как это сложно! Мои желания более просты…

Внезапно остановившись, он порывисто прижал Соню и быстро, по-птичьи, коснулся ее губ. Отстранился и снова надолго припал к ним. Он целовал так, будто пил и поил одновременно, и жаркая влага растекалась ото рта по всему телу, растворяя и мышцы, и ткани…