Церемония дароприношения началась самым приятным образом, хотя Джаван и несколько остолбенел, увидев в зале всех пятерых регентов разом, да еще с семьями, а также четверых пленных Дерини, хотя те, разумеется, держались в сторонке, и скорее всего, большинство присутствующих даже не поняли, кто это такие. Дарители приносили королю и его брату подарки больше часа, — целая процессия с куртуазными речами и большой помпой. Когда все было кончено, Джаван стал счастливым обладателем двух келдишских ковров, своры кассанских гончих, охапки меховых покрывал из Коннаитских гор, мешочка речного жемчуга от одного из ховисских принцев и рулона расшитого золотом алого шелка от Хорта Орсальского. Алрой получил похожие подарки, только побогаче и побольше, ибо все же был королем.

Торент никаких подарков не прислал, да они ничего и не ждали, поскольку там до сих пор скрывался бастард короля Имре и его покойной сестры, и торентский владыка — по крайней мере, на словах, — поддерживал его претензии на трон Гвиннеда. Рано или поздно, Халдейнов с этой стороны ожидали неприятности, поскольку в этом году Марку Фестилу уже сровнялось тринадцать, и очень скоро его союзники заявят о своих правах, как только решат, что у них есть хоть какой-то шанс на победу.

Но это случится не сейчас и не в обозримом будущем, ведь новый торентский король сам всего год, как взошел на престол, и ему было всего восемнадцать. Арион Торентский не станет рисковать, развязывая войну за своими пределами, пока его собственное положение на троне еще довольно шатко. К тому же, Торент еще не до конца оправился от поражения, нанесенного им армией Гвиннеда десять лет назад. Так что пока они притихли.

Итак, после чужеземных послов, вперед выступили вассалы Алроя, чтобы также одарить близнецов. Им были поднесены кошели с золотом, серебряные застежки искуснейшей работы, соколы, охотничьи псы, скакуны, а лорд Уильям де Боргос даже дал обещание, что его знаменитый жеребец, непревзойденный во всех Одиннадцати королевствах, покроет выбранных братьями кобыл.

Одним из самых удачных подарков, преподнесенных разом Алрою и Джавану, была доска для кардунета от одного из южных баронов, — из черного и оливкового дерева, инкрустированная по бортику самоцветами и жемчугом. Фигурки тоже были вырезаны из черного и оливкового дерева, ливреи на них раскрашены в соответствующие цвета, а в короны двух королей и митры архиепископов вставлены настоящие драгоценные камни.

Даже Райс-Майкл позавидовал такому подарку, хотя его внимание, как впрочем и остальных придворных, тут же отвлек Боннер Синклер, молодой граф Тарлетонский, который с поклоном поднес братьям клетку из ивовых прутьев, откуда выглядывали две пушистые мордочки с черными блестящими глазками.

— Что это такое? — в восторге спросил его Алрой, когда граф поставил клетку на пол и распахнул дверцу, выпуская животных на волю.

— Хорьки, государь, — ответил Тарлетон с улыбкой. — Это замечательные зверьки, только надо, смотреть, чтобы они не растащили всю сокровищницу. Они ужасные воришки!

Животные сперва слегка робели, и самец даже укусил острыми зубками Алроя за палец, а потом спрятался у него в рукаве. Второй же, предназначенный Джавану, вскоре принялся резвиться среди горы подарков у трона, рассыпая драгоценные безделушки, после чего нашел убежище у Райса-Майкла на коленях.

— Они сами выбирают себе друзей, ваше высочество, — извиняющимся тоном пояснил лорд Тарлетон Джавану. — Я могу привезти вам другую, хотя не могу обещать, что она непременно выберет именно вас.

— Нет, пусть останется у брата, — отозвался принц опечаленно. — Все равно, занятия отнимают у меня слишком времени, чтобы держать домашнего любимца.

Позже он пожалел о своих словах, поскольку регенты, похоже, уже всерьез решили отправить его в монастырь. Когда настал их черед приносить дары, Алрой получил все достойное короля: новые доспехи, затупленный турнирный меч, набор военных карт пограничных районов, пару копий для охоты на вепря и, как венец всего, полностью снаряженного боевого жеребца изумительной белой масти.

— О, он просто великолепен, благодарю вас, лорд Таммарон! — воскликнул Алрой, когда жеребца вывели из зала.

Подарки Джавану были не менее великолепны, но совсем в ином роде, если не считать охотничьего лука от герцога Эвана — точь-в-точь такого, о каком Джаван мечтал. Остальные же дары подошли бы скорее монаху, давным-давно удалившемуся от мира, чем тринадцатилетнему мальчику: богато разукрашенный часослов, четки и серебряное распятие, достойные какого-нибудь собора, мощи святого Виллима в хрустальном реликварии, а от Хьюберта — простенькое кадило, и дискос, и риза из светлой шерсти. По сравнению с прочими подарками эти казались едва ли не нищенскими.

— Мне сказали, что сии вещи принадлежали вашему отцу, когда он был священником в аббатстве святого Фоеллана, — пояснил Хьюберт, и тон его намекал на большее, чем сами слова. — Когда вы войдете в возраст и пожелаете жить собственным двором, я подумал, они могут вам пригодиться. Капеллану не понадобится привозить свои собственные, — и с этими словами архиепископ передал сложенное одеяние в руки Джавану, словно вручал их свежеиспеченному священнику.

Принц попытался сделать вид, будто очень тронут, но хорошо понимал, на что именно намекал Хьюберт своими подарком; и к тому же он сильно сомневался, чтобы его отец имел к этим вещам хоть какое-то отношение. Пробормотав какие-то слова благодарности, он передал их Карлану, но еще долго после этого чувствовал, что взоры всех присутствующих устремлены на него, — даже когда придворный бард начал читать оду в честь его брата.

Впрочем, настроение собравшихся тут же переменилось, и Джаван почти позабыл о неудачном подарке архиепископа, когда граф Мердок, коротко посовещавшись о чем-то с Раном, Таммароном и Хьюбертом, выступил вперед и поклонился королю.

— С дозволения вашего величества, теперь, когда все дары были принесены, есть еще одно дело, которое мы хотели бы завершить, прежде чем начнется праздничное пиршество. Позволите ли вы мне говорить?

Алрой согласно кивнул и поднял руку, — как будто он мог возразить!.. — но ясно было, что король понятия не имеет, о чем может пойти речь. Зато Джаван вполне мог предположить. За поясам у главы регентов, рядом с кинжалом в ножнах, был заткнут свернутый в трубочку пергамент, и Мердок еще раз поклонился королю и его братьям, прежде чем развернуть и начать читать этот документ.

— Государь, ваши высочества, милорды и дамы, — начал он, вполоборота к залу. — От имени моих собратьев-регентов я хотел бы донести до вас один из пунктов закона. Возможно, некоторые из вас помнят, что указом нашего дорогого покойного короля Синхила, устанавливавшим правила действия совета регентов для его сыновей, пока те не достигнут совершеннолетия, любые четверо его членов могут исключить из своих рядов пятого, если единогласно примут такое решение. С огорчением должен сообщить вашему величеству, что сегодня мы намерены воспользоваться своим правом.

Герцог Эван вскочил на ноги. Ему было всего тридцать семь лет, но в этот миг он выглядел стариком.

— Таким образом мы, граф Таммарон Фитц-Артур, граф Ран Хортнесский, архиепископ Хьюберт Мак-Иннис и я, граф Мердок Картанский, исключаем из совета регентов его милость герцога Клейборна и на его место назначаем почтенного графа Кулдского, лорда Манфреда…

— Мердок, я убью тебя! — Прежде, чем Мердок успел закончить, герцог Эван с яростным криком перескочил через ряды скамей, отделявшие его от регента; в руке его оказался длинный горский кинжал. Клинок зацепил пергамент, который Мердок инстинктивно вкинул, чтобы защититься, затем оцарапал тому щеку, — но граф и сам уже выхватил оружие, парируя новый удар.

— Остановите его! — закричал Ран.

Но оба уже сцепились не на жизнь, а на смерть и покатились по полу. Слуги Эвана с опозданием кинулись ему на помощь, но королевские гвардейцы, устремившиеся в зал, набросились на них. Джаван толком не успел разглядеть, как это произошло, — но внезапно кровь оказалась повсюду, и умирающий Эван остался лежать среди трупов своих слуг. Руками он зажимал глубокую рану на животе, из которой торчал кинжал.