Пробормотав что-то в знак согласия, Джаван позволил Ориэлю увести себя из королевских покоев.

По пути в его собственные апартаменты они намеренно не обменялись ни единой мыслью — только ничего не значащей светской болтовней — на случай, если навстречу появится кто-то из придворных ищеек-Дерини. Но на месте Ориэль вновь заверил принца в своей полной преданности, а затем приготовил ему обещанное успокоительное — совершенно безобидный напиток из подогретого вина с молоком, медом и яйцом. Сразу после ухода Целителя принц задремал, впервые за многие недели без забот и тревог.

Единственное, над чем он теперь ломал голову, это как ему спасти Ориэля и его семью. Может быть, каким-то образом отправить их к Ревану?..

Вот, они научат тебя, скажут тебе, и от сердца своего произнесут слова.[21]

В михайлинской обители Великий Пост тянулся так же бесконечно, как и в Ремуте, унылая череда хмурых дней, омраченных постоянными донесениями о новых выступлениях против Дерини. Еще до всех событий осени и начала зимы Ансель организовал небольшую сеть осведомителей в районе Валорета, большей частью состоявшую из тех людей, что в свое время патрулировали дороги с ним и с Девином, пытаясь предотвратить шалости молодых Дерини. К ним присоединились и несколько бывших михайлинцев.

Теперь они стали глазами и ушами деринийского сопротивления — если только можно назвать так движение, у которого не было ни лидера, ни четких целей, разрозненное и запуганное расправами регентов. Часть из них являлись с докладами прямо в убежище, с другими Ансель встречался в холмах к северу от Кайрори. Само убежище хоть и было скрыто под землей, но к нему имелись доступы с поверхности, и расположение его не могло долго оставаться тайной.

Сознавая эту опасность, Джорем, ныне старший из Мак-Рори, принял решение переселить хотя бы женщин и детей в более безопасное место, — всех, за исключением Ивейн. Фиона Мак-Лин взяла под свое крыло младших Туринов и была готова в любой момент отправиться с ними в Тревалгу, к Грегори и Джессу. Маири Мак-Лин, измученная воспоминаниями о трагической гибели мужа, все больше уходила в религию, часами молясь за спасение души супруга, и окончательно замкнулась в своем горе. Даже Кверон ничем не мог помочь ей и в конце концов предложил, что самым разумным будет отослать ее в какой-нибудь отдаленный монастырь, сперва заблокировав способности Дерини и стерев из памяти местонахождение убежища.

— Но оставьте ей ее скорбь, — шепотом попросила Ивейн. — Это единственное, что удерживает ее среди живых. Она все время молится за него.

— Напрочь позабыв о том, что у нее еще остался сын. — Кверон не скрывал неодобрения, хотя готов был согласиться с доводами Ивейн. — Она все еще думает, будто Камлин погиб там, в замке, вместе с Адрианом.

— Тот Камлин, которого она знала, и правда, умер, — отозвалась Ивейн чуть слышно, не глядя на него. — Точно так же, как умерли Райс и Эйдан. Мальчик, что повсюду следует за Анселем, у которого на теле остались следы распятия, никогда не станет тем сыном, которого она знала и любила. Ничто никогда не будет прежним, ни для кого из нас.

Так что Кверон оставил Маири ее воспоминания, стерев лишь те детали, благодаря которым усердный дознаватель мог бы напасть на след убежища и тех, кто скрывался там. А вечером, перед тем как он отправил ее через Портал в аббатство святой Марии-на-Холмах, они позвали маленького Тиега заблокировать ее дар — под строгим присмотром матери.

В ту ночь Тиег спал с Ивейн, и она проплакала почти до рассвета, когда сын забылся сном в ее объятиях.

После этого она постаралась как можно больше времени проводить с детьми, зная, что очень скоро Фиона заберет их с собой. Для маленькой Иеруши уже подыскали кормилицу-Дерини в Тревалге — скромную юную вдову по имени Никарет, чьи муж и ребенок погибли в огне пожара, во время очередного деринийского погрома, и Ивейн понемногу старалась примириться с мыслью, что ее младшая дочь, скорее всего, будет звать мамой Никарет или Фиону.

Ближе к концу Поста, однако, наметились и перемены к лучшему. Сообщения Сильвена, который вместе с Реваном заканчивал отшельничество в холмах за Валоретом, звучали обнадеживающе. К ним уже присоединилось около дюжины верных последователей из виллимитов, и они вовсю готовились к возвращению в лагерь. Под руководством Сильвена и с помощью освященного медальона Реван почти добился совершенства в обряде наложения рук, почти всегда успешно внушая людям головокружение и потерю ориентации. С этим ощущением можно было бороться, если сильно напрячь волю, однако те, кто готов был пройти новое крещение, разумеется, были готовы испытать нечто необычное в руках чудотворца и возможного мессии. Теперь Реван с уверенностью смотрел в будущее и был готов немедленно взяться за дело, к вящей радости тех, кто следил за ним из убежища и так многое поставил на успех всей этой затеи.

Наконец, что было самым важным для Джорема, Ивейн и Кверона, им пришло донесение из Ремута, от одного из бывших михайлинцев, служившего конюхом во дворце.

Он сообщал, что двор наконец освоился на новом месте, новые порядки вполне устоялись, — так что теперь можно было рискнуть вновь связаться с принцем Джаваном.

Ивейн с головой ушла в исследования, каждый день подолгу проводя в размышлениях у тела отца — в своем роде, так же уйдя в себя, как и Маири, но именно она настояла на том, чтобы установить контакт с принцем, вопреки всем доводам Джорема с Квероном.

— Когда Сильвен виделся с Джаваном, он ничего не знал о Порталах в Ремуте, так что Джаван ожидает кого-то со стороны, — заявила она, прочитав доклад, полученный накануне Анселем от одного из своих агентов. — И он не знает, кто придет к нему на встречу. Поэтому он будет стараться как можно чаще бывать на людях и выдерживать определенный распорядок. К примеру, нам известно, что он занимается с каким-то монахом — вполне подходящие уроки как для принца, так и для будущего священника — и это дает возможность приблизиться к нему. Кроме того, в будни он всегда отстаивает полуденную мессу во дворцовой базилике — тоже очень умный ход, поскольку туда попасть может кто угодно, под предлогом посещения службы, если только вид у него будет не слишком подозрительный. Чтобы иметь возможность больше времени проводить в базилике, он принял тамошнего священника как своего духовного наставника и нередко остается после мессы, чтобы поговорить с ним. Во дворце шепчутся, что он скоро превратится в монаха, совсем как отец.

— Только бы его не заставили принести обеты, — пробормотал Кверон. — Конечно, их всегда можно потом сложить, как это сделал Синхил, но все же это непростое дело.

— Я уверена, он понимает, что балансирует на грани, — отозвалась Ивейн. — Но главное, сейчас он, сам о том не подозревая, предоставил нам идеальную возможность, чтобы с ним связаться. Из всех ремутских Порталов я изначально предпочитала тот, что скрыт в базилике. За это мы должны благодарить вас, Кверон.

Целитель пожал плечами.

— Скорее, сказать спасибо надо далекому предшественнику нынешнего настоятеля, — поправил он Ивейн. — Гавриилиты создали этот Портал, когда у Блейна Фестила, отца короля Имре, был исповедник-гавриилит… это было еще до нашего с вами рождения. Это один из немногих Порталов, в которых человек появляется скрытно, а не на глазах у изумленной публики.

— Именно поэтому он нам и подходит.

— С этим никто не спорит, — сердито перебил сестру Джорем. — Я лишь возражаю против того, чтобы именно ты отправилась туда. И без того риск велик для Джавана, но если что-то случится с тобой, это поставит под угрозу все наши прочие замыслы, где без тебя не обойтись.

— А мне кажется, риск не так уж велик, — возразила она. — И я хочу увидеться с Джаваном, хотя бы один раз. И одна из причин именно в том, что мы все будем в большой опасности, когда решимся исполнить другой наш замысел. Пожалуйста, не спорь, Джорем. Это важно для меня.