Вместо этого Браги, Хаакен, Сигурд и Сорен отнесли тело на Камер Штротхайд выше уровня вечных снегов и оставили его в сидячем положении в каменной пирамиде, лицом к Дроконбрингу и более отдаленному Тондерхофну.

— Когда-нибудь, — сказал Браги, как только Хаакен положил на место последний камень, — наступит день, и мы вернемся, чтобы сделать все так, как положено.

— Когда-нибудь, — согласился Хаакен.

Они оба знали, что это когда-нибудь наступит очень не скоро.

Оставшись вдвоем, братья ещё раз пролили слезы. Потом спустились с горы, чтобы начать новую жизнь.

— Теперь я знаю, как он сделал это, — сказала Хельга, глядя на то, как её сыновья пытаются разрыть мерзлую землю с помощью разбитого каминного кирпича. В руке она держала тонкий золотой браслет, очень красивый. — Этот браслет один из пары, — сказала она. — Его носил Бьерн. Второй был у Хъярмл. Когда Бьерн оказывался поблизости, Хъярмл об этом сразу узнавал. Таким образом Хъярмл и узнал о приближении Рагнара.

Браги что-то буркнул в ответ. Теперь это его совершенно не интересовало.

— Похоже, я его зацепил, — сказал Хаакен.

Браги принялся копать руками. Очень скоро на свет появился небольшой сундучок.

С дорожными мешками появились Сигурд и Сорен. Четверка выживших воинов отправлялась на юг от сухой сосны.

Сундучок оказался небольшим и легким. Он не был заперт и содержал в себе очень мало предметов. Там оказались мешочек с монетами южных стран и ещё один — с драгоценными камнями. Еще там был кинжал с инкрустированной рукояткой и свернутый в свиток пергамент. На пергаменте была грубо нацарапана карта какой-то местности. Содержимое сундучка заканчивалось медным амулетом.

— Пусть все ценное останется у тебя, — сказал Браги матери.

— Нет. У Рагнара были причины хранить все эти предметы в одном месте. А что касается ценностей, то он оставил их мне очень много, но в другом месте.

Браги задумался. Отец был полон тайн. Земля в лесах вокруг Дроконбринга могла быть набита золотом.

— Хорошо. Пусть будет так, — сказал он, перекладывая все предметы в свой дорожный мешок.

Настал момент, которого он так страшился. Надо было сделать первый шаг на юг. Он смотрел на мать. Мать смотрела на него. Хаакен уставился в землю.

Рвать связывающую с домом пуповину оказалось невыносимо трудно.

Впервые на памяти сына Хельга дала волю своим чувствам на людях, хотя и в этот момент нельзя было сказать, что она не владела собой.

Хельга притянула к себе Хаакена и почти две минуты не отпускала, шепча на ухо какие-то слова. Браги увидел на её щеке слезинку. Раздраженно смахнув этот знак слабости, она отпустила своего приемного сына. Браги смущенно отвернулся. Но не для того, чтобы скрыть свои чувства. Просто Сигурд и Сорен прощались со своими.

Мать заключила его в свои объятия. Она прижала Браги к себе настолько крепко, что тот изумился. Мать всегда казалась такой слабой и хрупкой…

— Береги себя, — сказала она. Что ещё могла сказать мать, расставаясь с сыном? Во всем мире не найдется слов, чтобы правдиво передать чувства матери при таком расставании. Язык давно стал инструментом коммерции, а не способом выражения любви.

— И береги Хаакена. Приведи его домой.

Вне всякого сомнения, те же слова она сказала и Хаакену. Немного отстранившись, она расстегнула цепочку медальона, который носила все время, сколько помнил себя Браги. Хельга надела медальон на шею сына и сказала:

— Если у тебя не останется другой надежды, отнеси это в Дом Бастанос на улице Кукол в Хэлин-Деймиеле. Отдай медальон привратнику, чтобы тот в свою очередь передал главе дома в качестве рекомендации. Один из партнеров выйдет к тебе и задаст вопрос. Ты ему скажешь:

Элхабе ан дантис, элхабе ан кавин.

Чи хибде клариче, элхабе ан саван.

Чи магден требил, элхабе дин бачел.

Он все поймет.

Хельга заставила сына повторить стишок несколько раз, до тех пор пока он не закрепился в его памяти.

— Отлично. Больше я ничего сделать не могу. Не доверяй никому, кому доверять не следует. И возвращайся домой сразу, как только сможешь. Я буду ждать.

Она поцеловала его. При посторонних. Хельга не делала этого с того времени, как он начал ходить. Затем она поцеловала Хаакена. Этого она вообще никогда не делала. Прежде чем юноши успели опомниться, Хельга приказала:

— Ступайте. Пока ещё можно. И пока мы не начали выглядеть ещё глупее, чем сейчас.

Браги водрузил на плечо мешок и направился в сторону Камер Штротхайда. Их путь лежал по склону горы. Иногда они смотрели вверх на каменную пирамиду, скрывавшую тело Рагнара. Оглянулся же Браги только один раз.

Женщины, дети и старики покидали поместье, служившее им убежищем вот уже много поколений. Многие из них отправятся к родичам в другие концы страны. Никто не удивится. В это смутное время множество людей бросали насиженные места. Они смогут скрыться и избежать ярости мстительных сторонников претендента.

Интересно, куда отправится мама…

Всю свою жизнь он клял себя за то, что в отличие от Хаакена оглянулся. Если бы он не сделал этого, то в его памяти Дроконбринг навсегда остался бы родным убежищем, мирно ожидающим возвращения блудного сына.

Нассеф оглянулся назад только раз. От жары над палаточным городком Аль-Ремиша танцевали призраки из восходящих потоков раскаленного воздуха. Нассеф улыбнулся и негромко позвал:

— Карим…

— Слушаю, господин, — откликнулся человек с суровым, изрытым оспой лицом.

— Скачи назад. Найди наших людей. Тех, что встречали нас во время прибытия. Скажи им, чтобы они продолжали мятеж. Необходимо отвлечь врагов на длительный срок. И вели им отобрать пять сотен добровольцев — только опытных воинов — и направить их вслед за нами. Пусть уходят мелкими группами, чтобы никто не заметил. Ты все понял?

— Да, — улыбнулся Карим. У него не хватало двух передних зубов. И ещё один был сломан углом. Это был старый разбойник, видевший множество схваток. Даже его седеющая борода выглядела страшно воинственно.

Нассеф проследил за тем, как Карим начал спуск по каменистому склону. Этот старый бандит среди всех новообращенных представлял наибольшую ценность. Нассеф не сомневался, что его ценность ещё возрастет, когда борьба приобретет широкий размах и станет более жестокой.

Он развернул своего коня и поскакал вдогонку за сестрой и зятем.

Отряд Эль Мюрида насчитывал пятьдесят человек. Большинство из этой полусотни составляли его телохранители — облаченные в белые бурнусы Непобедимые. Этим воинам было гарантировано место в райских кущах, если им выпадет честь умереть за своего властелина.

В их присутствии Нассеф изрядно нервничал. У этих людей взгляд был даже более безумным, чем у их пророка. Они были ему фанатично преданы, и Эль Мюриду пришлось употребить всю силу воли, чтобы после суда удержать их от штурма Королевского Сада.

Нассеф занял свое место по правую руку от Эль Мюрида.

— Все получилось даже лучше, чем мы ожидали, — сказал он. — Нападение мальчишки было ниспослано Богом.

— Не сомневаюсь, что это именно так. Должен сказать, Нассеф, что я весьма неохотно согласился действовать по твоему плану. Но только вмешательство Всевышнего позволило ему осуществиться с такой легкостью. Лишь Творец мог столь своевременно подтолкнуть руку Гаруна.

— Обидно за твою лодыжку. Сильно болит?

— Ужасно. Ясир приложил к ней болеутоляющие травы. Скоро нога будет как новая.

— Во время этого фарса, именуемого судом… Мне на какую-то минуту показалось… что ты готов уступить.

— Да, наступила минута, когда я чуть было не сдался. Я, так же как и другие, могу пасть жертвой уловок Властелина Зла. Но я вновь обрел силу, а минутная слабость сделала нашу победу ещё слаще. Теперь ты видишь, как Господь подвигает нас на дела своей волей? Мы трудимся для Него даже тогда, когда нам кажется, что мы обратились к нему спиной.