А если живы, то для чего? Смысл существования, если полагать, что он есть – в созидании, в творчестве – создании нового из ничего, продолжая дело, начатое Богом, чихнувшим Большим Взрывом и рассеявшим пыльцу галактик по Вселенной.
Сколько рабочих звонков в день принимаю? А делаю сам?
Сцепление, тормоз, нейтральная скорость… Нужно было брать коробку автомат.
Моросит дождь, раздражающе скрипят дворники – включаю радио. Приевшиеся голоса ведущих:
– Вот, говорят, Господь наш померещился очередному чудику. Который это по счёту?
– Кажется, уже четвёртый в Москве… Но, может, не стоит так, всё-таки?
– Как так?
– «Померещился». Не боишься испытать на себе праведный гнев Господа Всемогущего?
– Умоляю… – ведущий думает над произнесённым и смеется, – Бог, как известно, уже давно мертв, человек – свободен.
– Да-да, свободен и может разойтись… Но всё же – уже четверо заявивших, что сам Бог с ними разговаривал, и это только за прошедшую неделю. Многовато, не находишь?
– Весна, друг. А почему свихнувшиеся вспомнили о Боге? Элементарно – слишком много истерии последнее время вокруг темы веры и религии.
– Но всё-таки, если предположить…
– Предположить что? Давай-ка вспомним, какой разговор состоялся у нашего последнего чудика с Господом?
– Господь сказал ему построить храм. По-моему, вполне нормальное со стороны Бога требование…
– Ты видел эскиз этого храма?
– Ну а что – аккуратная такая пирамидка – как раз на место сдутой пойдет.
– Хорошо, ну а до этого? Что Боженька предложил сделать остальным троим? Одному бросить семью и уйти в монастырь, другому подготовиться к концу света, и моя любимая рекомендация, внимание – «перебить всех понаехавших»…
– Н-да… Но тут, может, надо просто отделять зерна от плевел? А вот как тебе весть из Петербурга, например?
– Что за весть, ну-ка, ну-ка?
– Как же, неужели не слышал? Речь идёт о некоем полицейском, о полицейском-экстрасенсе, так будет вернее… Который распутывает сложные дела благодаря голосу, нисходящему на него свыше.
Выключаю радио. Сцепление, тормоз, нейтральная скорость… Всё, что остаётся – это стоя в заторе слушать бредни, позволяющие мертвецам ощутить подобие жизни. Вот оно – идеальное занятие скоротать часы. Скоротать часы за чужими бреднями, чтобы самому по возможности меньше думать… Чтобы меньше думать, что жизнь проходит мимо. Мимо меня, чёрт побери… Чтобы совсем об этом не думать!
Создавать новое из ничего. Способен ли я на подобное или уже впитал такое количество яда, что давно окоченел и умер? Есть ли во мне остатки души, способной на творчество? Хоть на что-нибудь? Пусть посеять семечко, из которого когда-то прорастёт дерево! Не разменял ли я ещё всего себя на билетики на чертово колесо?
Телефонный звонок – постоянный клиент. Лояльный клиент многое стерпит – на звонок не отвечаю…
Не разменял ли я душу на проездные билетики на колесо, производящее ничто. На пустое катание сквозь приевшуюся панораму.
Вдалеке от земли к небу тянется тонкий чёрный объект, должно быть, запустили спутник или что-то такое…
Чувствую, как недовольство разрастается внутри чёрным пузырём, чтобы лопнуть. Лопнуть и чёрными едкими брызгами заляпать всё вокруг – въесться в предметы и людей. Заставить всё вокруг ненавидеть.
На что сгодились бы остатки меня, реши я прекратить размениваться на билетики? Что нового я мог бы принести миру? На какую работу сгодится атрофированное городом тело? Нужны ли Вселенной мои навыки успешного продавца, ведь, кажется, я ничего не умею, кроме как продавать ненужные блестяшки соседям с карусели в дополнение к билетикам… От меня самого остались лишь злобные мысли. А что если изобразить свои мысли на бумаге? Что если долго скрести, в глубине себя я обнаружу что-то по-настоящему стоящее? Но сперва надо избавиться от злобы… Так когда же начать? Начну ли когда-то?
Приходит СМС от друга-приятеля: «вечером в баре, как всегда?»
Как всегда… Встреча мертвецов, цепляющихся за соломинку (в нашем случае за соломинку в коктейле). Попытка наполнить лёгкие воздухом, которые, увы, давно отдают мертвечиной…
Сцепление, тормоз, нейтральная скорость.
Сейчас или никогда.
Вспышка, и я вижу брызги лопнувшего пузыря на передней панели, на лобовом стекле, на стоящих в пробке автомобилях, на заткнувшихся ведущих проклятого радио, на их голосах. Вижу брызги на радиоволнах, передающих телефонную связь, на уюте и приятелях. Даже деньги теперь будет противно держать в руке – так как они все заляпаны чёрными смолистыми пятнами…
Чувствую, будто что-то выстрелило внутри. И, может, я ещё не решил окончательно, может, не понял, что и как хочу сделать, но отступить от того, что произойдёт, я уже не смогу…
Сигнал правого поворотника, перестраиваюсь к обочине. Включаю аварийный сигнал – дальше пешком!
Звонит телефон, номер неизвестен. На порыве, вызванном автоматизированным рефлексом, отвечаю:
– Виктор, слушаю вас.
– От себя не уйдёшь, Плаха… – скрипучий голос на том конце.
– Не понял вас, повторите.
В трубке молчание.
– Вы на какой номер звоните? Возможно, не туда попали.
– От себя не уйдёшь, – продолжает скрипучий голос, который сложно описать из-за шипения в трубке, – ты умрёшь, Плаха, и с этим уже ничего не поделать…
Кладу трубку. Сбрендивший тип или пранкер, что одно и то же. Так пусть он захлебнётся в чёрной жиже моего лопнувшего пузыря недовольства.
Дальше пешком. Свежим мыслям нужны свежие впечатления, никогда не прогуливался по МКАДу.
Дотлевший окурок о борт пепельницы.
Веха 2. Контрабандист Ганин
– Ну просто анекдот – нанёс мне, понимаешь, семнадцать ножевых ранений. Из которых три в спину, а одно так вообще в пах… И что ты за человек после этого?
Передо мной стоит бритоголовый писака. На нём та же толстовка и те же мешковатые штаны, что были надеты во время моего нападения. Затхлый запах въедается в ноздри, горло дерёт от сухости.
Стою молча, на вопрос писаки не отвечая. Осматриваюсь, пытаюсь понять, что вокруг меня, почему-то не могу разобрать – вроде стоим в комнате, но интерьер никак не проглядывается, и не так, словно предметов совсем нет, а будто они есть, но не откладываются в памяти…
– Ладно, можешь не отвечать. Что ты ебанат – и так понятно, – продолжает писака, – расскажи лучше другой анекдот, почему я? Что я тебе такого сделал?
Рассматриваю писаку, одежда цела. Успел переодеться во второй комплект? И каким образом уцелел после стольких ударов?
– А ты не разговорчив! Хотя чего ожидать от психопата. Так, сейчас, погоди.
Писака морщит лоб и натирает виски пальцами.
– Преимущество мёртвых над живыми, – туманно объясняет он, – так… Вот это анекдот! Так, значит, ты остаток своей жалкой жизни борьбе с писателями посвятил?!
Молчу, хочу приблизиться к нему, но ноги опять непослушны.
– Это, значит, мои тексты могли навредить человечеству? Священная война, говоришь? Анекдот!
Мысли пеленает, писака виднеется в туманной дымке. Картинка тускнеет…
– Не-не-не! – грозит он кулаком.
Меня будто окатывают из ведра холодной водой, сонливость проходит, и я могу внимать его речи:
– Не-не-не! – повторяет тем временем. – Мы с тобой ещё не договорили. Я хочу, чтобы ты сам объяснил, зачем это сделал. Зачем целых семнадцать раз пырнул меня ножом?
– Ты пишешь, – произнесённый вслух сиплым голосом аргумент звучит нелепее, чем в мыслях, – промываешь мозги читателям, это надо было остановить.
– Вот анекдот! Ты же читал мои тексты? И что, я тебе сильно промыл?
Отвечать не хочется, но что-то подсказывает, что требуется:
– Мне нет… Но мог найтись кто-то, кому…
– Ага-ага!
– Мог найтись кто-то, кому бы промыл! – я не даю себя перебить. – А, может, уже кому-то успел! Ведь как ни крути – ты поучать пытался. А чему ты мог научить? Будто понимаешь истину.
