– Ведь бред несешь! Более того, уверен, что полно счастливых, удовлетворённых системой…
– …Сказал Лёха, – перебивает Веня, – бедный студент, которым не захочет стать не то что любой из пассажиров этого автобуса, любой пассажир планеты. Кстати, вот как ты считаешь, кто-то из наших попутчиков рад отправляться туда, куда он отправляется? Нет, давай-ка по-другому вопрос поставлю, чтобы исключить случайность – как считаешь, многие ли из этого автобуса на прошлой неделе, все семь её дней, по утрам радовались каждому новому дню? Радовались, что наконец проснулись и наступил новый счастливый день? Многие ли радовались действительности больше, чем сну?
– Кончай нести пургу, – начинаю по-настоящему раздражаться. – Это сейчас я студент перед экзаменом, через пяток лет посмотрим. Есть люди и состоявшиеся, и состоятельные.
– Ты купающихся в своих деньгах сейчас имеешь в виду, наверное? С их почти двадцатичетырехчасовым рабочим днем, обязательным окном в расписании для тусовок и прочим, чем они по максимуму забивают время, лишь бы не думать? Но бывает, наедине с собой остаются и они – набитые эгоизмом, желанием быть лучшими, самостоятельными, модными – да у них там на конце палки целая охапка разнообразной морковки… Как думаешь, счастливы они в тот момент, когда им приходится думать? А знаешь, они ведь не скупые на самом деле… они готовы делиться, да. Представляешь, сколько их напускная праздность дарит морковки наблюдающим за ними? Сколько индивидуального ада дарит желание на них равняться не таким состоятельным беднягам…
– По-твоему, значит, другой возможности, кроме как истребить всех писателей, богачей, учёных, ну и просто умеющих читать и писать – стать счастливым у человечества нет?
– Почему нет? Есть, разумеется, – делается серьёзным и отлипает от стекла, – надо свершить единственное возможное в этом мире волшебство – заставить исчезнуть свой мир.
– Ну да… – поддакиваю я и улыбаясь.
– Не пизди, мудак, если не врубаешься!
– Поясни тогда!
В этот раз Венины слова задевают сильно. Грань между тем, когда слова от тебя отскакивают как горох от стены и вонзаются пулей в душу – очень тонка.
– Как сделать, чтобы пропал мир? Надо понять, что ты не постоянно преследующий цель осёл, а сама цель и есть…
– Морковка, что ли?
Разочарованный Веня мотает головой, вновь прижимается к стеклу и отворачивается.
– Но у меня этого никогда не получится… Если даже выразить не могу, значит остается крайний способ.
– И что ты будешь делать? – спрашиваю аккуратно, чуя дурное.
– А я тебе покажу, может, даже поможешь. Идем, наша остановка!
– Нихуя! – смотрю в окно на пустынный склон к пустынному же в такую погоду парку на берегу Даугавы, – у нас через полчаса экзамен, забыл?
– Прошу, – в глазах бесконечная мука, – будет тебе уважительная причина на перенос.
Спускаемся со склона молча, отгоняю пугающие мысли – убеждая себя в их неправдоподобности.
– Все-таки куда и зачем мы идем? – страх принимает форму раздражения.
– Секрет, – бравирует севшим голосом, – большой-большой секрет.
И, вероятно, чтобы взбодриться, неуместно запевает:
Куда идем мы с Пятачком?
Большой, большой секрет.
И не расскажем мы о нем,
О нет, и нет, и нет.
Как зацикленный, без конца напевает одни и те же строчки. Я, завороженный, слушаю, как он не попадает в ноты. Все одно и то же, одно и то же:
Куда идем мы с Пятачком?
Большой, большой секрет.
Останавливается у древней, глубоко корнями вросшей в берег ивы, толстенный ствол которой нависает над водой. Сбрасывает рюкзак.
– Через пятнадцать минут экзамен, – пытаюсь образумить.
Веня достает из рюкзака веревку, взбирается по стволу, садится, свесив ноги. Несколько раз обматывает веревку вокруг дерева.
– Что ты хочешь сделать?
Пытаюсь подняться к нему, но ноги не слушают. Я в ночном кошмаре, вызванном грозой: ватные ноги и шум в голове не дают влиять – только наблюдать, холодея.
– Представь, – трясущимися руками готовит петлю, – почти как в сказке – есть развилка и два пути: перед первым лежит фонарь, а дальше тропинка, ведущая во мрак, что на том пути, не узнаешь, пока не возьмешь фонарь и не пойдешь. И по всему маршруту ты сможешь освещать только маленький пятачок, на котором находишься. Что ждет в конце и какая панорама откроется в следующий момент – чудесные ли виды, добрые ли люди, или же разбойники в трущобах – ты не узнаешь, пока не подойдешь и не осветишь. Страшный из-за своей неизвестности путь, а на указателе написано «Жизнь».
Второй путь манит своей предсказуемостью – будь она великолепна или же даже ужасна, не важно – приятно, что ты видишь маршрут насквозь, и, если какая кочка не нравится, можешь попросить поработать ландшафтных дизайнеров – что-то убрать, что-то добавить. На указателе этого пути сказано «Фантазия».
Постоянно оказываешься перед очередной развилкой, и надо выбирать, каким путем идти. И я выбираю тот, где легко и уютно, это должно быть понятно, по-моему, но вот только никуда не иду на самом деле, а стою зачарованный и смотрю в волшебный монитор. Вместо того, чтобы что-то делать, мечтаю, как хорошо было бы сделать. А потом, когда уже поздно, думаю, что в следующий-то раз уж точно не упущу настоящее. Понимаешь? ДУМАЮ. Я зациклен в этой ловушке…
– И что? Слушай, прекращай, а?
– А какой из двух путей обычно выбираешь ты?
– Я? Да что ты делаешь?!
Веня надевает заготовленную петлю на шею, затягивает узел:
– Желаю тебе не заблудиться, друг.
И он переваливается, в последний момент будто передумав, цепляя руками воздух.
Все. Конец. И я это понимаю. Трясет будто бы от холода, а не страха – словно назойливый дискомфорт из-за сырой обуви. Оглядываюсь, не знаю, пытаться ли снять Веню, звать ли на помощь или уйти, пока никто не видит…
***
Ручки у меня нет, вторая банка допита. Открываю последнюю. Хмель заслоняет похмелье, голова немного побаливает, но думать уже не так противно. План… Смотрю на листок – от написанных неровным пьяным почерком фраз отходят стрелочки к другим фразам.
После его самоубийства я часто вспоминал наш последний разговор, и чем больше думал, тем сильнее сгущалась туча, пока наконец не обрушилась грозой, которая вымыла спокойствие и наполнила одержимостью.
Нацарапанные пьяные фразы стрелочками сводятся к выводу: «ЖИЗНЬ ДОЛЖНА БЫТЬ ЛЕГКА И ГАРМОНИЧНА!!» – именно гнев на несправедливость бытия и привел к тому, что я сегодня объявляю. Я провозглашаю войну против тех, из-за кого жизнь совсем не такая. Жизнь должна быть легкой и гармоничной – вместо этого она предсказуемо рутинная и безысходная гонка за недосягаемым счастьем – может, с небольшими отклонениями вправо или влево все мы следуем одним курсом – плывём подобранную нам дистанцию. И всю дистанцию мы гребём между социальных страт – та, что под нами, в которую мы погружены почти целиком, подобна тёплой воде, та, что над нами – как воздух… Мы гребём, отчаянно размахивая руками, жадно глотая воздух, давясь водой. Гребём, но не сдаёмся. Всё надеемся взлететь – всё не можем понять, что лететь неспособны из-за особенностей конструкции тела, а вот пойти на дно, выбившись из сил, можем запросто. И всё из-за погони за счастьем, за морковкой, подвешенной на конце палки. Всё из-за способности фантазировать, которая приводит к мечтаниям. Из-за способности, которую прививают нам недоумки, считающие себя умнее остальных – из-за различного рода писателей, возглавляющих колонну недоумков и гадящих больше остальных… А надо просто плыть по течению. Это сложно уловить и невозможно принять – поэтому и тянет в недосягаемую высоту. Поэтому и тратишь все свои силы. А изредка мимо проплывают те, которые отдались течению, но, как правило – это уже обглоданные рыбёшкой трупы – такие, как Веня, который смог уловить, но не смог принять…
