Посвящаю книгу любимой

Если Господь сподобит нас Рая, мы удивимся двум вещам: во-первых, тому, что увидим там тех, кого никак не ожидали увидеть, а, во-вторых, тому, что не встретим там тех, кого ожидали встретить.

Православный анекдот

ВНИМАНИЕ!! Помимо изобилующей в книге обсценной лексики в романе будут лишены жизни 8 человек (двое из которых благополучно воскреснут).

Не помню, с чего всё началось. Как вспомнить, если прямо сейчас весь мир кажется каким-то приглушенным, изнутри по вискам барабанит мысль о предстоящем сегодня, а кругом снуют щупальца?

Действительно не помню – пытаюсь и не могу, будто совсем ничего не было до. Пытаюсь вспомнить, что заставило решиться, рассматриваю оборот медицинской справки, исписанный вчерашними размышлениями, и – ничего… Ничего не могу вспомнить, что было до. Что конкретно или череда каких событий привела к теперешнему моменту, в котором я сижу на бордюре, допиваю вторую банку пива, солнце светит в глаза, а в наплечной сумке у меня паспорт со свежей визой, билет на автобус, мобильник и кухонный нож.

Смотрю на оборот справки и с трудом расшифровываю собственный почерк. Несвязные обрывки фраз и граничащие с безумием идеи. Хочется переписать все прямо сейчас – почему-то самые сочные мысли приходят с похмелья. Мысли и сексуальное возбуждение – видимо, измученный, отравленный, готовящийся к гибели организм хочет впечатать себя в вечность хоть каким-нибудь способом – потомками ли, идеями – ему всё равно, лишь бы не исчезнуть бесследно…

Я ведом жаждой утолить навязчивую идею – жуткую и безумную. Я готов на всё, только бы избавиться от зуда внутри, не позволяющего дышать полной грудью.

Веня… У нас остался неоконченный разговор – увидел бы ты, что наделал – из-за тебя я сейчас убью человека.

Голова кружится и мутнеет в глазах: все вокруг, даже воспоминания, связаны со смертью. Очень живые воспоминания – отчетливо помню детали того дня, будто пережил все полчаса назад.

Холодный дождь, путаясь в волосах, кажется, просачивается сквозь кожу, пронизывает мозг и проникает ниже – до самого позвонка. Стеклянный навес остановки битком набит людьми, но только над одной парочкой нависают щупальца. Вижу Веню в недрах навеса, машу ему, он мне в ответ.

Из всех однокурсников приятельствую только с ним – нас объединяет презрение к мудакам и выскочкам с курса, любовь к чтению и возраст – мы оба старше остальных одногруппников.

Не пробираюсь в толпу, стою поодаль под дождем, подняв ворот куртки – хочется свежести в сырое серое утро, а получается озноб до костей. Спал ночью плохо, дремал: раскаты грома и вспышки молний вводили в транс, а не погружали в сновидения – казалось, если засну, то уже навсегда сольюсь с абсолютом, и всю ночь я боролся с младшим братом смерти.

Подходит автобус – длинная сине-белая махина, почему-то в любую погоду душная внутри. Пропускаю толкающихся, захожу последним вслед за Веней. Регистрируем поездки, здороваемся ещё раз – теперь рукопожатием – ощущаю тепло мягкой пухлой ладони. Веня садится у окна, прилипает лбом к холодному стеклу и тяжело выдыхает – прозрачная поверхность тут же запотевает. Догадываюсь, из-за каких употребленных вчера напитков он пытается впитать прохладу, и непроизвольная усмешка вырывается из меня. Веня, не отрывая, перекатывает голову по стеклу, смотрит на меня отрешенно и обдает зловонным дыханием – букетом из продуктов распада этанола и блевотины.

– Живой вообще? Выглядишь жалко, – признаюсь, – не сдашь же сегодня, готовься к пересдаче.

Смотрит на меня, не меняясь в выражении. Смотрит и молчит. Долго смотрит. А потом вдруг выдыхает, отравляя воздух перегаром, и говорит:

– Знаешь, Лёха, мир – говно. Вчера вечером понял, а сегодня проснулся и убедился.

– До, во время или после того, как шары залил, понял?

Веня будто не слышит, продолжает, глядя куда-то сквозь меня:

– Нет, по-настоящему понял: жизнь – просто прямая, ведущая от рождения к смерти…

– Бухать надо меньше, говорю же!

– Жизнь, постоянная тяга к свободе и счастью, которых никогда не достигнешь…

– Жизнь прекрасна, – злюсь я, – хочешь чего-то достичь, кончай бухать, займись делом, поверь в себя – вот прямо сейчас начни…

– Охуенный мотиватор и статус для фб, своей несостоятельностью разбивающийся о действительность… И скольких по подобным советам ставших счастливыми ты знаешь, Лёха? Запомни – счастья никогда не достигнешь!

– Хорош гнать! Я, например, по-любому…

– Ага! «По-любому», – на его лице возникает подобие улыбки, – откуда такая уверенность? И ведь не ты один – каждый уверен, что уж он-то «по-любому», что стоит только захотеть, обязательно все получится. Этому с детства пытаются научить, чтобы потом мы хотели заколачивать бабло и к чему-то стремиться…

– А чем плохо?

– А чем хорошо? Нахуя всё это? Все действия для того, чтобы когда-то потом стало пиздато?

– И что?

– Что «и что»? Не тупи! – искажается в злобной гримасе, видно, что даже это дается с трудом в его похмелье, – посмотри вокруг, вдумайся. Счастливыми нам никогда не быть! Каждый, кто научился мыслить, становится несчастным. Как только человек научился мыслить – он начинает фантазировать – значит и мечтать. Вот с того момента всю оставшуюся жизнь и мечтает о всякой хуете в перспективе. А значит оборачивается в ослика, преследующего подвешенную на палке, привязанную к его же спине морковку. И все – даже если ослик каким-то способом изъебётся и, выскочив из шкуры, морковку словит, потом-то он всё равно проголодается, а на его обесшкуренную спину закрепят новую палку, да подлиннее прежней. А шкуры больше нет, откуда выпрыгивать, понимаешь? На новый айфон уже не хватит…

– Сам осёл, – отшучиваюсь, – «самсунг» куплю, если что!

– Счастливей сделает?

– Смотря сколько памяти и что за камера!

Тяжело вздыхает и отворачивается. Хочу погрузиться в смартфон, но колет обидой, что Веня, по всей видимости, посчитал меня недалеким. Чуть замешкав, спрашиваю:

– По-твоему, значит, чтобы чувствовать себя счастливым, нужно не думать, не фантазировать и не мечтать? Наглухо ебнутый идиот – самый счастливый человек на свете?

– Чтобы «быть», а не «чувствовать» себя счастливым, – поправляет Веня, – чувствовать себя счастливым – хуйня, это всё от той же думалки – фантазирую, мол, что чувствую себя счастливым, и сейчас придумаю, почему я себя так чувствую… Знаешь, да. И я вот на полном серьезе считаю, что основная беда от грамотности – ее стоило бы ликвидировать – это самое гадкое и подлое изобретение человечества. Возьми любое по-настоящему хорошее произведение – музыкальное, литературное, изобразительное… всюду мотивом проходит тоска и грусть, значит автор несчастен, но туда же – теша эгоизм, насаждает страдания. А чем талантливее автор, чем красивее упакованы его муки, тем больше он их насаждает в головах потребителей творчества, – Веня делает особый презрительный акцент даже не на «потребителях», а на «творчестве».

– Значит, в пизду искусство? – улыбаюсь, как, наверное, улыбается родитель, слушая наивные фантазии безопытного ребёнка.

– Не паясничай. Конечно, в пизду! Писателей, например, абсолютно всех истребить надо.

– Чтобы достигнуть счастья-то?

– Именно. Неприятно, да, но мир сильно запущен, чтобы достичь счастья, много неприятного надо сделать…

– Чтобы улучшить существование всем и разом, значит?

То ли не понимает, то ли делает вид, что не понимает.

– Писатели – злостные ублюдки, – продолжает Веня, – они миры создают и побуждают читателей фантазировать, мечтать. Они насилуют чужие мозги своими идеями – каждый из них думает, что знает истину – в лучшем случае считает, что ищет её и приближается к пониманию в поиске. И этим семенем черт знает чего там ему пришедшего в голову он извергается в мозг читателю. А, как я уже говорил, если писатель сумел идею красиво преподнести и оформить, то семя даёт плод, который затем продолжит давать потомство. А какая в пизду может быть истина и кому она вообще может быть известна? Ни одному писателю, сеющему ложь, уж точно! Всё лишь заблуждения, приводящие к производству ещё большего количества айфонов.