Мирандолина помахала мне рукой и ушла. А я остался один на один с сестричками.

— Привет, Рени! — хором произнесли девчонки.

— Привет.

— А ты милая. Пойдём, мы тебе комнаты покажем, — потянули меня за собой сестрички.

Номер оказался небольшим, но вполне приличным. Не то что та ночлежка, где мы остановились утром. Ну и не 'президентский люкс', конечно, как у Висенны. Вообще было видно, что заведение рассчитано на людей со средними доходами. Тем, кому в ночлежках и гостиницам низкого пошиба жить как-то зазорно, а на дорогие люксы денег ещё не хватает. Ну и то, что дочки Мирандолины помогали маме в трактире говорило о том, что здесь достаточно безопасно. Видимо, любитель лолей, вырубленный Маттисом, затесался сюда случайно. Ну или сила моего 'Кавая' пересилила осторожность и он выдал себя.

— Мы тут немного подслушали разговор мамы и дяди Маттиса. А правда, что тебя фея в попу молнией ужалила?

— Правда, — согласился я.

— Хи-хи-хи! Фея! Молнией! В попу! Хи-хи-хи! Вот ты выдумщица! Фей же не существует!

— Существуют. Если вы чего-то не видели, то это не значит, что этого нет. Вот, например, я не верила, что травоядные волки бывают, а они, как оказалось, есть!

— Травоядные волки?! Хи-хи-хи.

— Ага, я даже знаю одного. Его Хамфри зовут. Я его 'Магией Дружбы' приручила.

— Хамфри? Это ты его так назвала?

— Ты приручила волка 'Магией Дружбы'?!

— Ага, приручила. Я не называла, он сам представился.

— Ха-ха-ха! Волк сам представился! 'Магия Дружбы' Надо будет подружкам рассказать, пусть тоже посмеются!

— Вот твоя комната, заходи!

'Количество существ, считающих, что вы не в своём уме, увеличено на 2. Текущее значение: 7'.

Мелкие паршивки хихикали за спиной, но я старался не обращать на них внимания. Теперь, наверняка, будут бегать вокруг и подстраивать пакости. Мол, раз дурочка, то не догадаюсь, кто это делает. Ну и в расчете, что никто моим словам не поверит. Ну ещё бы, с таким-то социальным статусом. Долбанный счетчик всё растёт и растёт. Надо поскорее вживаться в мир, осваивать грамоту и письмо, местные порядки изучить. А то через пару лет счетчик заклинит, а в списке будет значится полгорода. Ну и выяснить, наконец, что тут творится с магией.

Порадовавшись, что руки, наконец-то, слушаются меня полностью, я толкнул дверь, заходя в выделенную мне комнату. И тут что-то тяжелое обрушилось мне на голову. Я успел почувствовать сильный удар и увидеть, как приближаются доски пола. А потом наступила темнота.

Очнулся я, чувствуя себя странно. Над раскалывающейся на части головой белел потолок, руки и ноги было невозможно сдвинуть с места. Голова тоже была, похоже, зачем-то зафиксирована, а скашивание глаз не давало ничего. Привязали что ли? Зачем? Я опять в плену и мой бандит решил всё-таки меня продать? Или это мерзкие сестрички постарались?

Сквозь вату в ушах стали пробиваться голоса и топот множества ног. Я никого всё ещё не видел, но похоже было, что какие-то люди подошли ко мне.

— Больной Самойлов Александр Николаевич, — вешал молодой женский голос. — Поступил три дня назад с диагнозом параноидная шизофрения и диссоциативное расстройство идентичности. Воображал себя маленькой девочкой двенадцати лет. Утверждал, что обладает магией Дружбы. При задержании кидался песком в медбрата Коровина, обзывал его бандитом, разбойником и похитителем маленьких девочек, из-за чего доставку в больницу пришлось осуществлять в смирительной рубашке. В туалет сходил в коридоре за кадку с пальмой. Ночью каким-то образом развязался, заплёл себе косички, рассказывал, что к нему прилетала фея и издевалась, прижигая молнией ягодицы. Естественно, никаких следов прижигания обнаружено не было, только многочисленные следы от уколов успокоительным. На второй день ходил с уткой в руках, утверждая, что медбрат Коровин обидится, если он от неё избавится. Убежал от санитаров и бегал по коридорам, пока не получил открывающейся дверью поперёк спины, после чего был пойман. Жаловался, что медбрат Коровин хочет продать его в рабство капитану Себастьяну Перейре, торговцу черным деревом. В роли Себастьяна оказался лечащий врач больного — профессор Васильев. По дороге к процедурному кабинету жаловался, что чувствует эманации боли и страданий, поэтому Коровину пришлось тащить его туда силой, так как больной не хотел идти, имитируя слабость. Крутился перед зеркалом, утверждая, что очень мило выглядит в этой смирительной рубашке. На обратном пути называл медбрата Коровина папой и спрашивал, почему тот не стал продавать его в рабство, задавал десятки разнообразных вопросов, чем чуть не довел Коровина до рукоприкладства. Играл с мягкими игрушками в коридоре и разговаривал с плюшевым волком, после чего вскочил и убежал, в ужасе крича что-то про саблезубых зайцев….

И тут я вспомнил всё. Всю свою паршивую жизнь. Родственников-уродов, что довели меня до алкоголизма, а потом упекли меня в психушку, дав на лапу главврачу; больную печень и отбитые почки; кредиторов и коллекторов; безуспешные поиски работы. Вдруг я понял, что там, в другом мире, когда я был девочкой-волшебницей, мне было намного лучше, чем здесь. И отчетливо осознал, что хотел бы остаться там навсегда.

'Ты уверен, что хочешь вернуться?' — раздался в голове вкрадчивый голос?

'Хочу!' — также мысленно ответил я. — 'Лучше быть двенадцатилетней девочкой-волшебницей, чем так жить.'

'Ну смотри, не пожалей!' — ухмыльнулся голос.

Больничная палата свернулась в точку и исчезла вместе с погасшим сознанием.

— Эй, Рени, девочка моя, что с тобой?! Очнись!

Эпилог. Два месяца спустя.

Рени, помахивая дамской сумочкой, шла по улице. Лёгкое платьице развевалось под теплым ветром, цепляло голые коленки, отчего ей казалось, что кто-то подкрался снизу и щекочет пёрышком. Туфельки бодро стучали по брусчатке.

После удара по голове ушли в прошлое за заботами и делами недолгие приключения. Отдалились в глубины памяти фейка Динь-Динь и её колючие молнии. Маттис уговорил целительницу Висенну забрать волка Хамфри с собой, пообещав, что Геральт присмотрит за ним в Майене, убедив, что в городе зверю не место. Хамфри выл, ругался, обзывал Рени дурой и неблагодарной скотиной, бросающей лучшего друга на произвол судьбы, но всё-таки был вынужден отправиться в Майен. Рени очень надеялась, что ему и правда там будет лучше.

С магией тоже ничего не получалось. Пока был рядом Хамфри, можно было тренироваться. Он направлял, указывал на ошибки и учил правильному пафосу. Теперь же подсказывать стало некому, а попытки тренироваться не давали никакого видимого результата. Наверное, Рени что-то делала не так. Мороженщика тоже найти не удалось. Девочка долго бродила по улицам в поисках этого кафе, умудрившись несколько раз основательно заблудиться, но поиски так и не увенчались успехом. В итоге, дело было заброшено, а силы направлены на учёбу. Она научилась кое-как читать и писать, выучила арифметику, которая шла у неё с такими успехами, что Рени смогла удивить даже умудренных опытом математиков из городской Академии Наук.

Висенна, согласившаяся остаться на недельку, часто разговаривала с Рени. Можно даже сказать, что за такое короткое время они стали почти подругами, несмотря на разницу в возрасте.

Ну, а главным плюсом оказалось то, что счетчик, первое время росший как на дрожжах и достигший пятидесяти шести, потихоньку пополз вниз. Жизнь налаживалась, а Маттис, получивший после поимки любителя маленьких девочек приглашение поступить в ряды городской стражи, прорвался сквозь бюрократические препоны и всё-таки удочерил Рени. И теперь она смело и с гордостью представлялась на улице незнакомым людям: