Абдель Насер и оба капитана засыпали меня вопросами. После длительной беседы было решено, что один из египетских капитанов отправится к командиру гарнизона и сообщит ему о моей миссии. Мы продолжали беседовать в ожидании ответа полковника Таха Бея.
Абдель Насер сначала был боевым солдатом, затем служил в разведке. Проигрыш египтян в сражении за Хирбет-Махаз он объяснял трусостью местных арабов, с которыми египтяне сотрудничали. Он даже похвалил мужество израильских солдат.
Я перешел на общие военные темы и выразил удивление в связи с тем, что Египет завяз в войне, которая ведется далеко за его пределами, хотя у самого Египта нет конфликта с еврейским ишувом в Эрец-Исраэль. «Разве у вас нет собственных проблем и вы можете позволить себе эту войну? — спросил я его. Мы сосредоточили все силы на борьбе против господства англичан в Эрец-Исраэль, и затем рассчитывали на установление взаимопонимания с арабами. Но именно в этот момент арабы объединились с англичанами против нас. Все арабские страны предпочли сотрудничество с колониальным режимом, который подавлял их на протяжении десятилетий, ради того, чтобы уничтожить Государство Израиль, сумевшее избавиться от этого режима. Неужели вы рассчитываете захватить дополнительную территорию? Разве она вам нужна?»
Абдель Насер ответил: «Сейчас мы ведем войну не во имя приобретения территории, а во имя чести египетской армии». Он и его друзья по оружию не желали возвращаться на родину побежденными. «Мы знаем, — продолжал он, — что Египет не хотел этой войны и не был готов к ней. Мы оказались в запутанном положении из-за англичан и тех египтян, которые сотрудничали с ними, предавая тем самым народ». Наступило молчание.
Наконец вернулся капитан с ответом полковника Таха Бея. Выяснилось, что он не возражает против встречи, но предварительно должен получить разрешение от командования, которое находится в Рафиахе. Мы договорились, что завтра, в 10 часов утра я приду снова. Абдель Насер обещал предупредить своих солдат, чтобы они не открыли огонь при моем появлении.
Я расстался с египетскими офицерами, пожав им руки, с надеждой на положительный ответ. Было четыре часа дня. Только тогда я почувствовал, что умираю с голоду. С раннего утра я ничего не ел. Тяжело мне было ощущать и то, что неприятель может следить, находясь позади меня, за каждым моим движением, но я знал, что мне нельзя оборачиваться. Вокруг на высотах больше не виднелись фигуры израильских солдат. Я был в полном одиночестве. Вдруг послышались выстрелы из автомата. Я был уверен, что стреляли с наших позиций. Может быть, подумал я, из-за того, что встреча затянулась, солдаты успели забыть обо мне. Я знал, что нельзя проявлять беспокойства или искать укрытия. Египетские солдаты расценили бы это как знак открыть огонь, а я находился в досягаемости пуль с обеих сторон. Я пренебрег доносившейся стрельбой и продолжал идти дальше. Стрельба прекратилась. Меня радостно встретили на нашем укрепленном пункте. Я сел в бронемашину и отправился в штаб, в Гедеру. Каково же было мое удивление, когда на полпути я встретился с Игалом Аллоном. Он ехал узнать, почему меня так долго нет.
Наутро я снова прибыл на встречу с Гамалем Абдель Насером. Обменявшись традиционными приветствиями, мы приступили к переговорам. Хотя разговор шел по-английски, это была типично арабская беседа. Абдель Насер сообщил мне, что ответ его командира положительный и что встреча может состояться в тот же день. Договорились о часе встречи, но возник вопрос — где? Я предложил устроить встречу в Бет-Гуврин (он был взят нашими войсками за три недели до этого). Абдель Насер утверждал, что это невозможно и что он самостоятельно не мог установить место встречи. Я был поражен. Но тут же выяснилось, что Абдель Насер и его товарищи верили передачам каирского радио, которое утверждало, что египетские силы все еще удерживают Бет-Гуврин и Беер-Шеву. Я не сумел переубедить своих собеседников и отступил. Тогда я предложил провести встречу в киббуце Гат, в полутора километрах от Ирак ал-Маншие. К моему великому удивлению это предложение было принято. Снова пришлось подождать, пока вернется посланец с подтверждением от командира. На этот раз он не заставил себя долго ждать.
Договорились, что в три часа дня я встречу полковника Таха Бея на дороге, ведущей в киббуц Гат. Мы сверили часы, и я ушел. Вернулся в Ирак ал-Хараб и оттуда поспешил в киббуц Гат. Из киббуца я связался по полевому телефону с командующим Южным фронтом. Игал был поражен как быстротой, с которой завершилось дело, так и готовностью египетского командира выйти из своего укрепления.
С трудом мы с секретарем киббуца нашли комнату, пригодную для встречи. В результате длительного обстрела египтян большинство построек были разрушены. Наконец отыскалась комната в здании, к которому легко было подъехать на машине и откуда не было видно оборонительных позиций киббуца. Весть о предстоящей встрече разнеслась с быстротой молнии. Киббуцники бросили работу на полях и помчались в киббуц, чтобы убедиться в достоверности слухов. Все приступили к подготовке места для переговоров. Впервые за долгие месяцы в киббуце чувствовалось радостное настроение. Было решено, что киббуцники не пойдут встречать египетского офицера, а будут заниматься своим обычным трудом на полях. Мы считали нужным показать, что, хотя здесь и проходит линия фронта, жизнь протекает нормально. Мне удалось немного отдохнуть в тени дерева, чудом уцелевшего от обстрелов киббуца египтянами.
В 14.25, всего за несколько минут до того, как выехать на встречу с Игалом Аллоном, полковник Таха Бей отправил в штаб в Рафиах своему командиру следующую телеграмму: «Наше положение стало крайне тяжелым. Длительное время мы находимся в полном окружении, наши позиции расположены в радиусе действия стрелкового оружия противника, не говоря уже о дальнобойном оружии. Снабжение прекращено. Боеприпасов осталось мало, что является следствием продолжительных боев. Горючего для заправки машин нет. Сеть водоснабжения разрушена. Нас атакуют с воздуха, в то время как у нас отсутствуют средства противовоздушной обороны. В гарнизоне имеются неустойчивые элементы, особенно суданцы, которые подрывают моральный дух солдат. Раненые умирают в муках, так как нет возможности их оперировать. Из всего сказанного выше ясно, что фактически положением управляет противник».
По-видимому, Таха Бей послал эту телеграмму, чтобы подготовить почву для переговоров об отступлении, одновременно заботясь о том, чтобы не уронить честь солдат. Отдать территорию, но не оружие.
У Таха Бея не было времени ждать ответа. Он должен был ехать на встречу с Игалом Аллоном. Ответ пришел в 16.20, когда Таха Бей сидел со своим израильским противником в киббуце Гат. Вот полученный ответ: «Чтобы не потерять контроль над солдатами, мы оставляем решение за вами относительно всего, что касается их невредимости. При этом мы обращаем ваше внимание на то, что в случае отступления нельзя полагаться лишь на гарантии евреев, необходимо присутствие наблюдателей ООН. Отступать следует в Хеврон и Бет-Лехем, чтобы наши солдаты не оказались брошенными на произвол еврейских масс. Сообщить об окончательном решении до его выполнения».
Если бы телеграмма пришла до того, как Таха Бей отправился на встречу с Аллоном, переговоры, возможно, приняли бы более благоприятный оборот.
Около трех часов дня я отправился в «джипе» в Фалуджу. Я остановился на расстоянии метров 15-ти от египетских машин, на которых развевались белые флаги. Я выскочил из своего «джипа» и пошел навстречу египтянам. Дверца египетского «джипа», ехавшего первым, открылась. Вышел майор Гамаль Абдель Насер. Из второго «джипа» вышел офицер среднего роста, смуглый, лет пятидесяти. Я понял, что передо мной полковник Ас-Сейид Таха Бей. Видно было, что он суданец. Строевым шагом мы пошли навстречу друг другу и отдали честь. Полковник широко улыбнулся. Он был приветливым человеком, и разница в возрасте и чинах не создавала между нами никаких преград. Он представил сопровождающих его офицеров: трех полковников и двух майоров. Когда он представлял Абдель Насера, мы обменялись рукопожатиями — все рассмеялись. Я снова сел в «джип», и за мной поехала в киббуц Гат вся вереница египетских «джипов».
