Рарес выбегает в коридор, и я наконец могу выдохнуть.

Легче действовать, чем вести разговоры.

Я осторожно ступаю в комнату. Я видела колыбель лишь раз — в видении, которое показала мне Ханна. Мою колыбель.

— У них был ребенок? — раздается за моей спиной голос Мэзера.

Я резко оборачиваюсь. Он стоит в дверном проеме. Вечерний свет окутывает его серой дымкой.

— Нет, — отвечаю я. — Но они его хотят.

Мэзер опускает голову.

— Последнее время я думаю об этом больше, чем когда-либо.

— О чем?

— О семье. — Мэзер обводит комнату рукой. — О родителях. О том, чего мы были лишены.

Элисон погибла совсем недавно, и Мэзер все еще переживает. Мое сердце тоже переполняет горе.

Мэзер поворачивается и прислоняется к дверному косяку спиной. Его лицо освещает свет факела, горящего в коридоре. Он всегда был очень похож на Генерала, но теперь я замечаю в нем мягкие черты Элисон.

— Я никогда не понимал, как она важна, — продолжает Мэзер. — Родительская любовь. У нас никогда ее не было. Я наблюдал за семьями, когда уходил на миссии, но никогда… — он судорожно вздыхает. — Я слишком поздно осознал, как сильно нуждался в ней.

Мэзер устремляет взгляд на колыбель, в его глазах стоят слезы. Он сжимает зубы, чтобы не заплакать.

— Как думаешь, каково это? — еле слышно спрашивает он. — Любить кого-то так сильно? Любить того, кого еще даже нет? Приготовить детскую в надежде на то, что ребенок когда-нибудь появится? Это невыносимо.

— Элисон знала, что ты любишь ее, — почти шепотом говорю я.

— Знаю, — грустно улыбается Мэзер.

Мне вспоминаются слова Оаны, что женщины-накопители бесплодны, и сердце щемит от сочувствия. Я никогда не думала о детях, но мы с Мэзером остались без родительской любви так же, как Оана с Раресом остались без любви детей. Мы испытываем схожую боль. И главное, это был не наш выбор.

Если бы Мэзер мог поговорить со своей мамой, как я говорила с моей, он бы ни секунды не колебался. Если бы Рарес и Оана могли поговорить со своим ребенком, как Ханна говорила со мной, их не остановил бы никакой барьер.

Мои отношения с Ханной испорчены… Я должна хотеть с ней общаться, а она — со мной. Но я совсем не ощущаю ее с тех самых пор, как отгородилась. Она не пыталась пробиться ко мне, даже когда я слабела.

— Кажется, я понимаю, каково это — так любить, — говорю я. — В какой-то мере. Семья — необязательно твои кровные родители. Это те люди, которые рядом с тобой и которых ты любишь.

— Семья, которую ты сам выбираешь? — улыбается Мэзер.

Ну вот опять. Выбор. Везде он.

— Да.

— Я бы все равно выбрал Элисон, — шепчет Мэзер.

В его словах скрыто столько чувств, что мою грудь теснит. Я отзываюсь на них магией, открываю глаза и поворачиваюсь к детской. С мебели поднимается пыль, со стен срывается паутина. Они вылетают в открывшееся окно. Все поверхности блестят как новенькие. Наброшенное на спинку стула одеяльце теперь чистое, хоть и изъедено молью, а подушки в колыбельке свежие и взбитые.

Однажды Оана с Раресом смогут создать семью. Семью, которой лишился Мэзер. Семью, которой лишилась я. Все, чем я могу помочь — создать мир, где у людей будет жизнь, о которой я столько мечтала, пусть даже самой меня не будет.

Я почти близка к тому, чтобы принять свою судьбу, но каждый раз, когда думаю об этом, моя душа болит. Как было бы чудесно, если бы эта детская комната была в моем доме. Если бы Мэзер обнимал меня, беременную, наслаждаясь настоящим и грезя о будущем.

— Мира?

Я поспешно стираю рукавом слезы и оборачиваюсь к нему. Мне очень хочется сделать то, что советовал Рарес — дать Мэзеру шанс. Рассказать ему о том, что меня ждет в конце нашего путешествия и объяснить причину своих слез. Но только я открываю рот, как появляется Фил.

— Рарес сказал, что мы уходим.

Я глубоко вздыхаю.

— Да.

Они еще не знают, как мы уходим. Меня передергивает при воспоминании о том, как мы с Раресом переместились в Пейзли. Еще одна деталь, которую я утаила от них.

— И уйдем мы… не очень традиционным способом.

Заинтригованный Мэзер отходит от двери.

— Каким?

— Сначала соберемся, — отмахиваюсь я.

Мы стоим во дворе. Оана нагрузила нас сумками с покрывалами, едой, бинтами и кучей других — скорее всего, ненужных — вещей. Я хватаю ее за руки, не давая засунуть мне в сумку еще одно яблоко. Рарес смотрит на меня, обнимая жену за пояс. Мне столько всего хочется им сказать.

Еще увидимся.

Вы так много значите для меня, что этого не передать словами.

В колыбельке скоро появится малыш. Обещаю.

Оана оборачивает ладонь рукавом и проводит ею по моей щеке.

— Знаю, милая, — говорит она, и это действует на меня посильнее любых рыданий.

Мы все обнимаемся.

— Спасибо, — слабо отвечаю я, не в силах произнести больше ни слова.

Они отстраняются с блестящими от слез глазами.

Я поворачиваюсь к Филу и Мэзеру, увешанным сумками. Они еще не до конца оправились, а я уже снова вынуждаю их действовать. Но они не жалуются.

Это они еще пока не знают, что им предстоит.

— Будет больно, — предупреждаю я. — И… страшно.

Фил поднимает брови.

— Что?

Я не оставляю им времени на беспокойство. Беру их за руки и открываюсь магии, чтобы она перенесла нас в лагерь беженцев Кэридвен. Грудь тотчас сдавливает от магии. Я никогда не делала подобного раньше — не перемещалась сама и уж тем более не перемещала кого-то еще. Такое ощущение, будто я поднимаю очень тяжелый меч. Я усиливаю магическую хватку.

Проблема в том, что я никогда не была в лагере Кэридвен. Я была рядом: там, где река Лэнгстоун встречается с южным Элриджским лесом. Оттуда день езды до лагеря беженцев. Этого достаточно? Или для перемещения нужны более ясные представления о нужном месте? Я одергиваю себя, осознав, что сейчас не лучшее время для подобных тревог. Магический вихрь вовлекает нас в пустоту, и я выбрасываю из головы все сомнения. Сейчас от меня зависит жизнь Мэзера и Фила. Сосредоточившись, я представляю себе границу леса у Ранийских прерий.

Несколько секунд спустя я падаю на землю. Над головой — усеянное звездами черное небо, вокруг — море волнующейся травы. Влажный воздух Пейзли сменяется сухим земляным ароматом. Я прислушиваюсь к своим ощущениям. У меня лишь слегка кружится голова. Никакой тошноты. Чего не сказать о Мэзере и Филе. Фила вывернуло еще до того, как мы приземлились. Он лежит в траве. Мэзер тихо стонет, уткнувшись лицом в колени и обхватив голову руками.

— Что… ты… — Мэзер морщится, глядя на меня. — Сделала?

Он замечает, что пейзаж изменился, и его глаза округляются. Мэзер, как и Фил, заваливается на бок. Если тошнота вызвана магией, то, может, магия поможет избавиться от нее?

Я окутываю их прохладой, и Мэзер с Филом разворачиваются ко мне и смотрят с недоумением. Меня все еще шокирует то, как свободно я теперь использую магию, как легко мне это дается. Я думаю о насущном.

Мы очень далеко от тех мест, где Ангра может меня искать, так что Распад пока не почуял меня. Тем не менее я создаю в своем сознании барьер — такой же, какой ставила против Рареса. Ангра найдет меня только в том случае, если я сама того пожелаю.

Фил поднимается на дрожащих ногах, вытянув руки, чтобы не упасть.

— Снег небесный, что это было?

Я открываю рот для ответа, но тут Мэзер усмехается.

— То, что поможет нам выиграть войну, — отвечает он за меня. — Чем больше я вижу, на что ты способна, тем больше жалею Ангру.

Фил в ужасе таращится на меня, но, поймав на себе взгляд Мэзера, стряхивает с себя оцепенение.

— Ты сильнее Ангры? — спрашивает он.

Мне так и хочется скривиться, но я сдерживаюсь.

— В магии? Нет. Но в остальном… надеюсь, да.

Покрытый тьмой Элриджский лес возвышается слева в нескольких шагах от меня. Во всех других направлениях, насколько хватает глаз, стелется волнистое море прерий. Земля еще не остыла после жаркого дня. Я поправляю сумку и шакрам.