— О чём же ты говорил, Риддл?

Комментарий к 24. Её божественная ножка;

Разрываю последние ниточки, связывающие Гермиону с Роном. Изначально было “Гермиона-Энди”, “Гермиона-Рон” и “Гермиона-Том”. Теперь осталась только одна пара, и вы знаете, какая ;) Обоснуй вроде тоже есть. Дело осталось за малым, так что ждите с замиранием сердца - на горизонте уже виден эпилог.

========== 25. И улыбается она, ==========

Том лежал на своей новой кровати и думал о том, когда его жизнь так круто изменилась. Сейчас он, вместо того, чтобы сидеть на своём шатающемся стульчике в приюте и злиться на мать, он уютно расположился в комнате, походившей на королевские хоромы. Кажется, в последний раз такое было, когда он гостил у Грейнджеров.

«Грейнджер», — подумал он и щелкнул пальцами.

Точно, Грейнджер. Это она виновница всего этого. Она нелепой случайностью привела его в этом дом, познакомила его с бабушкой, и теперь… Он любит и любим? Но это ведь глупость, глупость!

Тем не менее, когда он думал о Мэри, он невольно становился менее мрачным, а мир переставал казаться таким серым. Это была удивительная женщина, самая лучшая для него, самая добрая… Самая-самая. Та, которая за короткое время смогла заменить ему мать, которой у него никогда и не было.

Мэри защищала его перед своим собственным сыном, Мэри сочувствовала ему и плакала, когда он рассказывал о своей жизни в приюте, Мэри… Стала для него светом в конце тоннеля. Он не мог поверить, но это действительно так — маггла смогла приручить его.

Он был будущим Тёмным Лордом, но когда он рассказал женщине о том, что магглорождённые не имеют права на существование в магическом мире, она спросила недоуменно:

— Но ведь они умеют колдовать, разве не так? Почему им не место в вашем мире?

Том запнулся, не зная, что ответить. Настоящие защитники прав чистокровных быстро нашли бы, что ответить, но унижение грязнокровок было для него скорее средством, чем целью. Но теперь он отчего-то забыл эту цель. Или предпочёл не вспоминать о ней.

Отец так и не смог смириться с его присутствием в своём доме. Он несколько раз порывался уйти из дома, но через несколько дней всегда возвращался побитым и грязным. Его мать плакала по ночам в подушку, и в конце концов дело взял в свои руки Том Риддл и быстро вправил сыну мозги.

Разумеется, он был всё также колюч и источал явную неприязнь, но зато теперь молча. Это устраивало всех — и отца, который уже давно смирился с тем, что его сын конченный идиот, и Тома Марволо, который даже и надеялся на отцовскую любовь после того, как узнал его историю. Всех, кроме Мэри, которая не могла спокойно смотреть на всё это и жить в такой обстановке. Но её сыну было абсолютно наплевать на чувства матери, а муж и внук и так сделали всё, что могли.

Том перевернулся на живот и уткнулся носом в мягкую подушку, чувствуя, как его окутывает нежная полудрёма.

Он проснулся тогда, когда чья-то ласковая рука потрепала парня по макушке. Незнакомка прошептала голосом его бабушки:

— Томми, солнышко моё, вставай. Уже ужин.

Он позволил себе несколько секунд что-то побурчать в подушку. Женщина рассмеялась и сказала:

— Вставай же, остывает! Я купила твою любимую красную рыбку, — попробовала заманить она, и у Мэри определённо получилось.

Он тут же вскочил и спросил, заспанно потирая глаза:

— Кету?

Женщина довольно кивнула.

— Именно её. Так что давай побыстрее — ты ведь знаешь, что дедушка тоже её любит.

Том довольно улыбнулся и сказал:

— Я знаю.

Они с дедушкой часто устраивали шуточные баталии на тему того, кому достанется последний кусок рыбы. Вообще, дефицита не было и они могли есть её тоннами, да и кусков было много и они были настолько большими, что последний уже никому не лез. Но они, понимая это, шуточно переругивались.

Именно из-за этого отец Тома Марволо часто обедал у себя в комнате или же позже всех, чтобы не наблюдать за семейной идиллией. Мэри умилялась своему мужу и внуку, но, видя чувства сына, расстраивалась.

Она не знала, что ей делать и как поступить. С одной стороны — её внук и муж, который уже давно принял сторону Томми-младшего, с другой — её сын. Она вряд ли когда-нибудь сможет выбрать между ними, слишком всех любила.

Она безумно жалела о том, что это происходит, ведь никто не хочет сближаться! Правда, Томми-младший немного смягчился и женщина с радостью отмечала — он не ненавидит отца. Совсем другая ситуация была с Томом. Он терпеть не мог сына, и больше всего ненавидел то, что не мог ответить на вопрос: «Почему?».

Он мог сказать, что мальчик похож на Меропу, из-за которой разрушилась его жизнь, но не мог — Томми-младший был красавцем, точной копией отца. Он мог сказать, что мальчик отравлял ему жизнь — но все видели, что Тому Марволо наплевать на отца с высокой колокольни. Он мог сказать, но… не мог. Просто не мог.

Это было и печально, и грустно, но это было так. Не сказать, что жизнь Тома была радужной с тех пор, как он вернулся обратно в родительский дом. И не сказать, что его жизнь стала намного хуже с переездом в дом его сына. Тем не менее, мужчину откровенно бесило то, что его мать, пусть и невольно, выбирает сторону внука.

Где-то в глубине души он понимал, что не прав, но ничего не мог с собой поделать. Ведь вот он — отродье мерзкой страшной Меропы, как он может не мстить ему за то, что Сесилия не рядом с ним, а где-то далеко?

«Сесилия», — мысленно протянул мужчина и чувство, охватившее его, было горечью с примесью любви. Двадцать лет назад было наоборот, но время действительно лечит и… Он начинал сожалеть.

О том, что оставил Меропу погибать. Но ведь он не обязан был содержать её! Она опоила его какой-то дрянью, насильно женила на себе и ещё требовала что-то! Она заслуживает всего того, что получила!

Но часть здравого смысла, приобретённого с возрастом, не позволяли так думать. Он проклинал это, но ненависть к Меропе исчезла. Не осталось ничего — лишь выжженный пустырь. Правда, к мальчишке он питал совершенно иные чувства.

Это было нечто противоречивое — нечто между ненавистью и боязнью, между восхищением и уважением. Безумная смесь, которая выливалась в тонны негатива, направленного в сторону равнодушного мальца. А ему хоть-бы хны!

Мужчина рыкнул — ему очень не нравилось безразличное отношение своего недо-сына. Словно ему действительно было наплевать. Словно для него он, Том, его отец, был пустым местом. Он не ненавидел и не обожал — его просто это не волновало.

Ну ничего, — осталось совсем немного. Уже через неделю он уедет в эту свою школу «для волшебников» (как яростно обзывал её Том, для «всякой нечисти»), и наконец свалит из его дома, от его родителей.

Тем временем сам Том много думал о том, что самые красивые женщины на самом деле магглы. Он рассматривал журнал, оставленный дедушкой на журнальном столике, и изумлённо рассматривал фотографии молодых девушек.

Все они были одеты в шикарные вечерние платья и все, как одна, — прекрасны, и все, как одна, — блондинки.

«Маггловские нимфы?» — удивлённо думал Том.

Через некоторое время дед выдернул у него журнал и сказал с усмешкой:

— Рано тебе ещё на такое смотреть.

Том ответил таким же тоном:

— В магическом мире мне уже семнадцать, так что можно.

Через пять минут к ним подошла Мэри и, состроив невинные глазки, которым ни один мужчина не поверил, попросила:

— Ноги болят у старой женщины! Томми, счастье моё, сходи в магазин!

Она не уточняла, какой именно «Томми» из них — кто первый поддастся.

Том Марволо мысленно восхитился коварностью этой женщины, а её муж, привыкший к этому, сказал:

— Я тоже уже стар, но, на нашу радость, у нас есть молодой и бодрый внук!

Он скосил глаза на слизеринца, который посмотрел на деда, как на предателя, но потом всё же сдался на волю победительницы:

— Хорошо, хорошо! Что купить-то нужно?

Ему вручили деньги и заверили, что в это время на улицах практически никого нет — многие деревенские ложатся рано, так что ему нечего бояться.