А вот его бабушке, кажется, было безразлично, кто и что думает о её новом «Томми». Правда, Гермиона не могла её осуждать. Столько лет жить в таком горе, как несчастный сын, и вдруг обрести внука — это действительно что-то из ряда вон выходящее.

Они плутали совсем недолго, и уже через пару минут они стояли рядом с дверью, на которой было выбито число: «Двадцать семь». Почему-то сейчас оно показалось гриффиндорке зловещим.

Женщина, оставаясь всё такой же уверенной, открыла дверь и вошла. Вслед за ней скользнула и немного испуганная Гермиона.

Она уже думала об этом ранее, но рядом с Риддлом нельзя быть в чём-то уверенной полностью, и даже слегка завидовала женщине с воистину титаническим спокойствием.

Парень был в комнате и писал пером, сидя за столом. И это несмотря на то, что чуть ранее Гермиона молилась, чтобы его не было! Может быть, не стоило этого делать? Потому что Риддл, похоже, даже непроизвольно делает всё назло ей.

О том, что это она ворвалась в его комнату и привела его нежданную родственницу, Гермиона предпочла не думать.

Риддл, застигнутый врасплох, мигом вскочил со стула и обернулся, делая шаг назад по направлению к стене.

Его глаза расширились, стоило ему увидеть ненавистную гриффиндорку и какую-то представительного вида старуху. Что они здесь делают?

И… Откуда она узнала?

Риддл выглядел зверем, загнанным в свою же собственную ловушку. Ранее бы её повеселил его вид, но сейчас Гермиона испытывала только страх за жизнь магглы.

— Здравствуй, Риддл, — осторожно поздоровалась она, но её приветствие потонуло в громком визге.

Женщина кинулась к изумлённому слизеринцу и стиснула его в крепких объятиях. Слёзы лились градом по её лицу, и она даже не собиралась скрывать это. Да и от кого?

Риддл выглядел растерянно и даже жалко. Она явно не понимал, что за цирк здесь происходит. Ровно до того момента, пока женщина не провыла:

— Томми, мой любимый, моя кровиночка…!

Несмотря ни на что, он оказался достаточно сообразительным и после этой фразы быстро понял, что к чему. Он оттолкнул женщину прочь и воинственно наставил невесть откуда взявшуюся волшебную палочку на Гермиону.

Он заговорил угрожающе:

— Что это ещё за маскарад?

Но Гермиона не собиралась отвечать агрессией на агрессию и лишь устало выдохнула, даже не делая попытку достать свою палочку. Том, обескураженный отсутствием реакций на свой выпад, невольно опустил руку.

— Нам нужно поговорить. Точнее, не нам. Мне просто нужно объяснить, как так получилось, но я сделаю это потом. Сейчас тебе нужен разговор с… Мэри, да.

Том всё ещё смотрел на неё крайне подозрительно.

— Но я останусь здесь, потому что не могу иначе. Но я постараюсь не мешать, — пообещала девушка больше Мэри, чем кому-либо ещё, и, когда та благодарно кивнула, села на кровать и замолчала.

Мэри помялась. Вся её решительность мигом улетучилась в неизвестном направлении. Через пару минут Риддлу надоели преданный взгляд женщины и он спросил раздражённо:

— В чём дело?

Мэри покачала головой и сказала:

— Ничего, просто я твоя бабушка.

Парень выпучил глаза. Разумеется, после той неосторожно брошенной фразы он подозревал что-то подобное, но чтобы так прямо, без предисловий.

Он вдруг почувствовал, что задыхается. Ему нужен был воздух, нужно было дышать, и срочно. Парень рванул к окну, по пути сбивая стул, но ему было наплевать.

Риддл распахнул нараспашку окно, но это не дало должного результата — на улице было жарко.

Он не знал, что думать и как поступить. Первая мысль — мысль брошенного ребёнка — «За мной пришли». Да, это произошло спустя годы ожидания, годы страданий, но за ним пришли! Он ещё кому-то нужен.

Вторая мысль — мысль будущего Лорда Судеб — «У меня не должно быть слабостей. К тому же, она явилась слишком поздно. Нужно отомстить, убить, искалечить». ,

Гермиона смотрела с удивлением, а Мэри — с ужасом и состраданием. Она, без легилименции зная о душевных страданиях мальчика, обняла его со спины и сказала тихо:

— Ты волен делать всё, что захочешь. Я сделала ошибку, когда много лет назад даже не попыталась найти тебя, хотя Том сказал, что твоя мать объявила о беременности. Я молю тебя о понимании, но… не о прощении или пощаде. Я знаю, что не имею права просить у тебя это.

Но от этого ему стало только хуже. Сердце будто сжали тиски. Она не валяется у него в ногах, уже даже не плачет, просто говорит то, что… Должен сказать каждый достойный человек на её месте?

Он не верил, не хотел верить, но логика твердила, что это не дешёвая постановка. Но тогда причём тут грязнокровка Грейнджер? Ладно, это он узнает потом. Когда сердце перестанет так бешено колотиться, и когда пройдёт головокружение.

Как люди поступают в подобных ситуациях? Прощают? Но ведь… Они бросили его! Оставили его беременную мать помирать! И теперь ещё и приходят так, будто их тут ждали распростёртыми объятиями!

Риддл развернулся и занёс руку с палочкой, чтобы что-то сделать, как-то навредить, но… Не смог. Глядя в отчаявшиеся глаза этой женщины, он понимал — он действительно ждал. Как брошенная псина. Ждал и надеялся.

Неужели. Дождался? Вдруг его глаза покраснели, и женщина, быстро поняв, к чему всё идёт, мягко усадила неспособного к сопротивлению Тома на стол и ласково поцеловала в веки — сначала в одно, потом в другое, стирая слёзы и словно забирая его боль себе.

Гермиона почувствовала себя неуютно.

Она поняла, что на данный момент ей здесь не место, да и жизни Мэри ничего не угрожает — она видела это по сгорбленной позе, по его глазам, которые были полны боли. Жертва, испуганный ребёнок, да кто угодно, но никак не жестокий тиран.

Для Гермионы это было ударом под дых. Она прошептала:

— Я пойду.

Риддл не обратил на неё внимание, а Мэри, нежно гладя голову Тома, которую он положил ей на плечо, ответила, улыбаясь:

— Конечно. Спасибо тебе.

Гермиона промямлила что-то вроде: «Всегда к Вашим услугам» и выбежала из комнаты. Она не могла поверить в то, что только что увидела.

Девушка долгое время просидела около своего дома, качаясь из стороны в сторону и не собираясь заходить. Но спустя час всё же пришлось.

Мама уже ждала её на кухне, дуя на горячий чай. Когда Гермиона вошла, её мать вперилась в неё яростным взглядом.

Девушка испугалась — мало ли, вдруг та в порыве ярости кинет в неё горячий стакан. Но этого не произошло.

Женщина закричала, не давая дочери и минуты на то, чтобы передохнуть:

— Ты совсем перестала слушаться мать!

Гермиона вдруг разозлилась. У неё не было желания вновь выслушивать всё это, да и уже давно пора покончить с разборками.

— Нам нужно поговорить, — резко сказала она, прерывая мать.

Та смерила девушка злобным взглядом, но замолчала — видимо, глубоко внутри она всё-таки были согласна.

Гермиона, вдруг вспомнив, вытащила из кармана джинсов письмо и кинула его матери. Признаться, Гермиона, видя всё больше и больше округлявшиеся глаза матери в процессе прочтения, захотела съязвить, но не стала — сил уже не было.

Женщина покачала головой, и Гермиона впервые за долгое время увидела в глазах матери раскаяние:

— Ты наоборот присматривала себе чистокровного волшебника, а я всё испортила и подсунула тебе этого Риддла, который наверняка ещё более нищий, чем Уизли. А ты ведь ещё хотела послушать меня и спросила его адрес… Мне жаль, — искренне раскаялась миссис Грейнджер, но вовсе не в том, в чём хотела бы Гермиона.

Она спросила серьёзным тоном:

— Скажи, ты за папу из-за денег замуж выходила?

Женщина явно смутилась.

— Нет, просто у нас было много общего. Мы были лучшими студентами на курсе стоматологии, постоянная борьба, а потом и страсть, — она явно окунулась в ностальгию, но временам минувшим.

Гермиона мысленно влепила себе пощечину за то, что невольно сравнила маму и папу с ней и… К чёрту, к чёрту его!

— Вот видишь. Это была любовь. А ты пыталась заставить меня встречаться с Риддлом только потому, что он понравился тебе.