***

Жон бежал так быстро, как только мог. Эта операция ещё не обернулась провалом, но она стремительно приближалась к этому. Если Рысь пострадала, положившись на его руководство и пытаясь остановить цель, а последняя скрылась… Жон стиснул зубы. Нет. Он не даст ему уйти. Не в таких обстоятельствах.

Трупы. Как минимум полтора десятка. Пулевые от винтовки, рваные и осколочные от многочисленных мин и растяжек, добрая половина которых уже гарантированно была разряжена отчаянно пытавшимися сбежать боевиками. Рысь сработала на славу. Никому не удалось пройти. Никому, кроме Адама Тауруса.

— Рысь! Ры-ы-ысь! Мы здесь! — клич Жона остался без ответа. Слегка повернувшись к нагнавшим его Сервалу и Торчвику, он коротко кивнул в сторону подъёмников. — Ждите тут.

Тишина. Пытаясь подавить холодный, сдавливающий внутренности страх, Жон направился к подъёмникам и, приблизившись, спрыгнул в котлован. Под ногами хлюпнуло. Парень замер, и, щёлкнув переключателем расположенного на разгрузке фонаря, осмотрелся. Буквально в метре посреди гигантской лужи крови лежала она. Рысь. Вспоротый живот, глубокая рана в котором почти надвое разделяла тело, отрубленная почти по самое плечо рука. Неподалёку, у стенки, лежало и её оружие. Вернее, то, что от него осталось. Две половины, отсечённых с практически хирургической точностью: судя по всему, именно на винтовку и пришёлся первый удар. Даже залитое кровью и уже начинающее терять цвет, лицо женщины было таким же прекрасным, каким все они его помнили… И каким его помнил Сервал. Жон даже думать не хотел о том, как он сейчас поднимется обратно и сообщит ему: каждый из них в «Стае» был членом большой семьи, но Сервал и Рысь… У них был другой уровень. Они особо не афишировали свои отношения, но о них знали все. Был даже разговор, что Сервал собирается сделать ей предложение. А теперь её нет. Они знали риски. И Оцелот, знакомый с Рысью ещё с самого Советского Союза и прошедший вместе с ней ГРУ. И он сам, постигавший от неё все тонкости снайпинга и обустройства засад и считавший её кем-то вроде старшей сестры или, на худой конец, тётки. За Сервала же он ручаться не мог. Он помнил, что было с ним, когда вертолёт с Рысью рухнул, дав неисправность, а её саму, хотя и, не считая сущих мелочей, невредимую, нашли лишь спустя неделю. Но сейчас был не вертолёт с бракованным шлангом подачи топлива. И Рысь была не в сотнях километров от них. И жива, пусть из разбитого носа ко рту и спускалась дорожка запёкшейся крови, а тело болело от многочисленных ушибов. Здесь же… Они знали риски… Все они. И он, и Оцелот, и Сервал, и сама Рысь… Ложь. Ложь, которой он сейчас так отчаянно пытается заглушить, заткнуть чувство вины. Наглая, абсурдная и абсолютно бессмысленная. Риски есть всегда, но здесь они могли что-то сделать. Он мог что-то сделать. Что-то перепроверить, изменить, исправить, обдумать заново, пока не поздно… Он мог быть внимательнее при финальной проверке, мог выставить более мощное охранение, мог, в конце концов, попросить «Адама» снять эту чёртову маску при встрече и показать лицо. Мог вообще не устраивать этот чёртов театр, а просто разнести в клочья транспорты «Клыка», как только они вошли бы в зону поражения автоматических пушек и ПЗРК, а опознать цель уже по останкам, да много чего ещё… Но не сделал ровным счётом ничего. И теперь этого уже никак не изменить. Он допустил ошибку, а расплатился за неё другой человек. Он вновь проявил недостаток компетенции и дальновидности, но в собственной крови сейчас лежит изрубленный труп Рыси. Жона затрясло. Дыхание, до этого почти академически «правильное» и размеренное, участилось и было готово превратиться в череду неконтролируемых хрипов.

«Ты слаб…» — ехидно прошипело на задворках на задворках разума.

«Сукин сын должен заплатить кровью!» — оглушительный рокот резанул по ушам.

«Ничтожество!»

«Убить!»

«Ты ни на что не способен!»

«Сжечь до тла! Выпустить кишки! Стереть с лица земли!»

«Тебе здесь не место…»

«Покажи, чего ты стоишь! Заставь его пожалеть!»

Ледяной шёпот и пылающие гневом крики продолжали сменять друг-друга с нарастающей скоростью и громкостью, пытаясь взять верх, и, в конце концов, смешались в единую какофонию, перекрывающую все окружающие звуки и давящие на сознание.

— Хватит!!!

В тот же миг наступила тишина. Жон не сразу понял, что истошный вопль принадлежал ему. Придя в себя, он обнаружил, что стоит, припав на колено и держась за голову. Слёзы и холодный пот капали с лица вниз на бетон, исчезая в алом море.

Необходимо было успокоиться. Вдох. Выдох. Дрожащие руки медленно, сами собой, сжимаются в кулаки. В чём-то второй голос был прав. Ещё можно было кое-что сделать. Довести дело до конца. И отомстить. Сегодня Адам Таурус умрёт.

***

Вернувшись к смотревшим на него с опасением Роману и Сервалу, Жон не проронил ни слова. Склонённая к земле голова и взгляд, в котором одновременно читались ярость, горечь и раскаяние, говорили всё сами. Простояв молча несколько секунд, юноша, наконец, шумно выдохнул и заговорил. Слова выходили чеканными, было видно, что сохранение самообладание даётся ему с трудом:

— Торчвик, со мной. Ублюдок движется по шлюзам, далеко уйти не мог. Если поспешим, нагоним его. Мне пригодится твоё знание маршрутов. Сервал, остаёшься тут. Скажи остальным, чтобы подтягивались за нами, как закончат. И свяжись с центром, пусть обеспечивают сантранпсорт… Понадобится не один мешок. Мне жаль. — сказав это, парень кивнул Роману. — Выдвигаемся.

***

Уже приближаясь ко входу в шлюз, Жон осознал, что идёт в пасть ко льву: он не мог хорошо ориентироваться в трубах и не знал численности сопровождавших Тауруса бойцов. Если атаковать в лоб — даже при условии, что охраны у командира боевиков немного, и полдюжины противников в столь замкнутом линейном пространстве с лёгкостью могли удерживать их достаточное количество времени, чтобы их лидер мог уйти. Необходим был план, и быстро. Жон кинул взгляд на движущегося рядом с ним Торчвика, и его осенила мысль. Остановившись у самого шлюза, он дал Роману знак сделать то же самое:

— Я в курсе, что ваша братия часто использует эти тоннели для того, чтобы незаметно перемещаться. Ты знаешь их, как свои пять пальцев. Куда они могут направиться? Где выйдут? Можешь сказать?

— Хм… Эти трубы идут к Набережной, а дальше развилка: либо в город, либо в слив метрах в 50 от берега. Им нужно покинуть канализацию как можно быстрее, чтобы можно было запросить транспорт и свалить куда-нибудь в пустоши, на один из опорных пунктов… Есть ближайшие незакрытые люки здесь и здесь. — Роман достал свиток и открыл карту. — Но один — не вариант, люк прямо посреди улицы, а это ещё и Вайтальская, там народа до и больше круглые сутки… — Роман ткнул в одну из пометок. — Вот тут они выйдут, что угодно ставлю. Проулок между Набережной и Разбойничьей. Туристов мало, сейчас не сезон. Рядом гетто, трущобы. Как раз идеальное место, чтобы затеряться. Если мои подсчёты правильны… Они будут там минут через пять. Через семь, если решётки закрыты.

— Принял. Значит так. Ты — в трубы, прорывайся. Когда подойдёт подкрепление, скажешь, что я ушёл вперёд. А я — за Таурусом. Удачи.

Сказав это, Жон сорвался с места и, быстро взобравшись по технической лестнице, поспешил к указанному месту, сверяясь с картой.

***

Жон был на месте уже спустя две минуты, но эти минуты показались ему вечностью. Едва отдышавшись, он сел около люка и прислушался. Из-под земли сквозь журчание воды доносились шаги и чьи-то голоса. Он успел вовремя. Встав и слегка размявшись, парень начал ждать. Когда голоса окончательно приблизились и послышалось металлическое клацанье лестницы прямо под люком, Жон встал в стойку. Секунда, две. Клацанье нарастает. Три. Люк медленно поднимается. Четыре. Глаза боевика, высунувшегося из трубы, удивлённо расширяются, когда армейский ботинок соединяется с его лицом, далее уходя чуть выше и окончательно откидывая диск люка назад. Что происходило после этого, Жон не осознавал. Не осознал, как сиганул в люк следом за падающим вниз террористом и, приземлившись, заставил грудную клетку последнего издать мокрое чавканье вперемешку с резким хрустом. Не осознал, как отшвырнул в сторону ещё одного противника, бросившегося на него, заставив того — вернее, судя по тембру голоса, ту — удариться затылком о бетонную стену и медленно осесть. Не осознал и того, как, прицелившись в видневшийся в тоннеле бак с прахом, видимо, питавший освещение, взрывом сжёг заживо ещё полдюжины боевиков, спешивших на помощь к своему командиру. Мозг юноши обрабатывал только общую обстановку, словно машина сообщая телу об угрозах и отдавая команды к действиям. Всё остальное ушло на второй план. И только зловещий голос будто отбойным молотком сотрясая сознание и восприятие повторял одни и те же слова: «Убей их. Убей их всех.»