***

Селестина молча приняла протянутый Шарлоттой свиток и вчиталась в его содержимое.

— Он уже на месте?

— Именно, — Шарлотта сдержанно покачала головой, когда сестра попыталась вернуть ей свиток. — Оставь у себя, сейчас этот кусок пластика и праха не имеет значения. К тому же, мне всё равно некуда его положить.

— Значение имеет то, что наша мать вот-вот может наломать ещё больше дров, чем мы все вместе взятые, — Селестина спрятала свиток в карман и потянулась за своей скъяволлой.

— Оружие может нам вообще не понадобиться: Жону придётся пройти через главный вход, а следовательно, сдать собственное, если он, конечно, вообще возьмёт его. Так что…

— Во-первых, ты тоже взяла свой клинок, — Селестина указала на закреплённый на поясе сестры Кроцеа Морс. — А во-вторых…

Селестина указала на чересчур громко спорящих в саду Бланш и Бьянку.

— «Непредвиденные обстоятельства» могут вмешаться.

— Понимаю, — Шарлотта приложила палец к уху, вслушиваясь в голос пилота, доносящийся из гарнитуры. — «Сом» будет через несколько минут.

— Отлично! Теперь дело за малым, — Селестина бросила последний взгляд на Бланш и поманила Бьянку за собой, прежде чем направиться прочь с балкона. — Не дать чести нашей семьи пасть ещё ниже.

***

Вот уже несколько минут Жон переминался с ноги на ногу у лифта, никак не решаясь пройти в гостиную пентхауса. Наконец, совладав с собой и найдя силы толкнуть двери вперёд и переступить порог, он обнаружил перед собой просторный и богато украшенный зал. Картины современных художников на стенах, небольшой фонтан со скульптурой в центре, обитая бархатом, шёлком и кожей мебель, гигантские панорамные окна, откуда открывался вид на весь город, дизайнерская люстра — убранство номера стоило миллионы лиен и сотни тысяч долларов. «Мама определённо не поскупилась, когда готовила всё это… Жаль будет её разочаровать…» — пронеслась в голове мысль. Говоря о самой Елене, она стояла у одной из стеклянных панелей, разглядывая еле видный из-за облаков и темноты Бикон. Словно почувствовав взгляд Жона, она обернулась.

— Ты… — Елена сделала один крохотный шаг в его сторону. — Ты пришёл!

— Да, — голос Жона звучал безэмоционально и холодно. — Ты позвала меня, и я пришёл. Давай закончим это как можно быстрее, я не хочу тратить слишком много времени.

— Жон, я… — Елена так и стояла, словно пришитая к месту его «приветствием». Внезапно она сорвалась с места, в несколько шагов пересекла комнату и оказалось с ним почти что лицом к лицу. — Я просила тебя прийти не ради рода или чести… Я лишь хотела поговорить с тобой, как мать с сыном.

— Забавно, что ты вспоминаешь об этом только сейчас, — Жон почти что выплюнул эти слова в лицо Елены.

— Жон, я… — женщина отшатнулась, как от удара, пытаясь при этом что-то сказать.

— Что? Что ты? Ты сожалеешь? Тебе «хотелось бы всё исправить»? «Наверстать упущенное»? — так тщательно сохраняемая буквально мгновение назад маска начала трескаться и разваливаться на глазах. Жон знал, что не сможет остановиться, если начнёт высказывать ей всё, что скопилось в нём за эти несколько лет. — Я сыт по горло подобным ещё с первой нашей встречи неделю назад. Честно сказать, я бы даже не пришёл сюда, если бы не хотел услышать одну вещь… Почему?

Жон почувствовал, как по его лицу стекают слёзы.

— Почему, вспоминая свои ранние годы, я понимаю, что однажды ты просто исчезаешь? Тебя просто нет! В какой-то момент я осознаю, что самое близкое к матери, что у меня есть, единственный человек, которому не наплевать — гувернантка. Грёбаная. Гувернантка. Даже ей не было так наплевать, как тебе! И после этого ты ещё хочешь что-то исправить? Да не смеши. Мне и так смешно. Особенно «смешно» было, когда Николас вверил меня моей дражайшей сестре, Селестине! Прям обхохочешься!

Елена вздрогнула. Злость, с которой Жон произносил эти слова, давила почти физически. Он не просто не питал любви к сестре — он её ненавидел.

— Кстати, мне вот интересно… — неожиданно перед мысленным взором Жона промелькнуло лицо светловолосой девочки девяти лет. — А ту мелкую… Джанис, кажется? Её ты тоже собираешься бросить? Так тогда предупредить не забудь. А то неудобно получается — однажды просыпаешься, а тебя отдали на попечение стервозной сестричке-суке, которой проще тебя не обучать, а просто систематически мутузить, во дела, а? Так у неё хоть иллюзий никаких не будет… — Прошипев последнюю фразу, Жон отвернулся от Елены и собрался было двинуться прочь, но…

— Жон, — обе руки Елены вцепились в ладонь юноши мёртвой хваткой. — Ты знаешь лишь половину этой истории, но не всю.

— А я и не хочу знать, — Жон попытался выдернуть руку из хватки матери. — Отпусти меня, немедленно.

— Отпущу, как только ты выслушаешь, — он не видел её лица, но воображение почему-то рисовало на нём усмешку. — Ты уже выговорился, так позволь и мне вставить слово. Не один ты натерпелся за эти двенадцать лет.

— Что? — обернувшись, от неожиданности, Жон встретился с матерью взглядом. Именно тогда он понял, что не посмеет прервать её.

Елена собралась с мыслями. У неё был только один шанс всё рассказать. И надо было сделать это так, чтобы Жон выслушал. Не ушёл, не прервал её, не наделал глупостей. После его откровения многое встало на свои места, но не всё. У каждого есть своя часть правды, это Елена поняла ещё в те времена, когда она была юстициарием. И оттого, что она сама не обо всём знала, было особенно больно.

— Когда ты только родился, мы с Николасом были безумно рады. Безумно. Ты этого не помнишь, но тогда была самое мирное время в нашей семье, — Елена сильнее сжала ладонь сына. — Вплоть до того дня когда Николасу вдруг не пришло в голову воспитать из тебя чемпиона. Тебе было четыре года, когда благородные дома внезапно развязали друг с другом чуть ли не открытую войну и всем срочно потребовался орден юстициариев… Я могла бы посвятить тебе всё своё время, нет, я желала этого! Но они отняли его у нас… — внезапно прервав свой монолог, Елена застыла, словно вновь переживая те дни. — А когда катастрофа миновала, и я смогла вздохнуть свободно, я узнала, что Николас разочаровался в тебе. Твой отец прямо заявил, что его пятилетний сын слишком слаб по его идиотским меркам. Елена снова замолчала. Но ненадолго:

— Если бы я знала, что всё так обернётся, я бы бросила всё, что связывало меня с Орденом, сразу после твоего рождения. О Оум, да я даже не знала, что Селестина просто избивала тебя вместо того, чтобы…

— Теперь знаешь, — выплюнув эти два слова, Жон вдруг непонимающе уставился на мать. — Подожди. Орден?

— Я была юстициарием, Жон. Судьёй в спорах благородных домов, — Елена отвела взгляд. — По крайне мере, так я считала.

— Орден юстициариев, да? — Жон пытался вспомнить всё, что он знал об этой организации.

— Мало кто из тех, кто не относится к благородным домам Ремнанта, знает об этом звании много. Если бы не Орден, благородные бы давно перерезали друг друга. Жон, пойми, иначе я не могла. Деятельность Ордена необходимо было держать в секрете. Даже от родных. Уверена, сейчас ты понимаешь такую ситуацию не хуже, чем я.

— Многое в этом мире работает не так, как бы нам того хотелось… Стоп, что? — Жон вспомнил фразу, которую когда-то столь часто говорила ему Бланш, и застыл как вкопанный. — Бланш… Вот ведь…

— Твоя сестра не смогла сдержать слово, но не вини её, — Елена слегка отстранилась от него, не разжимая при этом рук. — Послушницы всегда делятся своими мыслями с наставником.

— Наставником, да? — Жон пытался осмыслить всю глубину пропасти, в которую он может упасть, если оступится. Право набирать и направлять рекрутов Ордена согласно имеющейся информации имели лишь достаточно высокопоставленные его члены, те, кто входили во «внутренний круг». Крайне неприятное обстоятельство, которое могло обеспечить ему головную боль. Что конкретно в данный момент, что в дальнейшем будущем.