Все стены комнаты были украшены картинами – больших и меньших размеров. На небольших, хаотично размещенных, выступах стояли симпатичные статуэтки, изображающие птиц. В одной из стен я также заметила высокие, украшенные замысловатыми узорами дверцы, но начинались они слишком высоко над полом, чтобы могли открывать вход в иное помещение. «Наверное, за ними находиться шкафчик, – вспомнила я встроенную секцию прихожей в доме отчима. – Очень удобно – ведь совершенно не захламляется пространство!»

Устав любоваться интерьером, я на цыпочках подошла к пологу и, взявшись пальцами за его край, немножко приоткрыла.

На кровати, растянувшись всем телом и мирно посапывая, крепко спала Ванда, ее шею украшала золотисто-белая лилия из ткани. «Ну, надо же! – обрадовалась я. – Значит, моя интуиция меня не подвела и я удачно и сразу же попала в нужное мне место! Но как же нравится этой старой моднице себя украшать!»

– Ванда, – позвала я тихонько, склонившись над спящей.

Сопенье сразу же прекратилось, и хозяйка кровати, открыв глаза, повела мутным взглядом в сторону дверей.

– Ты как тут оказалась? – прошипела она. – Тебе кто разрешал свободно бродить по дому?

– Но… Я вынуждена была вас разыскать, – сказала я. – Там коловертыш, он постучался в мое окно.

– Наконец-то я его дождалась, – услышала я голос Ванды. А потом она легко, как для ее комплекции, спрыгнула с кровати и с удовольствием потянулась. В нос мне ударил тошнотворный запах калины – признак того, что мяурка давно не мылась. «Вот блин, – подумала я, – а ведь моя Эмми иногда попахивает точно так же!»

Потом, минуя вторую дверь, где, по всей видимости, спал Мишель, мы двинулись по галерее вниз. «Наверное, внутри существует несколько ходов и выходов!» – подумала я, наблюдая, как из небольших трещин-окошечек в стенах, спрятанных за цветным стеклом, внутрь проникает слабый свет.

В этот раз (чтобы оказаться вне дома) мне не пришлось спускаться по канатной лестнице, так как мы с Вандой просто вышли на улицу. Ощутив под босыми ногами землю и мокрую от росы траву, я застонала от полноты переполнявших меня чувств.

– Ну и где же он? – глядя мимо меня куда-то вверх, спросила Ванда. Я же вовсю дышала свежим воздухом и любовалась огромными корнями дерева, из разветвления в которых мы только что выбрались – будто из норы.

Увидев нас, взлохмаченное существо прытко опустилось рядом и, похлопав себя по мешкообразному зобу, закатило глаза.

– Наконец-то! – повторила свой возглас Ванда. – А то сын гостит у нас второй день кряду, и у меня уже почти закончился его любимый напиток!

Схватив за руку и не дав опомниться, Ванда потащила меня обратно в дом. Шаркая лапами по полу, волоча за собой крылья и чем-то булькая, за нами поплелся коловертыш.

В столовой мяурка достала из полки круглый кувшин и подставила его ко рту гостя. С отвращением я наблюдала, как он, низко согнувшись над горлышком, изрыгает туда белую жидкость со своего зоба. «О нет!!! Ведь это же, наверное, то самое сладчайшее молоко, которым меня угощала Ванда?» – вспомнила я вчерашний день.

– Ну вот, – когда последние капли упали в посудину, Ванда отнесла ее обратно на полку. А потом, достав из коробочки небольшую красную пластинку, протянула ее коловертышу. Тот схватил плату ртом и, щелкая крыльями, исчез в темном коридоре.

– Значит, из этого дома есть и другой выход? – спросила я.

– Ну да, – возвращаясь обратно к полке и любовно поглаживая рукой кувшин, ответила мне Ванда. – А еще можно выбраться на крону дерева. И когда ты немножечко обвыкнешься и получишь разрешение гулять свободно, сможешь сама все исследовать.

– С ошейником на шее? – съязвила я.

– Это будет видно по твоему поведению… Постой-ка! – наконец-таки обратив внимание на мою внешность, мяурка подозрительно уставилась на мой живот, потом посмотрела выше. – А что это у тебя на шее? И вообще, что с тобой случилось?

– Да вот, – сказала я.

– Ага, уже успел?! – и она понимающе мне подмигнула.

Боясь даже представить, о чем и о ком подумала Ванда, я мысленно порадовалась, что хоть она и близко к правде, но все-таки немного ошибалась.

– Мне надо помыться, – сказала я.

– Ну да, ну да, – ставя обратно кувшин и увлекая меня следом за собой, Ванда снова привела меня в мою любимую комнату, где я впервые познала женское счастье.

Теперь эту теплую и ароматную воду я воспринимала совсем иначе, зная, чем она является на самом деле. Сняв украшение, я с наслаждением окунулась в живую жидкость.

– Да, я вся в семени, – представляя, что дерево меня может слышать, обратилась я именно к нему. – Но ты ведь не станешь осуждать? Ведь где-то высоко среди твоих ветвей тоже, наверное, распускаются цветы? И кто-то же с них должен собирать нектар и отнести пыльцу к другому дереву? А иначе как появятся твои семена? Да, я знаю, ты меня не осуждаешь. Как ни за что бы не стало осуждать птиц, вьющих гнезда среди твоих ветвей. Или бабочек, появляющихся из яиц; превращающихся потом в гусениц, потом в куколок, чтобы в один из чудесных солнечных дней расправить крылья и познать любовь!

Емкость была удобной, так что я смогла свободно растянуться там всем телом и, нежась в чудесной купели немного поболтать с … деревом?

Сначала ничего не происходило, но потом я услышала его ответ. Или, верней, ощутила на своей коже. Сомкнув ресницы, я наслаждалась ароматом воды, как друг почувствовала, как будто бы на ее поверхности появились небольшие волны. Открыв глаза, с удивлением увидела, как по краям емкости, шевелясь и извиваясь, ползут тонкие отростки, похожие на коренья. Прикасаясь к воде, они создавали множественные водовороты и вихри, внутри которых возникали и сразу же лопались миллиарды пузырьков воздуха.

– Спасибо, – я совершенно не испугалась, и даже почувствовала восторг от созерцания такого чуда. – Ты чудесное дерево! Спасибо тебе!

На краешках кореньев, лежащих на поверхности воды, вдруг начали вздуваться небольшие бугорки, лопаясь, они выпускали в воду пучки белых, тонких и светящихся нитей, которые, словно щупальца, шевелясь и дергаясь, начали прикасаться к моему телу, гладить его повсюду и ласкать. Нежась в сплетении отростков, я могла бы запросто пролежать в ванной весь день. В своем теле я чувствовала невероятную легкость, все мои раны – синяки от слишком сильных объятий, разрывы, трещинки и даже укус на шее странным образом исчезали просто на глазах.

Но тут в комнату вошел Миург. Словно по мановению руки, лишь заслышав шорох его шагов, дерево мигом убрало свои щупальца, и я осталась лежать в прозрачной воде одна.

Подойдя к раю емкости, Миург присел рядом со мной на корточки и, устремив пристальный взгляд на мое тело – совершенно голое и расслабившееся от только что испытанного удовольствия, сказал:

– Мелисса, уже сегодня вечером я вынужден буду возвращаться в столицу, и ты, конечно же, поедешь со мной.

– Как скажешь, – вспомнив вдруг все, что произошло между нами этой ночью, я утопила свой взгляд в воде. – А разве я могу выбирать?

– Нет, не можешь! – медленно опуская руку в воду, рядом со мной, он нежно прикоснулся пальцами к моей груди; потом провел по животу, немного задержался на пупке…

– Ах, – только и смогла я выдохнуть, так как волна страсти электрическим разрядом пронеслась по всему моему телу, озарив сознание яркой вспышкой. Раздался всплеск – и Миург уже стоял надо мной все в той же прекрасной позе, когда все его мужское естество было просто перед моим лицом. Не имея сил сдерживать свои порывы, я ухватилась руками за его ягодицы и поцеловала член.

– Ты самая прекрасная из женщин, которых я знал, – нежно гладя меня лицу, сказал мужчина. – Ты настолько раскрепощена, так искреннее отдаешься страсти, что просто хочется видеть тебя снова и снова. Я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но это она. Мелисса, ощущаешь ли ты ко мне хотя бы симпатию?

– Да, – погружая в воду руки и заливаясь краской стыда, прошептала я.