После развода с Андрэ Оленька оказалась словно в вакууме. Адвокат Андрэ стремительно оформил все бумаги за несколько дней – у Оленьки не было ни времени, ни возможности осмыслить ситуацию и сделать что-нибудь серьезное в свою защиту. Да и что она могла? Денег на правильного адвоката не было, а начинающий законник, которого нашла через принстонскую газету, оказался ребенком по сравнению с адвокатом Андрэ – настоящей акулой американской юриспруденции.
Конечно, прошлое есть прошлое, его больше нет, мы живем только в настоящем, но скелеты из темных шкафов хватают нас за руки-за ноги сегодня в самый неожиданый и неподходящий момент. Жалко, что удачно начавшаяся жизнь респектабельной дамы закончилось так быстро. Не успела Оленька насладиться буржуазным достатком, отдохнуть от бедности и треволнений эмигрантской суеты.
Андрэ отвалил сто тысяч долларов, чтобы Оленька не буянила и не совершала резких поступков, которые могли бы сильно подпортить ему репутацию в обществе. Надолго этих денег не хватит, даже если вести очень скромный образ жизни, но класть их в банк, получать мизерные проценты и опять впрягаться в оглобли на работу в соляные копи Оленька не хотела: решила отдохнуть год-полтора, а потом видно будет…
Бог с ним, с Андрэ! Зла на него Оленька не держала. Понятно, что в глазах у него потемнело и в голове помутилось, когда он случайно увидел то дурацкое видео из тяжелого для Оленьки, полного отчаяния и беспросвета, похожего на сумасшествие, краткого периода в начале ее французской жизни. Увы, верно говорят мудрецы: “Ничто не проходит бесследно”. Даже пылинка отпечатывается в граните, ее след находят через миллионы лет, и ученые восстанавливают жизнь этой ничтожной пылинки, разгадывают ее страхи и боли, надежды и разочарования.
Труднее всего было с детьми. Оленька долго и чистосердечно, как на исповеди, говорила с ними, рассказала многое из своей жизни, не всё, конечно, но многое, надеялась, что они ее поймут и простят. Вспоминала глаза, полные боли за мать, побелевшие губы… Что-то в них изменилось в одночасье, будто надломилось.
Сын тогда сказал, что у него разболелась голова от “праздничных” переживаний и ушел к себе в комнату.
Мать и дочь остались наедине.
Тася очень коротко рассказала о своем арабском мальчике – отце ее ребенка. Мальчике! Он был старше дочери на четырнадцать лет, просто выглядел моложаво, брил голову и носил модные “студенческие” очки. Оленька хотела подробнее распросить о своем будущем зяте, его семье, родителях, но дочь перебила:
– Мама, почему ты никогда не говорила о моем отце?
Оленька опустилась на стул, сложила руки на коленях. Что она могла сказать? Что была любима на всю глубину мужской души – безоглядно, безудержно, бесповоротно, беззаветно, бескорыстно, и она предала эту любовь, растоптала и выкинула на помойку, а в утешение (не для него – для себя) перед объявлением приговора о расставании подсластила яд цикуты – немного потрахалась на прощанье?
Забеременела и сначала не могла понять от кого, потому что подло разыгрывала перед ним душевное смятение, растеряность чувств, необходимость реже видеться, чтобы подумать в одиночестве и определиться, а сама “делала карьеру через передок” – старалась получить отдел в бюро по недвижимости, где работала. В “трудовом” угаре пропустила задержку с месячными, когда спохватилась, время для аборта уже прошло.
Через несколько месяцев после рождения дочери поняла, кто отец: блондин великоросс, свободный художник из Нью-Йорка, а не чернявый армянин – владелец бюро.
Все в жизни уравновешено, награждаемо или наказуемо. Отдел, ради которого Оленька все свои дырки подставляла, не “обломился”: молодая верткозадая француженка перехватила вместе с высокой зарплатой, страховками и бенефитами; в Америку с любящим (и любимым!) мужчиной в дом на озере не уехала и осталась в тухлых Клишах; с рождением малышки количество проблем, хлопот и забот у Оленьки, перманентной матери-одиночки, прибавилось на тысячу процентов.
Как объяснить дочери, что совершила ошибку, которую не исправить? Выгнала мужчину, который любил ее, которого любили сама – поняла это, но поздно… Расставания – возвращения, ссоры – примирения, любовь – ненависть… Ненависти никогда не было, но не-Любовь к нему, отцу дочери возникала регулярно. Почему? Бог знает… Жизнь неслась: год – туда, два – сюда. Он несколько раз видел дочь, иногда задумчиво смотрел на нее, но никогда не спрашивал. Болван! Полный идиот! Слепец! И спрашивать не надо: она – твоя копия! Вероятно, он бы принял дочь, даже обрадовался, но Оленьку словно замкнуло, запечатало в свинцовый ящик: ни ему, ни дочери, никому из друзей не открыла своей тайны. Прямо дамский роман XIX-го века. Дура!…
– Доченька, мы любили друг друга, но были слишком разные и я решила с ним расстаться.
– Решила одна?
– Да.
– Ты всегда уходила сама, не жалела тех, кого бросала! Тебе плевать на чувства других людей! О нас с братом тоже никогда не думала! Нам, детям, нужен был отец! Мужчина в доме, а не любовник тебе в постель! – дочь разрыдалась.
– Доченька, ты несправедлива. Вы для меня единственная радость и счастье!
– У тебя никогда не находилось времени просто поговорить с нами – висела на проклятом телефоне с подругами или мужиками! Даже когда я тебя умоляла! Мне, девочке в тринадцать лет, необходимо было поделиться самым важным, а ты отправляла чертовы имейлы в Россию…
– Тасенька, ты преувеличиваешь. Чтобы я отказала любимой дочери поговорить по душам?
– Еще как отказала! Пялилась в свой дурацкий компьютер и чай прихлебывала – даже не заметила, что у меня трусы в крови!
– Доченька, совершенно не помню, чтобы такое случилось…
– Многое не помнишь, не хочешь помнить! Плохое стираешь из памяти, а приятное хранишь, потому что любишь только себя!
– Какие ужасные, ужасные слова! Я всегда любила и люблю вас больше жизни! – у Оленьки потекли слезы.
– Ну, да, – глаза дочери стали злыми, – что же ты нас постоянно одних оставляла? Говорила: “Работа, работа, работа…” Приходила под утро с цветами, в засосах, провонявшая спермой! Думала, мы – маленькие, спим, ничего не видим, не слышим, не понимаем… У маленьких горшков большие уши!
Оленька схватилась за голову:
– Не хочу этого слышать! Я надрывалась, чтобы вас прокормить, обуть-одеть, протащить через школу, запихнуть в институт! У меня сил больше не осталось!
Дочь неожиданно успокоилась, утерла слезы:
– Ладно, мама, живи как хочешь. Спасибо за все хорошее. Меня ты больше не увидишь и своего внука или внучку тоже…
…Дочь вернулась во Францию. Оленька, несмотря на разрыв, приготовилась стать бабушкой, породниться с незнакомой арабской семьей, но случилась катастрофа. Еще одна…
Глубокой ночью Оленьку разбудил телефонный звонок от Златы: Оленькина дочь в госпитале, у нее был выкидыш, но ребенка смогли спасти. Злата примчалась в госпиталь, измученная Тася рассказала, что накануне без звонка приехала в Сан-Дени в квартиру к “арапчонку”, открыла своим ключом дверь и увидела трех молодых людей занимающихся сексом. У одного ее любимый сосал член, а другой трахал его в зад. Дочь упала в обморок. Когда пришла в себя, ее избранник объяснил, что эти двое – его боевые товарищи, они вместе воевали против неверных, такие маленькие мужские удовольствия – в традициях солдатского братства, но если Тасю это не устраивает, то ему с ней придется расстаться и о будущем ребенке он заботиться не будет.
Дочь была в шоке. Не могла принять гомосексуальные оргии будущего мужа, отца ее ребенка. С ней случилась истерика, начались схватки, ее доставили в госпиталь…
Оленька хотела примчаться в Париж, помочь любимой доченьке пережить эту трагедию, но Злата предупредила, что дочь категорически отказалась от всяких контактов с матерью и от помощи с ее стороны.
Преждевременно родившегося мальчика, Оленькиного внука, врачи долго выхаживали в муниципальном госпитале. Когда через два месяца выписали, дочь сразу отдала его на усыновление богатой бездетной паре и получила в виде компенсации хорошую сумму.
