При всех влюбленных в маму мужчинах, она не создала “нормальную” семью, всегда оставалась одна… Рядом с мамой никогда не было постоянного мужчины, который проявлял бы о ней заботу, опекал, холил и лелеял. Сынуля видел несколько маминых мужчин, двое или трое ему понравились и ребенком он уносился далеко в мечтах о простом семейном счастье. Только потом мужчины куда-то исчезали.
В душе он радовался, когда мама расставалась с очередным “воздухоплавателем” – значит, мама останется с ним. Сынуля не помнил, чтобы кто-то из мужчин уходил от мамы. Даже в детстве Сынуля понимал, что это мама разрывала отношения – решительно и жестко. Дома сухо говорила: “Мы расстались”. И всё – никаких объяснений, иногда плакала. Только смешной израильский кинорежиссер, проживший пару месяцев у них в квартире, ушел, вернее, убежал сам. Жалко – с ним было весело, он много шутил, истории и анекдоты рассказывал.
После маминого переезда в Америку, Сынуля решил разыскать отца. Его имя-фамилию-отчество и даже год рождения он знал: много лет назад мама проговорилась, а маленький Сынуля запомнил и сохранил в памяти. По Интернету все выяснилось за один вечер: отец жив-здоров, обитает в Москве, активно занимается коммерческой и политической деятельностью.
Тайком от мамы Сынуля оформил туристическую визу в Российском консульстве и полетел в Москву. Прилетев, прямо из аэропорта позвонил по телефону, найденному в Интернете, попал на секретаршу, которой наврал, что звонит со срочным деловым предложением. Она посоветовала увидеть директора фирмы (отца), в воскресенье, на митинге партии Русское Народное Единство в Сокольниках.
Сынуля устроился в гостинице, следующий день, субботу, гулял по Москве, много фотографировал, а воскресным утром поспешил в Парк Сокольники.
От станции метро указатели довели до поля, где проходил митинг. В центре поля возвышалась трибуна, вокруг нее реяли черно-желто-белые флаги с эмблемой, похожей на свастику, прибывающие толпы народа разделялись на сектора крепкими молодцами в черных военизированных формах и с дубинками на поясах, звучала бравурная музыка, миловидные девушки раздавали брошюрки, плакатики, бесплатные бутылочки с водой и леденцы для детей.
На сцену поднялся священник, отслужил молебен, окропил Святой водой, благословил собравшихся. Духовой оркестр грянул “Боже, царя храни!” Ведущий объявил главного оратора, его имя потонуло в аплодисментах и радостных криках.
Упитанный мужчина с седой бородой, в черной гимнастерке, с деревянным крестом на шее и лакированных сапогах встал на край сцены. Внизу перед ним и позади выстроились две шеренги охраны. “Прямо как у Пинк Флойд в фильме “The Wall”, – подумал Сынуля.
Он плохо слушал, что говорил отец: об уникальной судьбе русского народа, его ответственности перед Богом, необходимости очистить страну от вредных элементов. Отец цитировал Евангелия, читал стихи известных поэтов и свои, шутил. Толпа взрывалась овациями, группы поддержки скандировали непонятные лозунги, а молодого человека возле Сынули, крикнувшего что-то противоречащее событию, скрутила охрана и оттащила в сторону. Сынуля смотрел на отца…
Потом выступали дети, певцы, танцоры, мастера рукопашного боя. Сынуля пытался пройти к отцу, но его не пустили.
Он позвонил в офис на следующий день и объяснил секретарше, кто он. Отец долго не отвечал, наконец, взял трубку.
Разговора, о котором с детства мечтал Сынуля, не получилось. Отец сказал, что брак с мамой был фиктивный, рождения Сынули он не хотел: мама его обманула, чтобы забеременеть, никакой ответственности или отцовских чувств к “так называемому” сыну он не питает, от встречи отказался. Сынуля, убитый сказанным, вернулся в Париж. Вскоре, все еще под впечатлением от разговора и митинга в Сокольниках, он приехал к маме в Принстон на День Благодарения.
Зачем Андрэ показал то видео? Мог бы разобраться с мамой приватно, не вмешивая Тасю и Сынулю…
Занятия в MIT Сынуля забросил: не было ни сил, ни интереса, обложился книгами по психологии, чтобы разобраться в себе и маме. По своему поводу определился быстро: типичный Эдипов комплекс, только отца он никогда не ревновал, убивать не собирался и секса с мамой не хотел, даже в самых “горячих” подростковых снах.
Насчет мамы ничего и не понял, наверное, слишком любил, чтобы отстраненно рассуждать и анализировать. Кадр из видео, где голая молодая мама с безумными глазами и перед ней дюжина членов, постоянно преследовал его, мешал жить, не давал спать. Сынуля ревновал маму…
Так получалось, что все девушки Сынули походили на маму. Их было немного, даже совсем мало – три, почти четыре, если считать и самую первую, с которой только целовался. Симпатичные блондинки, улыбчивые, смешливые, невысокие, с аккуратными фигурками и небольшими грудками. Даже лодыжки у них были одинаковые.
“Знаешь какая должна быть красота у женщины? – когда-то пошутила мама. – Как сказал Иван Бунин, классик русской литературы: “Маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи, но главное – легкое дыхание!” А у меня – нога большая, грудь маленькая, икра – так себе, колени – загорелые, плечи – прямые спортивные и дыхание как у загнанной лошади, потому что все время опаздываю!” Маму Сынуля все равно считал самой красивой, красивее любой знаменитой актрисы или манекенщицы.
…Он решил уехать, отрешиться от суеты, очистить свою душу. Удалиться, как Христос, в пустыню или, как Будда, медитировать под фикусовым деревом было бы идеально, но технически непросто.
Для существующих буддистских монастырей Сынуля чувствовал себя не вполне готовым и начал с поездок в спиритуальные коммуны. Первая показалась больше ориентированной на диету, чем на духовное здоровье, во второй воинственные феминистки после перекрестного допроса-собеседования большинством голосов отказали в гостеприимстве, а третья, в Южной Каролине, ему понравилась и он понравился.
В коммунальной библиотеке Сынуля заинтересовался небольшим шкафом с книгами по общественно-политическим наукам, читал их, когда заканчивал дневную работу. Революционером не стал, но пришел к убеждению в необходимости социально-духовных перемен в мировом масштабе. Планов по переустройству общества он не делал, полагая, что высшие силы дадут ему знак и поведут единственно верным путем. Проповедовать свои убеждения тоже не спешил – понимал незрелость и недодуманность собственных мыслей. Каждый плод ждет своего часа.
О маме Сынуля теперь думал спокойно, простил ей все несовершенства и недостатки – наверное, стал мудрее.
Она обещала скоро приехать…
37. Пеппи
Оленька сидела в ресторане Анна Захер напротив Венской оперы. Ресторан роскошный – просторный зал обит бархатом изумрудного цвета, в тон ему ковры на полу, потолок и стены отделаны красным деревом, высокие венецианские зеркала “раздвигали” стены, делали зал более светлым и наполненным чистым воздухом, накрахмаленные до хруста салфетки приятно брать в руки, фарфоровая посуда с вензелями ресторана говорила сама за себя, какая она дорогая, серебрянные ножи, вилки и ложки сверкали в скупом свете тусклого осеннего дня. Ресторан занимал главное место на первом этаже Отеля Захер, рядом с рестораном – Кафе Захер Вена, и поблизости еще одно – Кафе Захер на Углу. Одни Захеры…
Оленька потягивала воспетый поэтами и писателями венский кофе, нарочито сдержанно и равнодушно (в дорогом ресторане все-таки!) лакомилась невероятно вкусным шоколадным тортом с абрикосовой начинкой – Захер Торт. Смотрела в окно…
Мокрая Филармоникер Штрассе, на которую выходили окна ресторана, почти пуста – середина ноября, не сезон. Холодно, мелкий противный дождик… Редкие машины и еще более редкие пешеходы, спешащие под зонтами по своим делам, даже туристов не видно. В такую погоду добрый хозяин собаку из дома не выгонит. Хорошо сиделось в ресторанном тепле, думалось понемногу… Подумать было о чем.
