Оленька посмотрела на Интернете, кто такой Хокинг, загрузила в Айпэд его нашумевшую “Краткую историю времени”, начала читать, но осилить не смогла – книга была для нее слишком заумной, хотя автор старался писать человеческим языком. Запомнилась одна картинка – “туннель” между нашей Вселенной и иными мирами, где негативная энергия втягивает пространство и время в горло гипотетического туннеля и выбрасывает в другую Вселенную.
Для Андрэ-ученого дырка между Оленькиными ягодицами ассоциировалась со входом в космический туннель. Он часами молча смотрел на эту мифологемную дырку – Оленька дремала, но стойко держала “Звездные врата” на уровне глаз Андрэ, сидящего в кресле.
Наглядевшись и наразмышлявшись, он смазывал Оленькин анус кремом-любрикантом и засовывал в него морщинистый палец со старческими пигментными пятнами.
Оленька негромко вздыхала: “Пространство-Время”, – и старалась расслабиться. Андрэ долго двигал пальцем вперед-назад, вверх-вниз, по кругу, сгибал его, прощупывал кобчик… Никакого сексуального или эмоционального удовольствия Оленька не получала, продолжала дремать.
Андрэ по-немногу возбуждался, если это можно так назвать. Минут через двадцать-тридцать задумчивого вращения пальцем он добавлял в анус любрикант и засовывал Оленьке второй палец. Шевелил ими двумя, сдвигал-раздвигал, перекрещивал-перекручивал. Оленька расслаблялась, привыкала к “Пространству-Времени” в заднем проходе. Вскоре Андрэ засовывал третий палец.
Начиналось главное.
Оленька открывала глаза, но вела себя тихо, не подавая признаков пробуждения – это было одно из условий “игры”. Андрэ второй рукой массировал мышцы вокруг ануса, поливая любрикантом, и неожиданно одним легким движением засовывал в попу всю руку – Оленька никогда не могла сказать точно, в какой момент – так было ловко и подготовленно. Андрэ трепетал от эсхатологического восторга.
Кисть у Андрэ с четырьмя пальцами была узкая, запястье неширокое. Оленька замирала, старалась не напрягаться, иначе будет больно. Андрэ поворачивал руку налево-направо, вверх-вниз, задумчиво сжимал кулак…
Это было для Оленьки самое проблемное – хотелось какать, но могучим усилием воли она сдерживалась от почти непреодолимых позывов. Иногда от неосторожных движений кулака внутри ректума она вскрикивала – тогда Андрэ распрямлял пальцы и потихоньку, чтобы не повредить драгоценную дырку, вынимал руку из Оленькиной попы.
За удовольствия надо платить – это условие Оленька поставила сразу, особенно, за изысканно-интеллектуально-извращенные. Часто вспоминала “Лолиту” Набокова: малолетка установливала твердый тариф на каждый вид удовольствий, требовала Cash on a table, особенно в горячие моменты, и Гумберт Гумберт платил как миленький. Так пусть Андрэ тоже платит!
Как сказал французский классик, лично запрещенный президентом Миттераном: “Стервозность в отношениях с мужчинами – что перец в хорошем соусе – самонужнейшая приправа!” Скоро у Оленьки появился спортивный Мерседес последней модели с откидным верхом, у дочки в Париже – Мини-Купер, у сына – мотоцикл Харлей-Дэвидсон. С очередным разжиганием астрального камина и сеансом размышлений о Пространстве-Времени дорогой одежды, украшений и денег “на шпильки” у Оленьки прибавлялось. “Пусть раскошеливается, – думала она, – браки совершаются не ради выцветших глаз и пигментных пятен!”
Но… Оленькина мечта многих лет – квартира в Венеции, – не состоялись. Анрэ объяснил, что покупать недвижимость на пике цен просто неразумно и недальновидно.
Оленька загрустила, озлобилась и взвинтила тариф на удовольствия. Только Андрэ это не понравилось. Разговоры о русском искусстве, литературе и поэзии Серебрянного века, авангарде 1920-х годов и завышенная Оленькина финансовая требовательность не соответствовали его представлениям о физио-этических нормах современной православной семьи. Странное у него было представление об интимной православной жизни, но музыку заказывает тот, кто платит.
По-умному, Оленьке следовало бы проявить выдержку, запастись терпением, играть любящую и послушную жену, смотреть на несколько лет вперед, но что-то в ней перегорело. Она ссорилась с Андрэ из-за пустяков, демонстративно закрывала на замок дверь своей спальни, требовала больше средств на содержание детей, не говорила, где была, что делала, с кем встречалась.
Супружеские отношения напряглись, затем опасно обострились…
Вместо того, чтобы добиваться своего лаской, как делают дальновидные женщины, Оленька разворачивала боевые действия и упрямо бодалась: “Хорошая ссора лучше плохого мира!” – часто повторяла себе. В такие часы Андрэ, закрывшись в кабинете, играл на баяне “Амурские волны”. Советы опытных подруг Оленька не слушала и неслась в пропасть, закусив удила. Инстинкт самосохранения подавал сигналы, но Оленька не обращала на них внимание.
Кризис назрел: Андрэ завещал свою миллионную коллекцию дуэльного оружия Музею Принстонского траханного университета, переоформил дом на продажу после смерти в пользу Благотворительной кухни Трентона, отказался финансово помогать Оленькиным детям, урезал ее содержание до смехотворного уровня. Как жить дальше?
Оленькой овладела паника.
Она спохватилась, поговорила со Златой, притащила дрова для камина, надела сексапильное белье, зажгла свечи в библиотеке, включила видеолекцию Стивена Хокинга… Хрен-то! Андрэ играл на баяне “Амурские волны”.
За неделю до Дня Благодарения Андрэ улетел в Канаду – его часто приглашали на научные конференции. Раньше Оленька летала вместе с ним (устроители оплачивали билет и питание для жены уважаемого участника), но потом ей наскучило: в Европейских столицах конференции устраивались редко, а торчать в университетском городишке где-нибудь в Канаде или Австралии неинтересно.
По американской традиции Оленьку прилетели навестить сын с дочерью: все очень соскучились и давно не виделись.
Оленька купила на местной ферме индейку, выращенную без всякой химии, только на “здоровой” пище, сама все приготовила. Решила восстановить отношения с Андрэ, заодно хотела побаловать вкусненьким детей и себя.
Оленька с нетерпением ждала своих дорогих детей, они прошли столько испытаний вместе, преодолели столько бед и невзгод! Сын возмужал, посерьезнел, стал интересным молодым человеком, а дочь поразила Оленьку в самое сердце: у нее вырос круглый животик пятого месяца беременности. В семнадцать лет! И ничего не говорила матери, все скрывала!
Оленька была шокирована от новости скоро стать бабушкой, но и рада как женщина: жизнь продолжается! Отцом будущего ребенка был тот арабский студент, с которым дочь приходила на Оленькин юбилей. Новость была исключительной, требовалось обсудить много женских вопросов.
Андрэ вернулся прямо к праздничному обеду. За столом было уютно и сытно – как у нормальной счастливой семьи. Оленька меняла блюда, подливала вина Андрэ и себе. Сын с дочерью пили клюквенный морс: дочь – в положении, а сыну еще не исполнилось двадцати одного года и алкоголя ему не полагалось. Андрэ требовал соблюдать американские законы.
Он интересно и с юмором рассказывал про конференцию, компьютерные новинки, участников из разных стран.
С любопытным и неоднозначным докладом выступила профессор философии из Нью-Йорка Абигейл Кандель – специалист по немецкой классической философии, литературе экзистенциализма и психоанализу.
Она подняла тему комплекса вины человека современного пост-индустриального общества – гипотетической вины и раскаяния, интерпретированных средствами мульти-визуальных технологий в традициях Кафки, Сартра и Достоевского, но истолкованных с позиций нео-фрейдизма и, соответственно, подавляемой сексуальности.
Оленька плохо поняла, как сложная философская категория вины и, особенно, раскания может преподноситься “мульти-визуальными технологиями”. Андрэ допил кофе и предложил всем пройти в домашний кинозал: он привез видео клип, который ему любезно разрешила скопировать Абигейл Кандель.
