Женщины, конечно, крутят нами: подровнял волосы, собрал их в конский хвост на затылке, сменил кожанные джинсы на “приличные” Левис, черную куртку с цепями и заклепками одевал только на редкие выступления, снял кольца, браслеты с черепами и крестами. Превратился в воспитанного мальчика, с которым взрослой женщине не стыдно обедать в ресторане или навестить друзей. Даже ходили в оперу, музеи, на два дня съездили к водопадам в Департамент Жура.
Не чувствую, что я предал рок-н-ролл. Куртки и цепи не делают музыки: Роберт Фрипп похож на профессора английской литературы, Джон Маклафлин – на адвоката, Мик Джаггер ходит в костюме, но без галстука.
Она вывела меня из затяжной депрессии, не зная и не предполагая этого. Я достал из-под дивана и пересмотрел давние наброски, сочинил кое-что новое, записал сольные вещи дома на компьютере, смикшировал, свел, подготовил к выпуску.
Но что-то повредилось в моей голове: непонятно откуда появились раздражительность, болезненная реакция на пустяки, неоправданная требовательность, придирчивость. К ней. До мнительности и ревности не дошло – верил ей и чувствовал ее постоянство.
Мучили тяжелые фантазии… Кокаин прошлого? Кризис среднего возраста? Ее открытый и добрый характер? Каждую ночь видел гротескные супер-цветные сны: она лежит голой на драконе, пляшет с ведьмами, совокупляется с осьминогом, насилуется тропическими лианами, качается в сетях паука-содомита.
Повторялось снова и снова. Потом стал видеть фантазии днем, иногда не мог отличить реальность от плодов моего воображения.
Эти видения мешали, портили наши встречи, отравляли радость общения. Ничего не рассказывал: боялся ее испугать и потерять. В постели с ней мои кошмары отступали, на душе становилось легко и светло.
Понимал, что со мной творится неладное, но уговаривал себя: пока отдаю отчет о своем состоянии и анализирую, бояться нечего и к врачу обращаться незачем, интенсивная терапия пока не требуется, антидепрессанты и транквилизаторы подождут. Да и денег нет.
Моя гитара звучала все лучше… Не в механических качествах дело и не в акустическом устройстве. Гибсон есть Гибсон – хорош всегда и везде. Виртуозность и бегающие пальцы не означают мастерство, это всего лишь технические навыки, им можно обучить и зайца. Простые полу-грамотные негры в Луизианне или Миссури играют блюз на дешевых гитарах и слушатели плачут. При чем тут гармония и нотная грамотность? Другой уровень чувствования и исполнения.
Последние вещи я играл, не думая, играл как игралось. На следующий день прослушивал записи и находил что-то необычное для себя и в себе. Мысли и чувства перетекали через пальцы на струны, создавали свою гармонию и контрапункт.… Черт знает что! Не мог классифицировать или определить на кого похоже. Только мое. И ее.
Однажды она случайно присутствовала при моей записи. Пришла без звонка, когда я настраивал гитару и пробовал микрофон. Сидела молча и глядела на меня. Я играл не для для того, чтобы ее усладить или удивить. Играл ее и себя…”
Лекс приехал на опознание тела через два дня после звонка из полиции: отпрашивался на работе, договаривался о своей замене на время отсутствия, по интернету искал недорогой билет на самолет.
В морге труп числилось под запутанным номером с дробью и датой поступления. Дежурный выдвинул каталку из отсека, похожего на камеру хранения. На каталке в темном пластиковом мешке лежал мужчина, молния мешка была застегнута до его подбородка. Дежурный со скучающим видом расстегнул молнию и отошел в сторону.
Это был брат, вне сомнений. Лекс не видел его уже лет семь, хотя они перезванивались раз или два в месяц. Брат похудел, поседел, щеки покрывала короткая щетина, длинные волосы перетянуты резинкой на затылке. Выглядел выше своего роста, впрочем, лежащее тело всегда кажется длиннее.
Лекс подписал необходимые бумаги и отправился на автобусе в комиссариат. Там ему выдали вещи брата: куртку, джинсы, сумку с нотами, iPhone, молоток и простреленную окровавленную футболку.
Брат приставил охотничий патрон к сердцу и ударил по капсюлю молотком. Умер мгновенно. Люди на автобусной остановке возле кладбища слышали выстрел, видели издалека как он упал, вызвали полицию.
В морге согласились бесплатно держать тело еще три дня. Лекс договорился о церемонии с Бюро ритуальных услуг возле кладбища, где была похоронена их мать.
Потом долго звонил по номерам из телефона брата. Большинство номеров не отвечало, наверное, устарели. Бывшая жена сказала, что очень сожалеет, но сейчас она с дочерью на каникулах в Полинезии и приехать никак не может. Трое музыкантов посочувствовали смерти Кентавра (брат в их среде был известен под этим именем) и уклонились от последней дружеской обязанности.
В итоге, за гробом шел Лекс, соседка по этажу и старушка, которая видела брата на кладбище. Он, оказывается, навестил могилу матери перед смертью, вырвал сорняки, полил цветы.
…Кладбищенские землекопы опустили гроб с телом брата в яму, забросали землей, поставили табличку с именем и датами жизни-смерти.
По дороге к выходу старушка рассказала, что она возилась неподалеку, прибирая могилу мужа, слышала, как брат разговаривал с могилой матери, жаловался, что жизнь не удалась, любимая женщина его оставила, по ночам мучают кошмары, днем болит голова, просил у матери прощения, что не выполнил обещания.
Старушка горестно вздыхала, вспоминая сетования взрослого мужчины. Она ждала автобус на остановке, когда брат застрелился внизу у пруда. Теперь чувствовала собственную вину, что постеснялась подойти к нему и утешить, просто поговорить. Хорошая добрая женщина. У ворот кладбища она извинилась, что хочет побыть одна, и попрощалась.
Лекс поймал такси и с соседкой доехал под мелким дождем до дома, где жил брат – массивный комплекс для людей с низким доходом, квартиры в нем субсидировал муниципалитет. Невооруженным глазом было видно, что в доме, в основном – Африка и арабский Восток.
Брат получил студию на последнем этаже три или четыре года назад, но даже смехотворную квартплату вытягивал с трудом: на подоконнике валялась пыльная стопка уведомлений о неуплате, предупреждения отключить свет и газ.
В лавке на первом этаже Лекс купил замороженную пиццу, зеленый салат, ветчину, сыр, бутылку водки Бельведер – помянуть раба Божьего Кентавра. Соседка-полячка помогла соорудить нехитрый стол, разогрела в духовке пиццу, принесла из своей квартиры помидоры, соленые огурцы.
Разлили водку по трем пластиковым стаканчикам. Один, для брата, накрыли кусочком пиццы – хлеба в доме не нашлось. По традиции, не чокаясь, выпили, закусили.
Бедная спартанская обстановка квартиры: стол, два стула, матрас на четырех кирпичах. Из дорогих предметов – две гитары Гибсон, электрическая и акустическая, и микрофон в углу на подставке. На стенах несколько плакатов и давних фотографий: Кентавр в Нью-Йорке, Лондоне, Токио. Годы концертов, гастролей и странствий.
После второго стаканчика соседка вытерла набежавшую слезу и рассказала, что в тот день брат постучал в дверь и попросил занять двадцать евро. Брат уже задолжал сто пятнадцать. Соседка решила, что на эти деньги он купит марихуаны или алкоголя. Ей надо было платить за телефон, иначе отключат, и она отказала. Может эти деньги спасли бы его? Остановили бы от выстрела? Соседка выпила еще и, всхлипывая, ушла к себе.
Лекс остался один. Хотел разобраться в делах, бумагах брата, но разбираться особо было не в чем. Открыл его лэптоп, послушал последние записи – гитара звучала сочно и чисто, хоть издавай CD. Двадцать первый век! Современные технологии позволяют достичь студийного качества в обычной квартире!
Последняя по числам запись, накануне того дня, называлась Crazy. Беспросветная тоска и отчаяние. Дисторшн и синкопы похожи на Джими Хендрикса, но в европейском стиле. Зря он стукнул молотком: очень своеобразная композиция, напряженная и цельная, могла бы стать хитом. Денег всегда не хватает, но музыка есть музыка, надо бороться!
