Олёк недавно появилась в ресторане у Златы, призналась, что все годы переживала за Оленьку, стыдилась ей позвонить или встретиться, боялась полиции, но теперь у нее состоятельный и очень влиятельный друг, который не даст ее в обиду властям, поэтому она вернулась в Париж.

В бане Олёк слезно попросила у Оленьки прощение за давнишнее сумасбродство, поплакала у нее на груди и, конечно, прощение получила: Оленька никогда не могла носить в душе зло и обиду. Олёк облегченно вздохнула, обняла и по-сестрински к ней прижалась.

Несколько лет, что подруги ее не видели, мало изменили Олька: миниатюрная фигура актрисы-травести, гладкие пальцы, не знавшие тяжелой работы, короткая стрижка Гаврош, только лицо взрослой женщины, перенесшей много жизненных бурь и испытаний. На плече Олька красовалась татуировка яркой тропической бабочки – память о лихих временах, сумасбродствах и мотоциклах.

На широком диване в позе энгровской одалиски лежала разомлевшая Люда. Ее богатое тело живописно розовело на белых простынях в мягком свете приглушенных светильников. Люда знала и любила свою фактуру, и невольно принимала картинные позы даже среди подруг.

В Союзе она закончила психфак МГУ, долго работала в диспансере, а во Франции пересдала знакомые предметы, подтвердила диплом и получила лицензию семейного психолога. Теперь, защитив диссертацию, добившись высокой оплаты за консультации и профессорской зарплаты в университете, не ограничивала себя в удовольствиях французской кухни и сильно прибавила в весе.

В молодости Люда успешно побывала замужем за однокурсником, симпатичным и из хорошей профессорской семьи, но женщины всегда привлекали ее больше мужчин. Она несколько раз делала пассы в сторону Оленьки, но та упрямилась и не отвечала взаимностью. Дружба, несмотря на мягкие Людины домогательства, сохранилась.

Злата рассматривала свои длинные ноги с голубоватыми от многолетней работы в ресторанах венами, думала, что придется делать операцию по их коррекции, затем подтягивать живот и ягодицы, а лет через пять начать пресловутые уколы ботокс.

Невысокая Оленька с аккуратными грудками и высокими сосками смотрелась лесной нимфой по сравнению с роскошной Людой или высокой Златой. Материнство не сильно сказалось на ее фигуре. Диетами, упражнениями или массажами она не увлекалась, но всегда хорошо выглядела – без дополнительных усилий и капиталовложений.

– Злата, – поинтересовалась Люда, – где ты стрижку-бикини делаешь?

– В салоне возле Пляс Монж.

Оленька с самого начала бани исподтишка посматривала на интимные места подруг, вернее, на волосяной покров. Было что посмотреть!

У Златы снизу поднимались три язычка пламени: волосы подбриты для создания четкой формы, тщательно подстрижены, слегка высветлены, подкрашены оранжевым и акцентированы черным, чтобы создать больший драматический эффект. Для кого, интересно, Злата так старалась?

– А ты? – переспросила в свою очередь Злата.

– В Марэ, около музея Пикассо.

– Хорошая эпиляция…

– Там вообще стараются.

У Люды между ног красовалось настоящее творение – сложный узор с разводами, листьями, временными татуировками и даже блестками. Видно, что парикмахер ломал голову и старался сделать оригинальную и неповторимую прическу, если к таким шедеврам применим подобный термин.

Свободная от комплексов Люда раздвинула ноги и повернулась направо-налево, гордая своим украшением.

– Олёк, а ты где стрижешься?

У Олька вылетала бабочка, похожая по форме на бабочку на плече. Бабочка казалась простой в исполнении, но, приглядевшись внимательнее, подруги рассмотрели мелкие цветные детали на крыльях, ювелирные выщипы, разной длиной волосы, подстриженные, согласно дизайну, как на старинных гобеленах.

Олёк погладила свою бабочку, довольная произведенным впечатлением:

– Мастер с помощником приходят ко мне на дом.

– Это же кучу денег стоит!

– Мой друг – состоятельный человек.

Все повернули головы к Оленьке…

Она почувствовала себя очень неудобно под любопытными взглядами, засмущалась, и, как обычно, покраснела до корней волос, но прикрываться ладошкой, да еще в бане с близкими подругами, было бы смешно и невежливо.

– Оленька? – вопросила Люда, оценивающе ее рассматривая. – Не стесняйся: здесь все свои! Просто, но со вскусом… Что-то не узнаю почерк… Где такие прически делают?

– Это, знаешь ли… – замялась Оленька.

– Ты сама стриглась? – удивилась Люда. – Нет, невозможно машинкой и бритвой самой так убрать волосы с губ, промежности, – Люда бесцеремонно повернула Оленьку, – и из попы…

– Как вам сказать… видите ли…

– Тебя мужчина стриг? – улыбнулась Злата.

Оленька горела как маков цвет:

– Точно мужчина! – радостно подытожила Олёк.

Довольная Люда звонко шлепнула Оленьку по попе:

– Молодчина! Нечего замыкаться в затхлом семейном склепе! Не допускай, чтоб отрастало – стригись регулярно и почаще!

11. Сила кулака

Нелли Альфредовна, дорогая, здравствуйте! Как спалось, голубушка? Хорошо? Давление? Нормальное? Ну, слава Богу! А то третьего дня Вы немного напугали…

…И у меня самочувствие неплохое: сахар с утра в норме, желудок не беспокоит, колено не болит… Что нам еще надо в наши-то годы?

А как Ваши внуки? Давненько о них не рассказывали… Ну, конечно, Вы правы, когда все в порядке, то и говорить особо не о чем. Учатся, работают, живут молодой жизнью… Старший опять в Непал едет? В Катманду? Боже, даль-то какая! И что молодежи дома не сидится… Нашел бы хорошую девушку, женился бы, детишек завел…

Что?… Видели как внучка в подъезде целовалась? Не надо паниковать, Нелли Альфредовна, мы тоже были молоды и не терялись! Дело-то весеннее, гормоны играют…

Вы газеты сегодня читали? Правильно, я их тоже не читаю, чтобы не расстраиваться, а то как ни откроешь – войны, кризисы да правительственные перевороты… Или того хуже – разведенные отцы своих детей выкрадывают, убивают и с собой кончают! Ужас!

Вчера к Анечке Вы не смогли приехать… Ах, желудок пошаливал… Конечно, конечно… Вечер, скажу я Вам, был ЭКСТРАОРДИНАРНЫЙ! Про него сегодня в газетах написали, мне уже племянница звонила. Что Вы, что Вы… Сейчас расскажу, только присядьте, пожалуйста, не то у Вас опять давление повысится – придется таблетки принимать.

Помните, Анечка, пригласила поэта из Америки – устраивала литературный вечер. Да-да, она и Вам открытку прислала… Фамилию поэта я не очень хорошо запомнила. Нет, не Бродский, он, по-моему, уже умер. А этот – не то Фишрин, не то Рифшин. Не помню точно, я в поэзии не очень сильна. Он из Нью-Йорка, у нас в Париже первый раз выступал… Нет, ну что Вы! По-русски, конечно, пишет, по-русски, не по-английски или, тем паче, по-французски…

Анечка, она ведь у нас известный меценат, предоставила свои апартаменты для поддержания искусства – салон у нее огромный и прихожая просторная.

Фурше вскладчину приготовили: как же без этого? Я пирожки напекла, остальные женщины тарталетки нарезали, бутерброды – знаете, чтобы удобно без вилок с подноса брать. Мужчины разные вина принесли, Анечка кое-что из своего погребка достала. В общем, все очень культурно и красиво!

Вначале, пока все собирались, слегка закусили – многие ведь после работы ехали. Народу пришло вполне достаточно… Да, в основном, все знакомые. Ну, конечно, и Оболенские, и Прево, и Барбариго и Храмовы… Нет, Голицыных не было – они в Ниццу уехали на выходные. Складных стульев штук сорок поставили; Анечка их в подвале дома хранит – у нее там небольшой складик полезных вещей. …Гардьен поднимал и расставлял, кто же еще? Наверное, Анечка ему приплачивает: какой француз будет вверх-вниз со стульями за спасибо бегать?

Стол для поэта поставили напротив двери, чтобы опоздавшие не мешали. У него коробки с книгами были – сборники его стихов. Да, представляете, из Америки с собой на самолете привез, чтобы продавать и подписывать после выступления… Любителей изящной словесности набралось – полный салон!