— Не-е-е-е-т! Нет!

К горлу подкатила тошнотворная волна, трансмутация скрутила все члены, перемалывая знакомой и привычной болью. Секунда — и у окна сидела огромная серая волчица по пояс взрослому мужчине. В мозгу пронеслось, что не зря весь вечер аконит глушила. Рывок — всего один — в сторону открытого окна. И бежать. Бежать в лес!

========== Часть 3 ==========

Ему снился сон. Впервые за несколько недель.

Васильковые волны шумели под теплым августовским ветром. Он медленно шел по полю, оно колосилось и шептало, убаюкивало.

«Что привело тебя сюда, ведьмак?»

Он остановился, медленно поводя перед собой концом серебряного меча.

«Что привело тебя сюда?»

Ветер трепал волосы, разбрасывал их вихрем пепла по плечам, гремел металлическими застежками сапог, шумел в ушах. Ведьмак не тратил лишних слов, чувствовал опасность всем телом.

Поле зашуршало, всполошилось и стало похоже на огромное море. Ведьмак напрягся, поменял стойку, замер, занося меч…

Что-то коснулось его лица. Он вздрогнул.

Дыхание… Роберт резко распахнул глаза, вскочил. Меч блеснул в руке. Стальной, не серебряный. Крик. Или показалось? Призрачные силуэты в призрачном свете неполной луны. Сколько прошло времени с того момента, как он отключился? Полчаса, час? Или несколько минут? Он заметил тень и ужаснулся. Хотя давно привык ничему не удивляться. У окна сидел, глядя на него темными глазами, большущий волк. Секунда, и он выскочил в окно, махнув хвостом.

Роберт метнулся следом, увидел, как черная в ночи тень скользит по лужайке и удаляется к полумраку леса.

— Черт возьми! — в сердцах выругался он, натягивая куртку.

Два щелчка — серебряный меч занял место стального за спиной, застегивался Роберт уже на ходу. Шагнув на подоконник, ведьмак секунду, казалось, замер на окне, а потом выпрыгнул, мягко приземлившись на согнутые ноги.. Помчался в лес, на ходу выудил из кармана бутылек и сделал пару глотков. Полминуты цвета скакали, а потом он увидел ночь в дневном свете — непроходимый мрак стал подобен тени днем. Лес встретил ночными шорохами. Ведьмак не обращал внимание ни на уханье совы, спугнутой появлением человека, ни на короткую перебежку лисицы под ольховник. Он мчался в том направлении, в котором убежал волк — если, конечно, это был волк!

Спустя десять минут Роберт остановился, прильнув к дереву и зажмурившись — сосредоточился на звуках. Вот ночная птица слетела с ветки, крылья взрезали прохладный воздух, щелкнули когти, упуская мышь. Шмыгнул в кусты заяц, ломая три ветки. В десятке метров позади него, мягко ступая по земле, кралась лисица. А дальше, еще дальше…

Роберт быстро пошел вперед, стараясь держаться деревьев. Впереди — поляна, лунный свет заливает молодую траву.

На первый взгляд она была пуста, но вот, с краю, белым пятнышком привлекает внимание… Роберт замер, сделав шаг в тень, за дерево, но было поздно — огромный волчище, поднял окровавленную морду от трупа. Девушке было лет семнадцать, не больше. Она лежала, неестественно раскинув руки в сторону, голова повернута, а шея представляла собой кровавое месиво. Волк блеснул желтыми глазами и протяжно завыл.

*

Лес, лес — родная стихия! Сколько раз он укрывал, спасал Медею! Легко! Легко! Волк создан для леса! Стремительное тело несется, огибая стволы, перемахивая подлесок, сильные лапы с мягкими подушечками , волчий шаг легок! Все бы ничего — да морда, разбитая до трансмутации, кровит, во рту стальной привкус от разорвавшейся во время оборота губы. Боль почти не чувствуется от бешеного адреналина. Эх, жаль лес незнаком! Но в любом лесу можно ломиться вперед, а потом тихо шмыгнуть в сторону, затаиться…

Семья Червонни не охотилась на людей специально, все еще рассчитывая, что через обещанные семь поколений проклятие спадет. Ну или, по крайней мере, не опускалась до каннибализма. Но откуда это знать ведьмаку?! Что только дернуло тебя заявиться к нему посреди ночи?! Ты сама не человек, глупо было требовать от него большего! Он тоже не человек. Легко! Как легко оказалось найти ответ! Ты искала любви — вот прямой и точный ответ тебе, девка, — крестовиной меча в морду.

«Испугалась? Конечно! Не сохранила человеческого облика? Переволновалась? Трижды «ха»! А если бы сохранила — было бы лучше? Он остановился бы? Откуда тебе знать?»

Машина для убийства! Волк создан для леса! Ведьмак создан для убийства! Правая лапа, обожженная серебром болит. Он убивает, даже не замечая. Из груди рвется горестный вой, которому Меда не дает вырваться наружу. Как же досадно! Душа, как больной волчонок, скулит и подвывает. И некого винить!

Оборотница затормозила, плавным и тихим прыжком перемахнула кусты, приземлившись на поляну. Шелковистая трава коснулась лап. Между веток стало видно еще не полную луну.

На поляне был ОН. Глыба! Мощь! Куда там Малышке Меде! Размером со скаковую лошадь, черно-бурой масти и легким серебром по холке, матерый, с клыками в ладонь человека — Медеи. Оборотень. На своей территории, судя по запаху. В своем Праве. После удачной охоты. Над своей Добычей. Уже успевший подкрепиться. Будь Медея в такой форме и такая… сытая, то разбитая морда уже затягивалась бы молодой кожицей. Он походил на дядьку бардессы — Вожака Стаи. Так же силен. Вот только глаза… В глазах дядьки Медея никогда не видела безумия зверя, в каком бы облике он не представал. Аконитом здесь и не пахло.

Оборотень оторвался от трапезы. Печень и сердце… Издал низкое рычание, отгоняя Меду от добычи.

Инстинкт все сделал за нее. И все сделал правильно. Меда припала на передние лапы, поджала хвост, поскуливая, поползла на брюхе к тому, кто в Праве по Закону Сильнейшего. Пришло время представиться волку, на чью территорию зашла, и желательно уцелеть.

Весь ее вид говорил: «Ты сильнее, ты старше, я признаю. Я слабее. Решать тебе».

Оборотень смотрел на нее сверху вниз, перестав скалить клыки. Демонстрируя превосходство, толкнул плечом, несильно укусил за холку. Не встретив сопротивления, начал обнюхивать волчицу.

Послышался шорох шагов, пока едва уловимый.

Оборотень с удивительной при его массе легкостью почти с места перелетел через кусты за мгновение до того, как на поляну выбежал ведьмак.

«Выследил», — пронеслось в мыслях Медеи. Жаль, что в звероформе говорить невозможно. А с ним, наверное, и бессмысленно. Откуда-то из самого сердца вырвался горестный вой. Не Зов. Просто слезы, облегчающие душу.

«Все пропало. Крест на мне. Только если улизну…»

С людьми бывало легко. Бардесса вела свой счет историям, когда раздосадованные несговорчивостью одинокой молодой женщины или позарившись на ее заработок люди пытались утвердить свое Право Сильного. И это было понятно. И это было по Закону. Просто Медея оказывалась пока сильнее. Особенно в форме зверя, которая была для нее всегда последним аргументом. Конечно, она не выходила на Охоту, но и оставить свидетелей, покушавшихся на ее жизнь, позволить себе не могла. До каннибализма Медея не опускалась никогда. Но и убийств за ней было не больше, чем за любым на большаке. Медея предпочитала убегать. Как из комнаты ведьмака. Только ее редко преследовали. А уж не догоняли никогда — до сегодняшнего вечера.

С ведьмаком тягаться силами было бессмысленно. Страх прижимал к земле, заставлял поджимать хвост и прижимать уши. А в голове стучало: «Шаг, поворот… ритм, ритм». Лапа чувствовала тепло и бережную поддержку мужской руки. Как? Ну как можно пожелать прыгнуть на плечи, сбивая на землю, когда только что хотела откинуть на это плечо голову, если прижималась спиной к этой груди, замирая от непонятного наслаждения? Как пожелать вонзить зубы в беззащитное горло и вырвать гортань вместе с трахеей, если только что склонялась к нему для поцелуя? Как можно вынести ненависть и презрение в зеленых глазах, в которых, как редкостная драгоценность, проскальзывало тепло, когда они смотрели на Меду? А есть ли смысл вступать в схватку, если решимости убить нет?.. Проще лечь на землю и…