— Вы очень красиво поете. Преклоняюсь перед талантом поэтессы.

Он не догадался, что ль? Наверное, именно поэтому Медея среагировала так, как принято было вести себя с такими же, как и она сама. Сделала короткий книксен, усмехнулась:

— Благодарю, милсдарь! Но я не пела еще своих песен сегодня вечером. Людям хочется слышать знакомые, истинно «народные» песни. И я с радостью в начале даю им то, чего они хотят.

Медея улыбнулась и пожала плечами.

— Возможно, ближе к вечеру я спою что-нибудь свое.

Оборотница стрельнула глазами по кистям рук мужчины, удостоверившись, что на них нет перчаток и, главное, всяких серебряных колец-цепочек на эльфский манер. Протянула руку.

— Медея Червонни к вашим услугам, милсдарь ведьмак. Позволите узнать, как к вам обращаться на случай, если мы решим продолжить беседу?

Усмешка коснулась ее губ, пробежала по веснушчатому носу и скрылась в уголках глаз. Странно, но душа, столкнувшись с опасностью и страхом, юркнула в привычную скорлупку дружелюбия. Это безопаснее. Не хватало еще с перепугу обернуться среди кметского праздника, на глазах у машины для уничтожения ей подобных. Зов больше не повторялся. Понятно, что если скоро волчица не уберется подобру-поздорову или не представится местной стае, то они придут знакомиться сами. Но не сегодня. Не в Беллетейн. Они и сами, наверное, носятся по лесу, славя жизнь, играя на лунных полянах. Звери в звериной шкуре. Интересно, знают ли они о свойствах аконита? Не учует ли его ведьмак? Ну, учуять-то, может, и не учует, но целоваться с ним теперь точно нельзя. Медея одернула сама себя. Ну что за бред в голову лезет?! К нему и подойти-то близко страшно. Но Беллетейн… Весеннее безумие. Ночь вне времени и условностей.

***

Легкий ветерок колыхал недавно распустившиеся молодые листочки. От ручейка, журчавшего метрах в двадцати за поэтессой, несло сыростью, влагой. Роберт втянул запах носом, медленно выдохнул. К обычным запахам примешивалось что-то еще, неуловимое, но странно знакомое.

Девушка смотрела на него с примесью недоверия, но не опускала глаз. Отблески распаленных костров плясали в них светлыми язычками.

Где-то далеко, за их спинами взвыл волк. Длинный, зовущий вой был подхвачен другим, собратом. И так далее и далее, до края леса, по черным склонам низких гор, до края черных небес.

Люди ничего не замечали, люди были увлечены праздником. Радостные, опьяненные весной и исполнением своих желаний, они не слышали воя волков, легкой рыси по сырой земле на опушках, не замечали блеска желто-зеленых глаз. И не чувствовали опасности.

Роберт вздохнул, слегка дернулся. Видение рассеялось, словно дым. Запах остался. Медальон дернулся, задрожал, волк ощетинился, готовый…

— Позволите узнать, как к вам обращаться, на случай, если мы решим продолжить беседу?

Девушка улыбнулась, он заметил на ее лице веснушки, странно шедшие ей. Словно ромашки на зеленом поле. Медея… запах сот, весенней травы, легкого ветерка, сена… И маленьких цветов, но он никак не мог вспомнить их названия.

— Роберт, — мягко отозвался ведьмак. — Просто Роберт.

«Без титулов и прозвищ. Без прошлого и без будущего», — горько усмехнулся он про себя.

— Жаль, что это не ваши песни, Медея, — продолжил он, всматриваясь в непроглядную для человеческого взгляда чащу. — Но я надеюсь, вы и свои исполните. А пока — не желаете ли перекусить или выпить?

Роберт и сам не знал, что заставило его сказать именно это. Он ведь собирался просто уйти, провести ночь в приготовлениях, а утром отправиться по следам. Вместо этого он смотрел на девушку, а по спине бегали непривычные мурашки, словно вдоль позвоночника натянули стальные шипы и стоит немного сгорбиться, как они воткнутся в кожу, причиняя боль.

***

Протянутая рука сиротливо повисла в воздухе. Видит Мелитэле, не в первый и не в последний раз в жизни Меды. Медея Червонни убрала ее, будто ничего и не произошло, инстинктивно вытерев о юбку. Да, неловко вышло. Ведь и слова вроде учтивые, и голос спокойный, а вот так вот… И не знаешь, что ожидать! В знакомых богемных кругах руку поцеловали бы, где-то в дороге — пожали бы как равному. Рука оставалась в воздухе, когда собеседники подчеркивали свое превосходство. А тут… не поймешь. Может, догадался, поэтому и не прикасается. Медея слегка нахмурилась.

— Роберт, — проговорил ведьмак. — Просто Роберт.

«Угу… Просто Васька, просто Дружок, просто Воронок и просто Марыська. Сегодня ночь Беллетайна и можно обойтись без имен, верно!»

Действия и слова ведьмака говорили о противоположном, и это настораживало.

— Жаль, что это не ваши песни, Медея. Но я надеюсь, вы и свои исполните.

А у самого глаза по кустам бегают. Неужели Зов услышал? Неужели ее, Меду, пытается с праздника вывести потихоньку, опасаясь невинных жертв? Но как доказать ему, что она, хоть и оборачивается волком, разума не теряет. И не охотится на людей. Ха! Такой на слово не поверит. Медея незаметно потянула носом воздух: кожа, металл, серебро, травы… и что-то особенное, очень индивидуальное, не повторяющееся, что отличает одних людей от других. Но опасностью вроде не пахнет.

— А пока — не желаете ли перекусить или выпить?

«Чего ты ожидаешь? Что я примусь на твоих глазах бедрышко девственницы обгладывать?!»

— С удовольствием, милсдарь, — Медея мило улыбнулась. — Но разве что кваса или сидра яблочного — он у них не крепкий.

Бочки с питьем и корзины со съестным стояли на помосте, под бдительным присмотром старосты. К ним и направилась Меда.

«Виночерпием» был здоровенный детина, какими обычно становятся живущие на свежем воздухе, занимающиеся простым физическим трудом и хорошо питающиеся люди. Но такое сочетание в деревнях встречается редко. У кузнецов, например.

— Мазелька опять за квасом? Нельзя же в такую ночь одними помоями наливаться?! Вот, бражки отведай или пива. Время-то уже… Луна эвон как высоко.

— Не луна, а месяц, Малыш! — Медея рассмеялась. Ну и прозвище у этого громилы. — Плесни-ка мне сидра. Немного. И милсдаря ведьмака не обнеси.

Малыш скривился:

— Фу, такую кислятину пить. Неужто и вы, милсдарь, станете?

Но все же нацедил в деревянную кружку пахнущего яблоками, слегка пенящегося напитка. Медея приняла кружку и поднесла к губам. Зря Малыш на свой запас наговаривал. Напиток был ароматный, слегка пощипывал язык.

— Прямо как дома, — Меда непроизвольно улыбнулась ведьмаку. — Когда яблоки снимают. Спустишься в погреб — а там они в корзинах. И запах…

Они отошли от Малыша, уступая место другим страждущим возлияний. Присели у одного из костров — парни и девушки приветствовали их радостными возгласами, и Медея помахала рукой в ответ. Бардесса устроилась на спиле дерева, установила чашку у ног и вновь обратилась к ведьмаку.

— Ну что ж, просто Роберт. Вы тут, вероятно, проездом, а я на работе. Так о чем мне спеть вам? За вами выбор.

Медея взяла пару аккордов, подтянула восьмую струну и уставилась на ведьмака.

***

Роберт долго смотрел в огонь. Яркими всполохами искр, уходящих в небо, праздновали кметы веселый праздник Беллетейн.

Веселящиеся парни и девушки хлопали в ладоши, плясали, пытались вытянуть то Роберта, то Медею танцевать. Бардесса отказывалась легким поворотом головы и улыбкой, Роберт старался просто не обращать внимания, да и немного девушек были настолько смелыми, чтобы решиться подойти к ведьмаку. Те же, кто решались, поглядев в зелено-желтые кошачьи глаза, либо испуганно пятились и, не оборачиваясь, быстренько сливались с толпой, либо натянуто улыбались и медленно отступали.

Беллетейн!

Радость, удовлетворение физической потребности в тепле после затянувшейся зимы. Тепло — вокруг, оно в кострах, кронах распускающихся деревьев, а особенно — в людях.

— Так что о чем мне спеть вам? За вами выбор, — прервала его мысли Медея, бережно обнимая лютню и слегка насмешливо улыбаясь.

— Я не поэт, — слегка скривив губы, отозвался он.