Руки. Чужие руки, женские. На левой руке кольцо. Я не вижу лица, вижу лишь её руки и кружевное белое платье.

Моя мать любила такие платья.

Я видел её фотографии. Её и отца. Даже её свадебное платье было украшено элементами кружева.

Женские руки тянутся к щенку, гладят его. Он совсем маленький, комок, помещающийся в чужих, неизвестных мне ладонях.

Он скулит и облизывает бледную кожу ладоней.

— Остин? — где-то отдал§нно. Где-то на задворках памяти.

Отмахиваюсь, как от назойливой мухи. Всё расплывается…лишь щенок, который скачет у моих ног. Он больше, чем в воспоминаниях.

И в…воспоминаниях ли?

Может сон.

Такие мне часто снятся в последнее время.

Слишком реалистичные.

Слишком правдивые.

— Остин? — снова, но голос другой. Взволнованный, почти нежный.

Моргаю несколько раз и поднимаю голову.

Щёлк.

Она стоит прямо передо мной. Почти спускается на колени, придерживая край чёрного платья, чтобы тот не пополз вверх. Только сейчас я понимаю, что почти сижу на полу и держу в руках щенка, скулящего в моих объятиях так, словно он рад меня видеть.

Какая чушь.

— Я в порядке, — отвечаю я, хотя у меня и не спрашивали.

Кому какая разница, в порядке ли я?

Моей мёртвой матери, или отцу? Друзьям, которых у меня нет?

Ах, да, ей. Возможно, ей не плевать, но лишь потому, что я её клиент, объект, или как там у них это называется.

Её рука тянется к щенку на моих руках, и мне кажется, что она хочет его забрать, но нет, всего лишь гладит, робко улыбаясь, словно с облегчением.

— Как его или её зовут? — интересуюсь я, подняв голову.

Некоторое время она мешкается, словно забыла, а затем еле слышно отвечает:

— Губер.

Губер.

Красивое имя у тебя, Губер.

В ответ на свои мысли, рядом слышу шипение.

Ох, блядская ревность здесь не к месту, Жак.

— Ты не говорила, что у тебя есть собака.

— А ты и не спрашивал.

И когда мы успели перейти на твёрдое «ты»?

День, или два дня назад? Когда мне стало так привычно называть её по имени, а ей выкрикивать моё. Что самое смешное, постоянно находясь в этот момент в гневе. Ни разу ласково. Ни разу тихо.

Ни разу.

Неужели меня это задевает?

Ёбаный слюнтяй, платочек дать?

— Хочешь чаю? — почти неслышно. Осторожно.

Поднимаю на неё взгляд и безмолвно киваю.

Чего ещё хочет бездомный человек, с чемоданом вещей, рыжим котом и хреновым цветком жасмина? Конечно чаю! Мы ведь в Англии, бога ради.

В любой непонятной ситуации пей чай, понял?

Джейд встаёт с колен и направляется на кухню, а я снова возвращаюсь взглядом к Губеру, замечая косые взгляды Жака, вылизывающего свою длинный пушистый хвост.

Так спокойно, будто я в своей тарелке. Словно всё так и должно быть. Словно запах яблок и жасмина всегда присутствовали в моей жизни, и после некоторого перерыва я снова снова чувствую его. И стало так легко.

Так чертовски уютно, в этом проходе между встроенным шкафом, и комодом с другой стороны.

Аккуратно подползаю к шкафу и прислоняюсь к нему спиной, запрокидывая голову. Губер умиротворённо спит на моих руках, подёргивая иногда ногой. Жак всё ещё злится и поглядывает на меня из-за угла комода.

Пиздец.

С каких это пор ты стал анализировать движения своего кота?

Крышей совсем поехал?

Более чем уверен, что этому рыжему нахалу глубоко насрать на то, кто спит у тебя на руках. У него одна радость в жизни — поесть и поспать. Ладно, их две.

А какая радость в жизни у меня?

— Вот, держи.

Ах, вот же она, собственной персоной.

Медленно и осторожно высвобождаю правую руку из-под Губера и беру кружку с чаем.

— Чёрный?

Кивает.

— С кусочками апельсина?

Она хмурится, я усмехаюсь.

Поняла, что пошутил. Умница, Прайс.

Задерживаю кружку около рта, пробуя на кончике языка это сочетание.

Умница-Прайс.

Ум… Прайс.

Почему-то до истерики, до ёбаного раздражения хочется поменять слова местами, или вовсе заменить. Словно что-то не так. Что-то не клеится. Должен быть другой вариант, более привычный. Въевшийся под корку мозга, до боли, до раздражения.

Такой резкий, и в точку.

Отмахиваюсь и отпиваю немного чая. Крепкий, чуть сладкий, всё как я люблю.

— Это не кажется тебе пиздецки странным? — спрашиваю я, глядя куда-то сквозь комод, стоящий напротив.

— М? — где-то рядом.

— Что только сегодня утром мы чуть не… — запинаюсь. Не хочу заканчивать этим резким словом, которое может больно разрезать тишину. — А теперь я сижу в проходе, у твоей двери, мать его, у тебя дома. И не потому, что мы просто решили продолжить и поменять местоположение, а потому, что я…

— Ты оказался не в лучшей ситуации, — заканчивает она совсем не тем, что хотелось бы сказать.

Хм.

— Можно сказать и так.

— Лучше сказать так, — легко. Брошено куда-то в дно кружки, где почти не осталось чая с ароматом яблока.

Да. Вот откуда этот запах.

Она пьет чай со вкусом яблока.

Поворачиваю голову вправо, глядя на густые опущенные ресницы, а затем перевожу взгляд на пустую кружку в её руках.

— Тот мудак-полицейский, ты с ним знакома? — она вздрагивает и открывает глаза.

Вспомнил.

Я должен был заметить её реакцию на другого мужчину.

— Он работает над твоим делом, — отвечает она, — точнее, над делом об аварии. Он навещал тебя в день, когда ты очнулся.

Хм.

Может поэтому его лицо показалось мне слишком знакомым.

— Ты не ответила на мой вопрос. Ты знакома с ним лично?

Какой ёбаный подтекст, Би…блять, Холланд. Что за грёбаное слово вертится у меня на языке каждый раз, когда я мысленно обращаюсь к себе? Раздражает!

Она вздымает брови, пододвигаясь чуть ближе к стене.

— Да. Я встречалась с ним, чтобы забрать твои бумаги, — отвечает, скручивая край платья в трубочку.

Нервничает?

Из-за чего? Потому что речь зашла о мудиле-полицейском?

— Просто бумаги?

Ты серьёзно?! Это хренов допрос?! Она не обязана отчитываться перед тобой!

По её лицу пробегает тень недоверия, словно она не верит в то, что услышала.

— Только и всего, — коротко и ясно.

Ясно? Нихуя не ясно.

Этот мудила-полицейский трахает тебя?! Вела ты себя с ним больше, чем спокойно. Словно в своей грёбаной тарелке, словно вы брат и сестра, будто грёбаный муж и жена.

Тьфу ты!

Ещё чуть-чуть, и из меня польётся яд.

Она подбирает под себя ноги, а затем встаёт с пола, забирая у меня кружку с недопитым чаем.

— Я постелю тебе в гостиной.

Отлично.

Всяко лучше, чем на лавочке у автобусной остановки.

— Спасибо, — благодарю я куда-то в тишину, потому что её рядом со мной уже не было.

***

Прокручиваю ключ два раза и, убедившись, что дверь заперта, оборачиваюсь лицом к двери в гостиную.

Кажется, ещё не проснулся.

Мне хватило двадцати минут, чтобы свернуть всё оборудование и упаковать в коробки. Почти всё.

С оружием дела обстояли куда лучше. Ещё два года назад я попросила Гэвина сделать мне сейф в стене и прикрыть его незамысловатой картиной. Тогда это затянулось на добрых два дня, так как Гэвин только выпустился из Академии и не знал, как правильно держать молоток, зато хорошо справлялся с чисткой пистолета и подъёмом в полшестого утра.

Наверное, именно поэтому Дэвид не хотел брать себе напарника. Но через год без его спроса к нему всё равно подставили Джессику. А пользы-то? Она всё равно всегда в штабе, и скорее всего из-за того, что он приложил к этому руку.

Дэвид.

Ещё один человек, которого я почти не видела все эти шесть лет, но врезавшийся мне в память навсегда.

Широкие плечи, сильные руки, серые глаза.

Нависает надо мной, что-то шепчет, надеясь произвести хоть какой-то эффект — не получается, после удар.

Мои крики, его сильная хватка, кровь.

Вздрагиваю лишь от одного воспоминания, и мысленно молю всевышнего, чтобы сегодня на собрании его не было.