Шаров наколол "отца-крестьянина" иголкой и тушью. Буча морщился, иногда поминал "бога-мать", а гравировщик думал: как же можно терпеть такую боль? Ради чего? Видимо, тщеславие свойственно ворам не в меньшей степени, чем всем остальным человекам. С того вечера он приобрел себе друга в лице Бучи, но и нажил врага в лице Врубеля. Потому что другие зэки захотели, чтобы наколки им делал именно он, Шаров. Но Глеб нашел способ помириться с Врубелем. Многих желающих отсылал к нему, осуществляя общую консультацию.

  Прошел еще год, и Буча завел разговор.

  - Ну вот что, Воробышек, не хрен тебе тут чалиться. Подадим твою кандидатуру на УДО.

  К тому времени Шаров уже знал, что такое УДО - условно-досрочное освобождение, - но никогда не примерял к себе.

  - А разве возможно?

  - Для меня нет ничего невозможного. Вот я на днях кое с кем потолкую.

  - Что ж вы себя не подадите на УДО? - спросил Шаров.

  - У этих бюрократов не проканает, - проворчал Буча. - Я ж еще и половины срока не отмотал.

  С кем он толковал, а может, вообще забыл про свое обещание, Шаров не узнал, но условно-досрочное ему вскоре оформили. Напоследок, Буча спросил, куда он намерен податься.

  - Вернусь домой.

  - А где это, скажи. Может, когда в гости заскочу.

  Глеб сообщил точный адрес.

  - А, ну гастролировал я в твоем городе. У меня там одна подстилка была, симпотная баба. Она сейчас салон красоты держит. Я помог ей с первоначальным капиталом. Как же её фирма называется, черт бы побрал мой дырявый котелок, - Буча поскреб затылок. - Как-то по имени. Её саму Фросей звали. "У Фроси"? Нет, не так. Или так? Что-то близкое к тому. В центре вашего города, в доме со шпилем... Хошь, ей маляву накатаю?

  - Зачем? - не понял Шаров.

  - Она тебя к себе возьмет. Будешь модным девицам тату на жопах колоть... Да и без малявы возьмет! Ты ей привет от "Пончика" передай. Она поймет. Только меня так называла.

  На прощание Виктор Буча, он же Пончик, его обнял, крепко прижав к себе чудовищно толстыми и мощными руками, так что в груди у Шарова что-то треснуло и долго еще болело.

18. Возвращение и возрождение

    Домой ехал поездом. И опять, как на зоне, ему досталась верхняя полка. Ночью не спал, слушал перестук колес и через все прочие мысли вдруг пробилась одна: "Теперь я опять окажусь ближе к Рите". Ворочаясь на жесткой полке, припоминал и анализировал те сведения, что получил от девушки. Морской порт на Черном море, теплоход в Анталию... Судя по всему, Рита говорила о Новороссийске. Шаров припомнил, что побывал там еще мальчиком; ездили всей семьей к другу отца, проживающего близ моря. От той поездки остались яркие впечатления: берег усыпанный ракушками, теплое море, крикливые чайки, живые папа и мама, сидящие на берегу; папа играл в шахматы с другом; а мама беседовала с его женой и часто поглядывала на детей, предупреждая: "Не заходите далеко!" Теперь в тех местах по бережку бродит Рита, нашедшая своё место в жизни.

  Сразу с вокзала Шаров заехал к старой подруге матери. А. М. - единственная - помнила о нем, писала в колонию письма и присылала посылки. Тетушка постарела. Как всегда, она сытно накормила и вспомнила про Оксану.

  - Мальчик у ней родился. И ведь этот ребенок мог твоим быть, - в расстроенных чувствах сообщила тетушка.

  - Ну, вы скажете...

  - Да, да! - подтвердила она. - И надо ж такому случиться! Её муж, милиционер, ведь занял твое место.

  Он ничего не ответил, подумав, что А. М. продолжает выражаться фигурально; однако из дальнейших её откровений понял, что Оксанин муж "занял его место" в более конкретном смысле: посадили. За коррупцию, за превышение полномочий. Ну, так что ж теперь? Общее количество заключенных не изменилось.

  Слава богу, инициативность постаревшей тетушки угасла, и она даже не подумала о том, чтобы свести освободившегося Шарова с одинокой теперь Оксаной.

  Потом он отправился на квартиру. Здесь его ждал сюрприз. Виктория Павловна съехала, умудрившись продать новому жильцу две комнаты - свою и ту, которую Шаров отдал ей во временное пользование. Хорошо еще, все вещи сохранились. И старое запылившееся пианино, и библиотека отца, и мамин портрет на стене.

  Шаров остановился под ним. Мама, как и прежде, ласково и чуть печалясь, смотрела на него. Даже показалось, что печали на портрете со временем прибавилось. Что за чудеса? Время действует не только на людей, но и на их изображения?

  "Странно, что я на вашу маму похожа", - припомнил он, что говорила Рита, в первый раз попав к нему. И ведь, пожалуй, она права. То ли портрет потемнел, то ли в комнате было пасмурно, но теперь мама на стене и ему показалась похожей на уехавшую девушку. Или не похожа? А если на два шага отойти? Или чуть сбоку глянуть?.. Он вздохнул и попытался усилием воли освободиться от мыслей и видений: "Надо придти в себя и продолжать жить".

  Но буквально на следующий день опять припомнил о девушке, встретив во дворе Сашу. Сентябрь уже начал разрисовывать красками зеленую грунтовку листьев. Саша стоял под кленом с группой товарищей; они громко смеялись и передавали друг другу большую пластиковую бутылку. Шаров, желая восстановить с ним общение, подозвал и сообщил, что опять дома, и Саша, как прежде, может заходить к нему за книгами.

  Но Саша, возмужавший, почти сравнявшийся с Глебом по росту, ответил, что сейчас в книгах не нуждается, так как "предки" купили ему компьютер, и он, если надо что узнать, пользуется Интернетом. Говорил теперь Саша баском, только иногда голос у него срывался на юношеский дискант. Шаров отметил его бронзовый загар, покрывавший лицо и шею. Как молниеносный разряд грозы, мелькнула догадка: "Господи! Да уж не к сестре ли он ездил на каникулах?" И, почти уверенный в этом, спросил:

  - Саша, а ты из Новороссийска давно вернулся?

  - Из Новороссийска? - удивился юноша. - Чего я там не видел?

  - Но ты же у сестры был? - продолжил свои предположения Шаров. - На море загорал?

  - А с чего вы взяли, что она в Новороссийске?

  - Ну, прикинул, проанализировал...

  - Плохой вы аналитик, - ухмыльнулся Саша. - В Одессе она. И к ней я не ездил. У нас тоже летом несусветная жара стояла.

  Он отошел к своим друзьям, а Шаров еще долго неподвижным пеньком торчал на месте, обмозговывая новые сведения о Рите. Вон куда её забросило! В город, основанный Дюком Ришелье и воспетый Утесовым, где баркасы, полные кефали, Мурка в кожаной тужурке и знаменитая лестница, по которой катилась коляска с ребенком в фильме "Броненосец Потемкин". Город, в котором в своё время побывал Пушкин. Кажется, именно про Одессу он написал: "Там русский дух, там Русью пахнет". Хотя, правда, это было очень давно, а сейчас там, судя по всему, запашок другой.

  "Однако опять я о Рите, - спохватился он. - Может, хватит?" Но вечером того же дня о Рите ему напомнили еще раз. На той самой скамейке, где подолгу он просиживал раньше, расположился Чибисов. Шаров был рад встрече со старым знакомым. Но, взглянув на него, поразился и не поверил своим глазам. Небритый, неумытый, в помятой шляпе, сдвинутой на затылок, глаза бессмысленно мигают. Да уж не пьян ли сторонник "торпедной атаки" на маргиналов?

  - А это вы?.. - признал-таки. - Садитесь. Вы не меняетесь. А звезды и мне теперь подмигивают. Нахально так. Будто издеваются.

  Он поднял руку, сцепил пальцы в кулак и погрозил небу, хотя звезды еще не высыпали. Затем помолчал, собираясь с силами, и вполне осмысленно исповедовался, признав, что самым большим его желанием было овладеть Ритой.

  - Я может, потому и учиться в универ пошел. И работу денежную стал подыскивать. Купить её хотел с потрохами. Чтобы она полностью подчинилась и цыганочку мне сплясала. Но она улизнула. И от вас, и от меня...