Но вы чертовски мешаете. Я никогда раньше не сосредотачивал вокруг себя такую мощь. Знаете ли вы, в какой части тела у мага та самая магия? Кто-то считает, что в руках, потому что безрукий маг не может держать палочку. Кто-то думает, что в сердце. Кто-то, что в волосах. Но магия в голове.
И ее так много.
Если бы Гарри был чуть глупее, он обязательно отправился бы в подземелья, чтобы искать Тома в слизеринских спальнях. Или послонялся бы по коридорам с люмосом на конце палочки. Но Гарри если и был глупым, то не настолько, чтобы забыть про Карту, которой он успешно пользовался уже на протяжении семи лет. Том Риддл был в кабинете Дамблдора. Гарри очень надеялся, что не потому, что Том попался Филчу и лишил свой факультет рекордного количества баллов.
Скрытый серебристой мантией, Гарри добрался до кабинета директора и с большим сомнением посмотрел на спящую горгулью. Ей полагалась охранять вход, но сейчас она явно решила, что этим должен заниматься кто-то другой. Когда он подошел к двери, выяснилось, что там идет бурное обсуждение.
— … или стоит понимать пророчество буквально?
— Я и так спокойно с ним жить не могу! Вы вообще пробовали проводить с гриффиндорцами большую часть своего дня? Это же невыносимо! Он умудряется втянуть меня совершенно в каждую авантюру, которая покажется ему стоящей. И обычно это не ограничивается безопасными кальмарами. Я и не представлял, что здесь обитают обскуры! А летом мне пришлось даже с ним контактировать. Вы видели, как они дрожат, когда готовы взорваться? Я чуть сердечный приступ не получил!
— Разумеется, ты преувеличиваешь.
— Разумеется, — согласился голос, в котором без проблем угадывался Том. — В этом и смысл рассказов. Стоит оставить сухие сводки отчетам в аврорат.
— Должно быть, если бы мне пришло в голову повторить пророчество сухим языком, сейчас мы не спорили бы о том, что оно означает.
— Если оно вообще что-то означает.
Дамблдор согласно хмыкнул, и это был знак того, что Гарри заметили. Ведь никто согласно не хмыкает, когда можно согласно кивнуть. Хмыкнуть — значит позаботиться о том, кто стоит в это время за дверью и подслушивает. Гарри вздохнул и пару раз постучал в дверь. Просто для того, чтобы не выглядеть слишком невоспитанным.
— Пришел исключительно для того, чтобы сказать вам обоим, что в Хогвартсе еще действует комендантский час, — напустил на себя беззаботный вид Гарри.
Ему не особо нравилось то, что Том появляется у Дамблдора. Дамблдор был, пожалуй, единственным волшебником, с которым Гарри не мог конкурировать. Если не считать Сириуса, конечно.
— Уже так поздно? — довольно уточнил директор. — Должно быть, мы с мистером Риддлом совершенно забыли о времени.
Том отставил чашку на стол, оборачиваясь к Гарри. Они смотрели друг на друга чуть дольше положенного и взглядами оценивали, готовы ли к тому, чтобы продолжить общение в нейтральных тонах, без подобных вечерней сцен.
— Извини. Мне не стоило уходить.
— Брось, — пожал плечами Гарри, но Том прервал его, поднимаясь.
— Нет. Мне не стоило. До свидания, директор. Спасибо за… шоколад.
— Доброй ночи, мои мальчики.
Часовой механизм все еще тикал. Но тикал он медленно и успокаивающе. Гарри подавил в себе желание погладить слизеринца по волосам. Они покинули кабинет Дамблдора молча, и как только Том сошел со ступеней, горгулья недоуменно моргнула и осмотрелась.
«Дурацкая птица», буркнул Том.
«Птица из нее такая себе», подумал Гарри в ответ.
— Ты… знаешь что-нибудь об Эйгене Блейлере? — спросил Том, не двигаясь с места.
Гарри задумался.
— Мужчина, который не имеет никакого отношения к тому, что ты скажешь дальше? — предположил он, потому что именно это подсказал ему сделать мозг.
Том кивнул. А потом сжал своей ладонью ладонь Поттера.
— Хорошо. Ты быстро учишься. И хорошо учишься. Ты мне чертовски нравишься, Гарри Поттер.
— В свете твоих недавних предложений, стоило бы говорить, что ты любишь меня, — усмехнулся Гарри, и не думая, что Том примет это всерьез.
Но Риддл вернул ухмылку и кивнул.
— Да, пожалуй, если бы я умел любить, я любил бы именно тебя, — согласился он, но потом заговорщически подался ближе к Гарри. — Только Нагини не говори.
========== Драббл-3, относящийся к сюжету. ==========
Пропущенная сцена, слишком личная, чтобы присутствовать в основном сюжете.
Слова: рассвет, сказки, поздно.
Гарри знает, что Том не верит в сказки. Это очень предсказуемо, потому что едва ли у мальчика из приюта есть основания верить хоть во что-то кроме своих ног и умения пользоваться невербальным круциатусом. Гарри принимает это и не делает никаких отсылок к Румпельштильцхену, когда говорит с Томом о Снейпе, почти не сравнивает Дамблдора с постоянно присутствующим в сказках мудрым старцем, и Нарциссу — со злой королевой, которая запрещает несчастной Белоснежке-Гарри общаться с Люциусом.
Как выясняется позже, не упоминать о чем-то при Томе означает вопить об этом на весь Хогвартс, приправляя сонорусом и отборными матами. В один хмурый зимний вечер Том все-таки не сдержался и тяжело вздохнул.
Таланты легилимента в нем были тоже исключительно инстинктивные. Гарри относился к ним с подозрением, но, как показывала практика, Том мог слышать — именно слышать, вопреки всем заверениям профессора МакГонагалл, профессора Снейпа и профессора Дамблдора (профессора Слизнорта Гарри принципиально не спрашивал, потому что он подозрительно активно интересовался умениями самого талантливого человека в Хогвартсе, не считая Альбуса и Гермиону) в том, что легилименция работает совершенно не так и хорошо, если хотя бы позволяет увидеть образы, а не обрывки ощущений и прочей бесполезной чепухи — лишь те мысли, которые Гарри думал слишком «громко». Обычно это были не самые приличные мысли, но никогда — связанные с Томом, потому что если ругательства, обращенные к Снейпу, можно было подумать громко, то представлять Тома зацелованным и растрепанным стоило исключительно тихо, в каком-нибудь спокойном месте, которое удалено от Тома на как минимум пол Хогвартса. Обычно этим местом была ванная старост, и поэтому Гарри успешно оставался невинным подростком в глазах своего визави. По крайней мере, Гарри на это очень надеялся.
Но в этот раз Гарри слишком громко думал о том, что Амбридж — которая хоть и покинула пост преподавателя ЗОТИ, но все-таки наведывалась в школу временами, чтобы найти причину прекращения финансирования обучения малолетних будущих посетителей Азкабана — превращается после крика петухов в тыкву, и не мог сказать это Тому, потому что это было слишком по-детски. И Том тяжело вздохнул.
— В тыкву превращаются после полуночи, а не на рассвете. Рассвет — это вампиры и прочие упыри. И ты совершенно не знаешь сказок, кто вообще их тебе читал? Уверен, миссис Поттер делала это не настолько бездарно, — произнес Том, откладывая палочку в сторону.
До этого он занимался тем, что учил свое перо вычерчивать слова без его непосредственного участия — лекции писать становилось чертовски сложно, потому что Снейп, который не особо зверствовал на уроках зельеварения, решил отыграться на ЗОТИ, и теперь каждый урок у второкурсников появлялись длиннющие исписанные с двух сторон пергаменты, которые они даже не представляли, где хранить — и когда перо беспомощно упало на пергамент, оставив на нем пару клякс, Гарри понял, что должен почувствовать себя виноватым. Он честным образом попытался. Но «чувствовать себя виноватым» и «Поттер» стоило употреблять в одном предложении с осторожностью и оглядкой.
— Иногда мне их читал Джеймс, — ради справедливости отозвался Гарри.
Том молчаливо выразил сомнение, потому что Джеймс — чистокровный волшебник, как временами пыталось напомнить ему общество, и на что самому Джеймсу было глубоко плевать — не особо подходил на роль сказочника с «Белоснежкой» в руках и «Золушкой» в сердце.
— Ты уверен, что там была приписка «для детей от трех лет»? — уточнил Том.
