- О Мерлин, Гарри, ты серьезно пытаешься учить меня, как использовать то, что я умею? – недовольно шикнул на него Том. – Тебе еще очень повезло, что эта стихийная легилименция у меня есть. Сколько волшебников вообще ей обладают?

- Ну, моя мама, - пожал плечами Гарри. – Не такое уж и редкое умение. Просто у взрослых со временем притупляется. Рискну предположить, что половина детей ей обладают.

- Кхм, - отозвался Том и ничего больше не сказал.

Он не был в восторге от своей исключительности. И старался не заострять на этом внимание, несмотря на то, что действительно закончил Хогвартс с потрясающими оценками, безупречными практическими заданиями и со знанием многих заклинаний старшего курса - здесь не обошлось без Гарри, но он это и не отрицал. Но сейчас его исключительность была тем, что позволяло ему заниматься «тайными аврорскими делами». Едва ли Гарри действительно решился бы отправить его в подобное место, не умей Том использовать некий «невербальный круциатус», как Гарри постоянно называл самое обычное причинение боли вредителям, которые Тома доставали слишком активно.

Ситуация была под контролем, когда Гарри подвел Тома к воротам и передал на руки охраннику, с сомнением открывшему тяжелые двери, но все-таки открывшему. Ситуация была под контролем, когда Том тенью скользил мимо преувеличенно веселых детей. Но ситуация перестала быть таковой, когда Том наконец-то нашел то, что искал.

Не обскура. Себя прошлого.

Все здесь было дурацким по своей сути. Наспех сделанным, детским, с трудом контролируемым. У него получалось, куда лучше с тех пор, как он, наконец, понял, что именно у него получается и как добиться большего. Но некоторые вещи продолжали оставаться его страхами, как бы сильно он не хотел спрятать их на самом нижнем ярусе старого замка.

Этот мальчик был темноволосым, худым, почти смертельно бледным. Он не был Томом, потому что Том давно забыл, каким он был в детстве. У него была аккуратная одежда, потому что другую не предполагалось достать еще много лет, у него были коротко подстриженные ногти, потому что так кожа оставалась всегда грубой, и не нужно было болезненно отдергивать кончики пальцев от всего вокруг. Но его глаза были маслянистыми. Не мокрыми от слез, но маслянистыми от отчаяния и гнева. Сирота Том Риддл никогда не был красивым. Лишь потом, став магом, он создал себя по крупицам, научился держать голову выше, во взгляде прятать ведьмовские огни, распрямлять плечи и молчать.

Этот же мальчик, сидевший на корточках перед клумбой и с интересом смотрящий на бабочку – Том знал, что он думает о том, какое крыло вырвать первым – был тем Томом, которым он никогда не был. Но которым был сирота, запертый в хрупком детском теле наедине с бесконечно большим сгустком магических сил. Бесконечно большим и бесконечно ужасным.

Том положил руку ему на плечо до того, как мальчик накрыл рукой крылатое создание. Надавил, дергая на себя, и сам признался себе, что предпочел бы не повернуть к себе мальчишку, а вывернуть ему плечо, сломать, причинить боль. Ему не нравился этот мальчик. Как ему не нравился и Волдеморт.

Том думал о том, что грубая сила ничтожна по сравнению с тем, что может сделать острый и незамутненный суевериями ум. О том, что ярость слепа и бесполезна. О том, что недооценивать силу маленькой бабочки глупо, потому что эта сила однажды восстанет против тебя, отбросив мощным ураганом прочь от всего, к чему ты шел так долго. Как младенец лишает тебя тела на долгие десять лет.

- Твои шорты грязные, - сказал Том.

Мальчик вырвался из его рук, отряхивая черную ткань от песка, щедро разбросанного по территории интерната.

- Какое тебе дело? – ядовито спросил он, и Том внимательно посмотрел в ответ.

Да, именно таким он и был. Глупым. Злым. Презирающим весь мир ребенком.

Дети часто грешат подобным. Считают, что все настроены против них, что только они понимают хоть что-то. И если в случае с остальными детьми это было не так, то в случае с маленьким Томом Риддлом – в точку. И это все усугубляло. И его ненависть заходила непозволительно далеко.

«Я чуть умнее многих, мой мальчик, и мои ошибки гораздо страшнее», сказал однажды Дамблдор Гарри Поттеру, и Том запомнил.

Он был сильнее многих. И его злость была слишком губительна.

- Мне есть дело до всего, что с тобой происходит, - говорит Том.

Он садится на усыпанную песком дорожку, и мальчик смотрит на него презрительно и зло. Должно быть, видит в нем такого же как он сам – глупого отчаявшегося сироту, которого поместили в дорогую клетку. Не имеет значения, в каком из приютов они находятся. То, что они всего лишь игрушки в руках взрослых – таких больших, но таких тупых и слепых – никогда не меняется.

«Чем беднее приют, тем выше шанс выжить», думает Том. Думает, пока смотрит на лиловые синяки, видные снизу под плотными белыми рукавами рубашки.

- С чего ты вообще взял, что знаешь, что происходит, - выплевывает мальчик, и Том пожимает плечами.

- Я маг, я стараюсь знать больше, чем остальные, - говорит он, и мальчик смеется неприятным и громким смехом.

Так смеешься в озверевшей компании, которая только что замучила до смерти пса, и понимаешь, что они сделают это и с тобой, если ты поспеешь показать, что тебя это не радует.

- Магии не существует, - говорит мальчик, и у него в глазах – слепое отчаяние, мольбы, направленные на то, чтобы услышать отрицание.

- Магия существует, - говорит Том.

Мальчик перед ним давится силой, умирает под ее весом, его кости дробятся магией, его органы буквально прогрызены ей насквозь. Том думает, что это могло бы случиться и с ним самим. Том думает, что это может случиться с каждым волшебником, который окажется среди магглов. Среди глупых жестоких магглов.

Это так иронично – маггловский интернат. Мир еще куда более замкнутый, еще куда более враждебный. Это место показывает Тому вариации будущего, но все они – лишь вариации прошлого, и Том не придает им значения. Ему плевать, что станет с этим ребенком. Но тем не менее…

- Я могу помочь тебе, - предлагает он, следя за напряженным, как струна, мальчишкой. – Я могу обратить тебя в прах, но я могу и помочь тебе. Все это место и все места после этого - там, где находишься ты же, но бесконечно счастливый, бесстрастный, испуганный – всяко лучше, чем то, где ты остановился. Тлеющая ненависть внутри тебя. Она не станет сжигающим все вокруг пламенем, она сожжет только тебя. Даже когда все закончится, когда этот мозг уснет, ты продолжишь быть здесь, потому что не он управляет тобой, а я. Я. Такой же злой и ничтожный ребенок.

Все проходит по плану. Три секунды – слишком много, чтобы сделать то, что они задумали, и они справляются за полторы. Гарри глубоко плевать на обскура, кем бы он ни был, и Том тут же оказывается в руках Поттера, тщательно вертится в разные стороны, ощупывается – не в тех местах, где мог бы пораниться – и только потом ставится на землю. Том ворчит, но не мешает заниматься Гарри тем, что ему нравится. Забота Поттера странная, но приятная. После нее становится теплее.

- Итак, ты еще не надумал стать аврором вместе со мной? – интересуется Гарри, пока Джеймс совершенно непрофессионально предлагает ребенку конфетку с усыпляющим зельем.

- Только после того, как ты покажешь мне зал с пророчествами, - говорит Том, лукаво улыбаясь.

Гарри не знает, что вызывает у него трепет – эта улыбка или упоминания зала с пророчествами, но надеется, что второе. Иначе – он совершенно окончательно и бесповоротно влюблен.