— А раз я полностью согласен с этим, подождем с подобными контактами еще несколько лет, договорились? Потакать всем глупостям, что я творю — вредно для всего живого, поэтому пока ты маленький, стоит больше внимания уделить учебе и объятиям, — облегченно выдохнул Гарри; он уже повинил себя за то, что усомнился в разумности Тома и том, что он правильно все воспримет.

А потом осознал, что только что ляпнул.

— Стой, никакой учебы, не смей подумать, что мои слова — причина для появления еще одного предмета в твоем «расписании», — поспешно исправился он, но Том уже лукаво улыбался.

— Трех, — поправил он Поттера. — Я хочу самостоятельно изучать французский язык, математику и химию.

— Зачем тебе химия, когда есть зельеварение?

— Чтобы не лезть к кислотам, — важно ответил Том. — У твоей мамы как раз несколько стояло на полке…

— О Мерлин, — несчастно заключил Гарри и скрылся под одеялом, чувствуя острую потребность прямо сейчас уснуть и забыть все это как страшный сон.

Том упрямо стянул с головы Поттера одеяло и улегся вплотную к нему, прикасаясь прохладными пальцами к горячей щеке Гарри. Тот поежился, но виновником их общего обморожения был он, так что и терпеть предполагалось ему.

— Как тебе Рождество? Мои родители больше не кажутся жуткими и готовыми съесть тебя живьем? — осведомился Поттер, и Том скептически на него посмотрел.

— Они никогда не казались мне такими.

— Уходишь от ответа.

— Тебе кажется. Я хочу спать, так что оставь свое любопытство на утро.

— Мастерски уходишь от ответа.

Том поджал губы и многозначительно повернулся спиной, закапываясь в одеяла. Гарри подождал несколько минут, пока он не устроился окончательно, а потом потянулся вперед, сгребая кокон из одеял в охапку и крепко прижимая к груди.

— Спокойной ночи, змейка, — прошептал гриффиндорец на ухо слизеринцу и услышал тихое бурчание в ответ.

Первым уснул Гарри — усталый и довольный — в то время как Том еще какое-то время мрачно вглядывался в темноту.

«Я догадывался о чем-то подобном», сказал он самому себе. Внутренний голос молчал.

Как только Гарри увидел перед собой лорда Волдеморта, он тут же осмотрелся в поисках горизонтальной поверхности. Та была представлена единственным изумрудным креслом, и гриффиндорец поспешил устроиться в нем, пока этого не сделал Волдеморт. Лорд вопросительно изогнул бровь — идентично жесту Тома — и Гарри развел руками, мол, я не знаю, почему оно только одно, очень сожалею.

Все это происходило в полной тишине, будто все звуки выкачали из сна, и когда Волдеморт начал говорить, Гарри вздрогнул и захотел зажать уши руками - так громко это звучало.

— Ты скоро привыкнешь, но так лучше поймешь эту часть истории, — сказал лорд грубым и громким голосом. — Я расскажу тебе о войне. Не о поле боя, я был слишком юн и равнодушен к судьбам магглов, чтобы уйти на фронт — к счастью, мне было лишь пятнадцать, и насильно призывать еще не могли, но тем не менее, мне есть, что тебе рассказать.

Он говорил все еще громко, и будто бы находясь одновременно с четырех сторон от Гарри. Тот поежился.

— Я приехал в свой приют из чудесного Хогвартса, который заменял мне дом большую часть времени. Пожалуй, слово «заменял», не совсем верно. Он был моим единственным домом большую часть времени. Это был 1940* год, и волшебники едва ли думали об авиационных бомбардировках Лондона, а я не читал маггловских газет и не смог учесть это и добиться позволения Диппета остаться в замке. Я был непозволительно халатен, и заплатил за это достаточно дорого. Едва ли ты знаешь, что такое война, Гарри. Возможно, ты думаешь о небольших стычках с группой магов, где у всех равные возможности или возможности, близкие к равным. Война — это нечто гораздо более жестокое. Я приехал в приют в относительно мирное время. Неделю я жил, делая заметки в своем дневнике, читая и игнорируя всех остальных.

— Готов поспорить, это получается у тебя лучше, чем все остальное, — буркнул Гарри; если он и привык вечным не особо выраженным оскорблениям от лорда, то это не значило, что они ему нравились.

— Молчи, — коротко бросил ему Волдеморт и медленно прошелся по помещению. — Что-то началось в первых числах июля. Я всю ночь провел в Лондоне, и спал в то время, как остальные были в церкви. Не то, чтобы я пошел бы туда, если бы не устал так сильно. Новый пастор — потому как старого убил я — считал меня антихристом. Таких не принято пускать на порог Божьего дома…

— Ты… убил священника? За что? — недоуменно уточнил Гарри.

Однажды он видел священника, который очень мило общался с Лили, и считал всех их славными малыми.

— Главным образом потому, что он считал меня очень красивым, а значит достойным быть девой Марией в его руках, — жутко улыбнулся Волдеморт и остановился рядом с Гарри, оглядывая его чересчур оценивающе. — Его сердце остановилось. Пожалуй, это был первый случай, когда я убил человека.

— Не последний, — заключил Гарри.

— Не последний, — согласился лорд. — Но мы говорим о войне, Гарри. Не отвлекай меня, иначе это затянется. Все были в церкви, я спал. Бомба упала не на приют, а в соседнее здание, и осколками стекол и черепицей выбило стекла на втором этаже. Я не сразу понял, что произошло, потому что проснулся от грохота. Но гул от взрыва был такой сильный, что вокруг разрушенного здания собралось множество зевак. И тогда я наконец-то понял, что нахожусь в маггловском городе в разгар войны.

Волдеморт ненадолго замолчал, восстанавливая сбившееся дыхание. Гарри неловко сцепил руки. Казалось, лорда очень беспокоило то, о чем он рассказывал. Стоило ли Гарри прервать его и сказать, что ему совсем не обязательно это делать?

— Я запаниковал. Это не то, чем я горжусь, но это достаточно важно. Я попытался отправить письмо Диппету, но не нашел ни одной совы в округе. Попытался вспомнить, есть ли в Лондоне другие волшебники из Хогвартса, но в школе у меня не было друзей, а от знакомых я помнил едва ли имена. Искать их в телефонном справочнике — почти что искать иголку в стоге сена, и я отчаялся раньше, чем дошел до третьей страницы. А после приехал на вокзал Кингс-Кросс, потратив на это почти все свои деньги, и попытался пройти на платформу 9 и ¾. На мое счастье, я всегда делал это размеренным шагом, и нетерпение в этот раз не стало фатальным. Разбитый в кровь лоб был слишком ничтожным по сравнению с падающими снарядами.

Гарри невольно бросил взгляд на лоб Волдеморта, прикрытый челкой темных волос. Он не казался тем, кто калечился хоть раз в жизни. Впрочем, он не казался и человеком, прошедшим Вторую мировую войну. Едва ли ему можно было дать больше сорока, а судя по датам, ему было уже около шестидесяти.

— Я вернулся в приют и постарался убедить себя в том, что авиация Англии не допустит повторного нападения на Лондон. В конце концов, это был главный город страны, а не какое-то захолустье. Однако, когда мне это почти удалось, бомбардировки начались снова, и на этот раз это действительно были бомбардировки. Не единичные падающие снаряды из самолетов, которые каким-то чудом не удалось заметить, а многочасовой обстрел города. И пока я пытался понять, как вернуться в Хогвартс, все остальные пытались понять, как выжить здесь. Бомбоубежищ не хватало на всех, и мы прятались в подвале приюта.

Волдеморт расхаживал все быстрее, и Гарри в какой-то момент просто потянулся к нему и взял за руку.

— Поттер? — прищурился Волдеморт, и Гарри почувствовал, что он пытается скрыть удивление; раньше он никогда не называл его по фамилии.

— Сядь, — кивнул на подлокотник гриффиндорец. — Может попробовать устроиться рядом, но я достаточно жирный, так что…

Мужчина передернул плечами, но все же сел. Гарри стало спокойнее, потому что сидящему человеку - пусть и нервному - гораздо сложнее выхватить из кармана волшебную палочку и напасть на бедного безоружного гриффиндорца.

— Это было небольшое помещение, заставленное ящиками из-под консервов с кашами, мешками с подгнившими яблоками, которые нам ежедневно выдавали на завтрак. И оно странно усиливало звуки, даже когда было забито под завязку. В нем были приютские дети. Громкие, тупые и деятельные. Несколько мальчишек постоянно били в дверь, требуя, чтобы их выпустили посмотреть на взрывы. Мне хотелось воспользоваться бомбардой, чтобы двери распахнулись, и выпнуть их наружу, а после посмотреть, как снаряды разорвут их пустые головы и раскрошат тела на кровавые ошметки. Были дети, жмущиеся по углам и молящиеся. Я старался быть ближе к ним, потому что шума от них было меньше всего, но на каждое «аминь» кривил губы. Это было отвратительно. Они были слабыми, испуганными и бесполезными. На таких мне было противно даже смотреть. Были воющие дети. Большинство из них — младенцев — было заткнуть практически невозможно, и их крики были пронзительными и ужасными. Каждый раз, когда начинал завывать ребенок, я ненавидел его каждой клеткой своего тела, и мечтал о том, чтобы слюнявый рот захлопнулся и никогда не раскрывался. Однажды так и случилось. Я думал, что остановил его сердце, и был испуган, потому что вне Хогвартса было запрещено использовать магию под страхом исключения, но миссис Коул позже сказала одной из нянек, что он умер от холода.