- А фреттхен? - вдруг спросил Рене.

  - Эти не признают хозяев, насколько я знаю, - Сашхен посмотрел на Рене и понимающе усмехнулся.

  Мора ожидал, что старая дева фройляйн Керншток окажется суровой сухощавой цаплей, а навстречу визитерам выкатился розовощекий жизнерадостный колобок в кокетливом, с лентами, чепце. Фройляйн Керншток приняла гостей в своей мастерской - здесь пахло краской и йодом, и солнечные лучи перекрещивались под высокими потолками, свет каскадом падал из стрельчатых окон, и картины стояли везде - у стен, на стульях, на мольбертах.

  - Я помню ваши работы, фройляйн Мегид, - неожиданно густым голосом произнесла художница, - наша договоренность в силе, и я готова принять вас, как только вы будете готовы.

  Левка ошалел от обилия картин, и от всей обстановки - кисти, тряпки, запах краски, растворителя, творческая атмосфера, пылинки, танцующие в горизонтальных лучах полуденного света - и чихнул, и выронил папку со своими набросками. Наброски веером хлынули по полу.

  - Будьте здоровы, юноша, - пожелала Левке фройляйн Керншток. Левка вдобавок кашлянул, покраснел, как рак, и неловкими руками принялся собирать рисунки с пола. Мора не стал ему помогать, и на Аделаису скосил глаза - мол, не надо.

  - Это - ваше? - госпожа Керншток неожиданно легко для своей сдобной округлости присела и взяла из-под ног, из-под носка своей туфельки два рисунка - господа Мегид на крыше магистрата и майолика в кирхе. Левка, заикаясь, - от всегдашней борзости его не осталось и следа - промямлил:

  - Мое, госпожа художник...

  - Дайте-ка остальное, - госпожа художник хозяйским жестом взяла у него папку, - Вы прежде учились рисовать?

  - Нет, - признался Левка, - я самородок.

  - Самоуверенно, - оценила госпожа Керншток, - вы черните и у вас обратная перспектива, как на иконах, но все равно это интересно. Вы даете характер - и у людей, и у вещей, а это, наверное, самое важное. Как вас зовут?

  - Лев, - севшим голосом представился Левка и вдруг, словно вспомнив манеры Рене, припал губами к пухлой художничьей ручке.

  - Это лишнее, - госпожа Керншток выдернула руку и вновь раскрыла папку - на портрете Рене - и повернулась к Море, - Это - вы?

  - Нет, фройляйн, это другой человек, - покачал головой Мора, - вы позволите нам посмотреть картины?

  - Конечно, - небрежно отмахнулась фройляйн и вновь вернулась к Левке, - вы делаете глаза слишком большими, с чересчур широкими зрачками - это придает выразительности, но неверно с точки зрения анатомии...

  Мора взял Аделаису под руку и повел мимо ряда картин:

  - У вас уже все хорошо, пусть они договорятся, - прошептал он девушке на ухо, - может, она и Левку возьмет в ученики.

  Аделаиса кивнула - на лице ее были написаны недоумение и ревность. Мора заметил это.

  - Не злитесь, фройляйн, - утешил он, - Левка - мальчик, вот госпожа художница им и увлеклась.

  - Не пытайтесь меня успокаивать, - начала сердито Аделаиса, ушла вперед вдоль ряда портретов и вдруг обернулась, - Смотрите, Мора! У него лицо, как у вас!

  Она пусть взволнованно, но шептала. Мора подошел - с неоконченного портрета, называемого художниками дивным словом "этюд", смотрел на него старый острожный приятель Шило - плешивый, без ноздрей, с пороховыми татуировками на лбу и щеках. Буквы "в", "о" и "р".

  - Где вы видели мое лицо? - Мора, простой человек, повернул Аделаису к себе и сжал ее плечи. Он тоже спрашивал шепотом - чтобы не услышала хозяйка.

  - Отпустите, чудовище, - тихо рассмеялась Аделаиса и сняла его руки со своих плеч, - В доме же, я смотрела на вас из-за гобелена. Что значат эти буквы на лице?

  - Это клейма, - глухо отвечал Мора, - клейма русской каторги.

  Мора взял портрет от стены - этюд был маленький, размером с Левкину папку - и с картиной в руке приблизился к фройляйн Керншток. Фройляйн водила пальцем по одному из Левкиных рисунков, басовито ворковала что-то, Левка благоговейно внимал.

  - Простите, что прерываю вашу беседу, - начал Мора, держа портрет перед собой, - я хотел бы купить эту картину.

  - Эту? - удивилась фройляйн Керншток, - Это же этюд, подмалевка... Я не собиралась ее продавать.

  - Здесь нарисован мой друг, - проговорил Мора внушительно, - мой давний потерянный друг. Вы не скажете мне, госпожа Керншток, что сталось с моделью? Давно ли он вам позировал?

  - Этот татуированный господин - кучер банкирши Мартины Гольц, я писала ее портрет, - припомнила художница, - он согласился попозировать мне, очень уж необычная внешность. Свой портрет госпожа Гольц увезла домой, в Кенигсберг, а этот набросок остался у меня.

  - Давно ли госпожа Гольц вам позировала? - спросил Мора.

  - Месяц назад, а то и меньше, - госпожа Керншток с веселым любопытством смотрела на изящного, утонченного господина, за долю секунды превратившегося в растерянного и нелепого бедолагу - и сейчас собиравшего себя по крупицам, как вазу из осколков, - Вы знакомы с госпожой Гольц?

  - Знакомы, - Мора с трудом вернул на лицо невозмутимую маску, - Мы с нею скитаемся по Европе, как параллельные прямые по вселенной Евклида, и все никак не можем пересечься. Вы продадите мне портрет?

  - Он не продается, он нужен мне для жанровой сцены, - извиняющимся тоном проговорила художница, и обернулась к Левке, - Когда вы сможете начать обучение?

  - Послезавтра, - с готовностью отозвался Левка, - явлюсь к вам с вещами. Завтра мы в опере.